Встречи на футбольной орбите - Старостин Андрей Петрович (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Как показало время, «профессор» заглядывал далеко вперед, предвидя, что от одной крайности легко можно шагнуть к другой. Так оно и случилось. В послевоенные годы игра «в одно касание» распространилась в нашем футболе повсеместно. Надо – не надо, а футболисты по настойчивым требованиям тренеров перепасовывали мяч друг другу, лишь бы была игра «в одно касание». Уметь играть в одно касание, конечно, нужно. Но играть одним таким способом – это «Саркина болезнь», только наизнанку. Трудно сказать, какая разновидность хуже.
Авторитет Исакова был непререкаем. Свои суждения он подтверждал действиями. Первым применил тактику «вогнутой дуги» в игре нападения. Взял и оттянулся в глубину поля, играя центрфорварда: «Противнику меня труднее найти на непривычном месте». Цену этого маневра я понял через три года, после его возвращения из Скандинавии, когда стал играть с ним в одной команде. Предвидение назревающей тактической перестройки на игру «в три защитника».
Исаков стал моим наставником на поле. В пылу азарта я называл его «Петринский». Во время схватки мяч стирает возрастные грани. Все футбольное Исакову было понятно, и, может быть учитывая в числе других спортивных качеств и мой темперамент, он смело выдвинул именно меня на ключевую позицию центрального полузащитника.
Тяжелый удар перенес Иван Артемьев, когда Исаков на тренерском совете сказал: вместо Вани я поставил бы Андрея. Надо же мне было сесть рядом с Ваней. Опять пожаром запылало лицо и сильно заколотилось сердце. За меня высказалось большинство. Запомнилась при голосовании рука Исакова палевого цвета с морщинистой кожей: он обварил кисть руки в детстве крутым кипятком.
Скоро участь Вани Артемьева постигла Павла Канунникова: я вместо Павла поставил бы Сару. И опять рука с палевой кистью проголосовала вместе с большинством.
Через пятнадцать лет, в Тарасовке, в замечательный летний вечер на веранде павильона во время заседания тренерского совета накануне матча я испытал ощущение нокаутирующего удара, услышав: «Я вместо Андрея поставил бы Василия».
Правда, на этот раз палевая кисть оказалась в меньшинстве. А после матча «профессор», спокойно улыбаясь, хлопнул меня по потной майке – я носился в игре как угорелый – той же палевой рукой и сказал: «Понял, что значит вовремя дать хлыста!»
Я понял и никогда не забывал, каким неподкупно чистым в своей любви к футболу был этот выдающийся игрок. Самый миниатюрный центральный нападающий из всех когда-либо игравших на этом месте за сборную команду СССР, Исаков пробегал без мяча сто метров за четырнадцать секунд, но его никто не мог догнать с мячом в игре, потому что он умел, как никто, вовремя обводить и вовремя пасовать.
Листая страницы юности, вспоминая метания, оставившие в памяти неизгладимый след среди первых впечатлений о рысистом спорте, борьбе, театре, я вижу, как сначала исподволь, потом все заметнее и заметнее футбол выдвигался на первое место среди многочисленных увлечений, и не только моих, но и всех четырех братьев.
Да что братьев! Сам дядя Митя не устоял под натиском домашней эпидемии. Он признавал только один вид спорта – бега. Когда гражданская война лишила его возможности практически заниматься егерским делом, он все свободное от домашних забот время отдавал конюшне Матвея Ивановича Чуенко, из любви к лошади безвозмездно выполняя обязанности конюха. Но по лесам и болотам скучал. С тоской посматривал на висевшее в комнате ружье.
Но вот однажды раздался телефонный звонок. Дядя Митя особенно почтительно выговаривал в трубку: «Слушаю-с, слушаю-с!» Звонил Николай Петрович Горбунов, управляющий делами Совнаркома – любитель спорта, альпинист, охотник.
По поглаживанию усов, с медленным пропуском то левого, то правого жгута между большим и указательным пальцем, я уже знал – сообщение было приятное. Так и оказалось: Горбунов просил организовать охоты на волков.
Охоты состоялись. В них участвовали в разное время Ворошилов, Крыленко, Дыбенко. В холодных сенях опять лежали убитые волки. Во дворе в собачнике вновь появились сеттеры и пойнтеры.
