Путешествие в седле по маршруту "Жизнь" - Петушкова Елена (читать книги полностью TXT) 📗
А я-то, я-то, даже достигнув высших своих титулов, почти всегда сама «вышагивала» Пепла после работы. И это же был Пепел — чемпион мира, олимпийский чемпион. Я уже спортсменкой была, а разок посидеть на легендарном Абсенте казалось мне наградой, честью, чудом!
Короче, я поехала в Центральный совет «Урожая» и попросила вернуть Пепла в Сокольники, обеспечить ему ежедневный часовой тренинг на корде и никого на него не сажать, поскольку в июне рассчитываю снова приступить к тренировкам. Все это было выполнено, хотя за кулисами поползли шепотки о том, что и сама, дескать, уже не спортсменка, и лошадь для других жалеет, эгоистка такая.
29 мая у меня родилась Влада. В конце июня я села в седло. До чемпионата страны оставалось три недели.
Не знаю, что было бы со мной, если бы не мама. Все заботы она взяла на себя, все, какие могла. Для нас с ней — именно для нас обеих, потому что мои интересы всегда были ее интересами, — это было не просто возвращение в спорт. Было нечто большее — шаг к возрождению нашего когда-то доброго и теплого, полностью разрушенного мира.
Иные меня осуждали: "После такого несчастья, да и ребенку только месяц, а она нашла о чем думать — на лошади кататься. Хватит, откаталась, пора о жизни поразмыслить".
Осуждали многие, на помощь пришел Миша Копейкин. В первый же день, когда я вернулась из родильного дома и толком не знала, как подступиться к маленькой (а мама все навыки уже забыла), явился Миша и храбро взялся за дело. Раз-раз, перепеленал, продемонстрировал, как пеленки под краном стирать (его дочери было тогда пять лет). На другой день он пришел с Аллой, своей женой, и она осталась нам помогать.
Копейкин — мой друг, очень хороший спортсмен и очень хороший человек. В 1967 году в Аахене он на Корбее был в Большом призе шестым, а в переездке я его опередила. Мне присвоили звание мастера спорта международного класса, а Миша этого звания дожидался еще десять лет — вроде бы из-за меня. Но никакая конкуренция никогда не нарушала нашей дружбы.
Обычно дня за два — за три до Нового года он появлялся у нас с елкой: покупал себе и решал, что нам тоже нужно.
…Тренировалась я в то лето одна: мое возвращение по-прежнему считалось блажью. Попросила перенести Пепла в Московский конный завод — мы рядом жили на даче. Там не было размеченного манежа, границы его я представляла мысленно на поросшей травой поляне. Но каково было лошади — ей-то надо ощущать стенку.
Казалось, все это во сне, все не со мной.
За день до чемпионата страны я попросила дать на меня заявку.
Смотрели на меня с любопытством, всерьез никто не принимал. И вдруг — первое место в Среднем призе, первое — в Большом, второе — в переездке.
Замешательство в руководстве сборной: через три недели чемпионат мира в Копенгагене, а команда не укомплектована. Меня спросили, смогу ли я поехать, но как было оставить двухмесячную девочку на одну маму? И тут старший тренер сборной Николай Федорович Шеленков пришел мне на помощь. Его жена, доктор медицины, заведующая отделением Института акушерства и гинекологии, уговорила пожилую опытную медсестру взять нас под свою опеку. И я собрала чемодан.
В Копенгагене наша команда была второй (потом подсчитали, что без нас с Пеплом она оказалась бы не выше третьего места). Я получила бронзовую медаль, уступив только Климке и Линзенгофф. «Бронза», завоеванная в таких условиях, была для меня дороже «золота». Но надо же было так случиться, что, когда мы проходили круг почета — как обычно, на галопе, — ушко моей медали, висевшей на тонкой ленточке, обломилось, и она упала в песок.
Я потом долго ходила по манежу, пытаясь ее найти, и не могла.
Но свет не без добрых людей. В течение многих лет покрытие манежей на всех крупных турнирах готовит один и тот же специалист из ФРГ. У него особый трактор с маленькой бороной, и через каждые два-три выступления он боронит и разравнивает покрытие. Он узнал о моей беде, сказал, что постарается помочь. И действительно, на другой день с улыбкой вручил мне медаль. Оказывается, он со своими помощниками для этого весь песок перекопал.
