И все они – создания природы - Хэрриот Джеймс (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Уолт Барнетт выпрямился, как ужаленный.
– Резинка, э? Какого же черта вы ее сразу не вытащили?
Ответить мне было нечего. Действительно, какого черта я ее сразу не вытащил? В те дни мое зрение еще оставалось идеальным, но в первый раз я ведь увидел только узкую царапину.
– Мне очень жаль мистер Барнетт, – сказал я. – Но резинка врезалась в мышцу, и ее не было видно.
Он запыхтел неизменной сигаретой.
– А как она туда попала?
– Кто-то перетянул ему ногу. Другого объяснения быть не может.
– Перетянул… Это зачем же?
– С кошками и не такое проделывают. Я про подобные случаи слышал, но сам столкнулся с ним впервые. Жестоких людей хватает.
– Кто-нибудь там во дворе. Больше некому.
– Почему же? Фред ведь и на улицу выходит?
– Почитай каждый день.
– Ну, так сделать это мог кто угодно.
Наступило долгое молчание. Дюжий хозяин конторы сидел, нахмурившись, сощурив глаза. Уж не перебирал ли он в уме своих врагов. Если так, то список должен быть длинным.
– Как бы то ни было, – сказал я, – нога теперь заживет быстро. Что и требуется.
Уолт Барнет протянул руку через стол, и толстый палец заерзал по боку кота. В прошлый раз я несколько раз наблюдал то же самое. Неуклюжая, угрюмая, но все-таки ласка. Или наибольшее к ней приближение, на какое был способен этот человек.
Домой я ехал, сгорбившись на сиденье. Страшно было даже подумать, что бы произошло, если бы я, пусть с опозданием, но не обнаружил резинку. Остановка кровообращения, гангрена, ампутация ноги, а то и гибель. Меня прошиб пот.
Три недели спустя снова позвонил Барнетт, и при звуке знакомого голоса меня кольнуло дурное предчувствие. Может быть, я слишком рано обрадовался?
– У него все еще неладно с ногой? – спросил я.
– Она-то зажила. Теперь у него с головой непорядок.
– С головой?
– Ну да. Все из стороны в сторону ее дергает. Приезжайте-ка.
Похожа было на экзему ушной раковины, и я, увидев, как Фред болезненно вертит головой, уже не сомневался в правильности своего диагноза. Но уши оказались совершенно чистыми.
Милейшему коту словно бы нравилось, что его осматривают, и, пока я исследовал его зубы, небо, глаза и ноздри, басистое мурлыканье достигло раскатистого крещендо. Нигде ничего. Но ведь должна же быть какая-то причина!
Мои пальцы, прощупывая и прощупывая черную шерсть, спустились на шею, и тут мурлыканье перебилось пронзительным «мяу»!
– А! – сказал я и взял ножницы. На стол посыпались длинные прядки, обнажилась кожа – и мне чуть не стало дурно. Я уставился на узенький поперечный разрез, точной такой же, какой я видел три недели назад.
Господи! На шее!
Крючок, пинцет – и через две секунды над краем ранки приподнялась знакомая коричневая полоска. Щелкнули ножницы, я извлек ее наружу целиком и тупо пробормотал:
– Опять резинка…
– На шее?
– Да. Боюсь, на этот раз кто-то решил свести с ним счеты.
Он провел пальцем сосиской по пушистому боку, и Фред восторженно об него потерся.
– Кто же бы это мог быть?
Я пожал плечами.
– Не угадаешь. Жестокое обращение с животными полиция всегда берет на заметку, но виновник должен быть пойман на месте преступления.
Возможно, он, как и я, прикидывал, когда ждать следующего покушения, но больше никто на Фреде резинок не затягивал. Шея зажила очень быстро, и почти год я его не видел. А потом, когда я возвращался с утренних вызовов, меня на пороге встретила Хелен.
– Джим, только что звонил мистер Барнетт. Просит тебя приехать немедленно. Он думает, что его кота отравили.
Новое покушение на этого милягу – но через столь долгий срок? Концы с концами не сходились. Я почти вбежал в контору Уолта Барнетта, не зная, что и предположить.
Фред был совсем не такой, каким он мне помнился. И не восседал среди бумаг на хозяйском столе, а скорчился на измятых газетах в углу. При моем появлении он даже не приподнял головы, но когда я нагнулся над ним, он кашлянул и из его рта на газету выплеснулась желтоватая жидкость. Вокруг подсыхали лужицы поноса, тоже желтоватые.
Уолт Барнетт, сдавленный креслом, буркнул, не выпуская изо рта сигарету.