Дядя Митя с сожалением вздыхал: «Эх, Петрункевич не дожил, – так он в хорошем расположении духа называл любимого брата, моего отца. – Поохотились бы!»
Но о футболе воспрявший егерь продолжал говорить только пренебрежительно. На успех сборной в Скандинавии отозвался презрительно: обманули небось шведов как-нибудь.
И все же футбол дождался своего часа. Дядя Митя в котелке, с нафабренными усами, с палкой с серебряным набалдашником сидит на трибунах в день открытия стадиона на Красной Пресне. Гудит, строго поглядывая на молодежь: «Исаков, профессор». Дома главный спорщик: «Мало ли что «профессор» сказал». Продолжая работать егерем, он в свободное время не пропускал ни одного матча, успевая побывать и в конюшне у Чуенко.
В 1928 году, придя домой со стадиона, дядя Митя внезапно умер. В холодных сенях не стало убитых волков. Собачник во дворе опустел: сеттеры и пойнтеры там больше не лаяли. К нам в дом стучался большой футбол, оттеснив все остальное на второй план.
Глава 4
ВСТРЕЧИ, РАЗМЫШЛЕНИЯ…
Особой метой обозначился в моей жизни 1926 год. С легкой руки «профессора», Петра Ефимовича Исакова, весной я был выдвинут в основной состав команды, как теперь говорят, мастеров, а осенью впервые стал чемпионом Москвы.
Век акселерации в спорте тогда еще не наступил. В свои 19 лет я был самым молодым футболистом в нашей команде.
До того как подняться на эту по тем временам высшую ступень футбольной иерархии, я отдал дань мальчишеским увлечениям. Память прихотлива: ни разум, ни сердце ей не указ, у нее свои мерки. Многое проходит мимо ее механизма, не запоминается. Но запомнившееся, по-видимому, и надо считать наиболее существенным.
Хорошо помню свои спортивные метания из одной секции в другую. «Дядя Ваня», с его романтической цирковой борьбой, затянул на ковер, возбудив во мне наивное стремление стать Поддубным. С помощью рыжей гири во дворе, не щадя ни себя, ни времени, я пытался накачать мускулы. Но дело подвигалось туго: я быстрее шел в рост, чем в объем. Петр, иронически следивший за моими потугами, беспощадно бросил: «Тонконогий». Впоследствии он звал меня просто «Нога». Это было очень оскорбительно, потому что футбол во мне жил неистребимо, а ноги знаменитого Канунникова мальчишкам спать не давали, восхищая объемом в бедре «в три обхвата», а тут презрительное – «Нога».
Разочарование в борьбе наступило быстро. Руки у меня были под стать ногам, и никакие «нельсоны» и «бра-руле» им были не под силу. В тренировочных схватках на борцовском ковре в раздевалке Краснопресненского стадиона я каждый раз с любым противником печатал ковер своими лопатками.
Сейчас я со снисходительной улыбкой отношусь к моим юношеским просчетам. Но тогда это были мои маленькие трагедии. Сколько усилий, веры, стремления к мечте! Одна рыжая гиря доводила до полного изнурения, не говоря уже о позорном бессилии, которое я испытывал, лежа на лопатках под тяжестью навалившегося противника.
«Сдаешься?» – спрашивал победитель. Я гордо молчал. «А-а, то-то же!» – снисходительно произносил он, поднимаясь с ковра (правильнее сказать, с меня), знай, мол, где раки зимуют.
Здоровый, грудастый, превосходивший в секции всех силой и габаритами своей рыхлой фигуры, Ванька Арбуз придавил меня к ковру и не принял мое гордое молчание за согласие признать себя побежденным: он прохрипел, что будет держать меня в положении «туше», пока я не скажу вслух «сдаюсь». Я задыхался под его потным телом в бессильных попытках вырваться из унизительного положения, но мое барахтание было безнадежным. Выручил тренер, заметивший затянувшийся прием и прекративший насилие.
– Ну что, Нога, опять «победил»? – иронически спросил Петр, когда я вернулся домой.
– Во всяком случае, никому еще не сказал «сдаюсь», – ответил я, скрывая свои переживания от унизительной беспомощности под тяжестью потного Арбуза. С борьбой было покончено.