15
К началу 1976, олимпийского года наши дела в выездке оказались не очень-то хороши. Ясно было, что Ихор не сможет быть в составе: он на год моложе Пепла, но как-то внезапно одряхлел. Тариф болел, да и Пеплу исполнилось двадцать лет, он в определенной мере утратил эластичность и гибкость движений, и я понимала, что на высокое место нам с ним не претендовать, но в команде он по-прежнему незаменим. Ведь в неофициальном зимнем первенстве страны мы с ним были первыми в Среднем и Большой призе, вторыми — в переездке.
В многолетней работе с одним Пеплом было и счастье мое, и несчастье. Большинство опытных всадников исподволь готовят себе запасных лошадей: мало ли какая беда может случиться с основной? Пепел был практически здоров долгие годы, времени же для подготовки ему дублера у меня не оказалось.
Вообще, как ни странно это звучит, хороших лошадей нашей сборной долго недоставало. И это при том, что в стране достаточно конных заводов, что отечественные породы высоко ценятся в мире, что ежегодно большое количество лошадей продается за границу.
Но к лошади, выбираемой для выездки, предъявляются особые требования. Она должна быть не только красивой, но и обладать природной правильностью движений. Такие встречаются не часто, а учить их навыкам выездки надо долгие годы. Не случайно в состязаниях они получают право выступать лишь в шестилетнем возрасте. Между тем отсутствие конских резервов в большом спорте нельзя восполнить опытом и громкими титулами всадников. Характерен пример Швейцарии, команда которой вплоть до 1968 года считалась одной из сильнейших, конкурировала со сборной ФРГ, но не имела в запасе хороших лошадей и в итоге отошла на вторые роли.
Однако вернусь к 1976 году. Весной Пепел стал прихрамывать. Причина казалась непонятной. Будь он моложе, никто не усомнился бы в необходимости энергичных мер для установления диагноза и лечения. А тут, хотя он недавно доказал, что по-прежнему силен, создалось мнение, что это уже возрастное. Мы просили прислать нам ветеринара, но его все не было и не было. Время шло, лошадь берегла ногу и плечо, началась атрофия мышц. Впрочем, на добрых людей мне всегда везло. На помощь пришли и Борис Михайлович Обухов, один из старейших врачей ипподрома, и доктор биологических наук Арнольд Аркадьевич Ласков, и Зоя Сергеевна Миронова, не раз помогавшая нашим лошадям.
Диагноз был однозначен: начальная стадия отложения солей в плечевом суставе. Зоя Сергеевна сказала, что достаточно двух-трех уколов гидрокортизона, и можно дать гарантию: в течение длительного срока хромота не будет появляться.
Ласков рискнул: ввел гидрокортизон и плюс к нему вещество, вызывающее острое воспаление мышц, чтобы резко усилить приток крови. Первые результаты были для Пепла мучительны: у меня самой вызывал боль вид его ноги, отекшей, как бревно. Он боялся даже пошевельнуться, даже подвинуться к кормушке.
Прошло несколько дней, отек убывал, хромота уменьшалась. Тут мне позвонило начальство: надо ехать в Минск на первенство страны. Ласков возражал категорически: "Если сейчас везти лошадь в вагоне или на грузовике, ее можно окончательно погубить — ведь только-только начался процесс восстановления".
Словом, мы не поехали, мы приступили к работе. И уже когда с ногой все было в порядке, в чем мог бы убедиться любой непредвзятый человек, выяснилось, что мы с Пеплом в Монреаль не едем.
Ну хорошо, могли возникать опасения: Пепел не молод, вдруг захромает? В этих опасениях был определенный резон. Но зачем до последнего момента "золотить пилюлю", что-то скрывать, внушать какие-то надежды, проводить прикидки, когда давным-давно всем все известно — всем, кроме меня?
Не слишком ли о многих своих обидах я здесь говорю? Но ведь я собиралась рассказывать все, как было в моей спортивной жизни, и показывать одни радости, одни светлые стороны было бы неверно, необъективно, это в мои намерения не входило.