– Отравили его? Подсыпали ему чего-то?
– Не исключено. – Я смотрел, как Фред медленно побрел к блюдцу с молоком и скорчился чад ним в той же позе. Лакать он не стал и только смотрел на молоко неподвижными глазами. Все это было мне так мучительно знакомо. Нет, тут, пожалуй, не отрава, тут хуже.
– Так или не так? – сказал Уолт Барнетт. – Опять его убить хотели?
– Не знаю…
Я измерил температуру – нет, он не замурлыкал, как прежде, не потерся о мою руку. Слишком глубокой была его апатия.
Термометр показал 40,5. Я ощупал живот. Кишки, словно утолщенные шнуры, мышечный тонус отсутствует.
– А не отравили, так что это?
– Панлейкопения. Ошибка вряд ли возможна.
Он посмотрел на меня с недоумением.
– Ее еще называют кошачьей чумой. В Дарроуби сейчас настоящая вспышка. Я уже наблюдал несколько случаев, и симптомы Фреда очень типичны.
Уолт Барнетт взгромоздил могучее тело над столом, подошел к коту и провел указательным пальцем по его бесчувственной спине.
– Ну, пусть так. А вылечить вы его можете?
– Постараюсь, мистер Барнетт, но процент летальных исходов очень высок.
– Это что – почти все подыхают?
– К сожалению.
– Как же так? А я думал, вы теперь обзавелись всякими замечательными лекарствами.
– Совершенно верно. Но возбудитель – вирус, а на вирусы антибиотики не действуют.
– Ну, ладно. – Он выпрямился, хрипло отдуваясь, и вернулся на свое место. – Лечить-то вы его будете?
– Сейчас и начну.
Я ввел ему физиологический раствор против обезвоживания организма, дал антибиотики против патогенных микроорганизмов и завершил снотворным, чтобы снять рвоту. Но я знал, что все это – лишь дополнительные меры. С панлейкопенией, инфекционным гастроэнтеритом кошек, мне всегда не везло.
Навещал я Фреда каждое утро, и при первом же взгляде на него меня охватывало уныние. Он всегда лежал – либо съежившись над блюдечком с молоком, либо в корзиночке на столе – и не замечал ничего вокруг.
На уколы он не реагировал. У меня возникло ощущение, что я делаю инъекции трупу. На четвертый день состояние его резко ухудшилось.
– Завтра заеду, – сказал я на прощание, и Уолт Барнетт молча кивнул. На протяжении всех моих визитов он хранил каменную невозмутимость.
На следующий день я увидел привычную картину: грузный человек в кресле, коричневая шляпа сдвинута на затылок, к нижней губе прилипла сигарета. Кот в корзиночке на столе.
Фред не шевелился, и, еще подходя, я с тупой покорностью судьбе обнаружил, что он не дышит. Конечно, я прижал к его сердцу стетоскоп, послушал несколько секунд и выпрямился.
– Боюсь, он умер, мистер Барнетт.
Хмурое лицо не изменило выражение, рука медленно протянулась через стол и указательный палец привычным движением почесал черную шерсть. Затем плечи сгорбились, локти уперлись в стол, лицо спряталось в ладонях.
Не зная, что сказать, я беспомощно смотрел, как затряслись тяжелые плечи, а сквозь толстые пальцы поползли слезы.
Потом, не отнимая рук, Уолт Барнетт буркнул:
– Он мне другом был.
Что я мог ответить? В комнате повисла гнетущая тишина. Вдруг он поднял голову и поглядел на меня с вызовом.
– Знаю чего вы думаете. Уолта Барнетта голыми руками не возьмешь, а он нюни из-за дохлого кота распускает. Обхохочешься! Будете потом ржать до упаду.
Ему искренне казалось, что, проявив такую, по его убеждению, постыдную слабость, он должен неминуемо упасть в моих глазах.
И конечно, не поверил бы, что с этого дня у меня появилось к нему какое-то уважение.
32
После того как мы приземлились и подрулили, куда требовалось, без новых происшествий, все сразу повеселели. Вслед за остальными я спустился на твердую землю и посмотрел по сторонам. Мы стояли посреди широкого бетонного пространства летного поля. Неподалеку виднелся ангар, а вдали с противоположной стороны к самому морю спускалась полоса грубой травы, и на все лился благодатный солнечный свет. До аэровокзала было добрых четверть мили, а за ним в знойном колеблющемся мареве с трудом различались высокие городские здания. Было восемь часов утра. Сейчас выгрузим коров, и у меня останется почти весь день для знакомства со Стамбулом. От приятного волнения мне даже щекотно стало.
