Футбол – только ли игра? - Симонян Никита Павлович (полные книги TXT) 📗
Чтобы оценить скорость Стрельцова, надо еще учесть его массу. Соперники от него отлетали. А знаменитая стрельцовская пятка!.. Этот пас пяткой неповторим. Если Эдик играл на подъеме, то защита была бессильна.
Иногда знаменитого форварда упрекали, что он мало передвигается, много стоит на поле. Я очень смеялся, когда прочел в стрельцовской книге «Вижу поле», как ругала его за это мама. Фотография в книге есть замечательная: знакомый Эдик в белой торпедовской форме, знакомая поза – руки в боки, будто вышел на поле передохнуть, будто не волнует его борьба, оставшаяся за кадром, и подпись: «Стою… Но ведь не просто так стою. Сейчас придумаю что-нибудь». Он ждал момента, когда надо рвануться, отдать точный пас товарищу или самому забить гол, доставив удовольствие болельщикам, потерявшим терпение: «Почему Стрельцов стоит?!»
Кстати, и Боброва упрекали, что мало движется, и я, случалось, слышал грозный крик с трибун: «Симонян, бегать надо!»
Пауза мне нужна была для рывка вперед. Может быть, в сегодняшнем футболе нас приучили бы действовать по-другому. Да уже и в то время, когда стал играть в паре со Стрельцовым в сборной, я перестроился, увеличил объем работы. Играл не только в атаке, но выполнял и диспетчерские и оборонительные функции. А прежде был направлен в основном на движение вперед. Вперед и только вперед, открыться – и снова вперед…
Вот и Стрельцов говорит:
«Да, я мог отстоять и сорок минут, и сорок пять, но вот за пять или даже за одну минуту вступления, включения в игру мог сделать то, чего от меня ждали, требовали.
В самом начале игры или в самом ее конце – неважно – я, случалось, и забивал гол, становившийся решающим».
Действительно, так оно и было. Делал то, чего от него больше всего ждала команда. Но для соперника действия Стрельцова, который мог поначалу показаться слишком спокойным, даже флегматичным, всегда являлись неожиданностью, застигали врасплох.
Помню, команда «Торпедо» принимала ереванский «Арарат». Я опоздал на игру минут на шесть-восемь. Взглянул на табло: «Арарат» выигрывает 3:0. Глазам не поверил. За шесть минут на чужом поле – игра проходила в Лужниках – забить три мяча! Сел, стал смотреть.
Эдик был, видимо, не в настроении, а может, смирился уже с неудачей, еле-еле передвигался по полю и почти не участвовал в игре. Защитники «Арарата» сбили его раз – он встал, отряхнулся, косо посмотрел на обидчика. Потом задели второй раз, хотя не имели оснований – он не шел напролом к воротам. Я подумал, что же они делают? Ведь он и играть-то сегодня не хочет, видно, считает, что матча уже не переломить. Но его уложили на землю и в третий раз, причем очень грубо. И тут он взорвался. Что началось!..
Стрельцов не ответил грубостью, но стал терзать оборону. Играть в полную свою мощь, и мячи полетели в ворота один за другим. Кого-то из торпедовцев удалили с поля, они остались вдесятером и все-таки победили 4:3. Без всякого преувеличения можно сказать и по-другому: победил Стрельцов, он выиграл матч.
Футболистом он был настолько ярким, что никто не гадал, впервые увидя семнадцатилетнего Эдика, выйдет ли что-то стоящее из парня или не выйдет. Его талант не вызывал сомнений.
Я уже говорил, в сборной играл с ним в паре: он на острие атаки, я немного сзади. Мне исполнился тридцать один год, Эдику – двадцать. Его двадцатилетие мы отмечали в 1957 году в Болгарии, куда приехали на товарищеский матч. Так и вижу проход Стрельцова к воротам. Он получил мяч за центральной линией, набрал скорость и пошел вперед, обыгрывая одного защитника за другим. Когда вошел в штрафную площадку, на нем буквально повисли, он вырвался, протащил за собой одного защитника, вцепившегося в майку, вытянул на себя вратаря, отдал мяч чуть назад – Исаеву, и тот закатил его в пустые ворота.
С появлением Стрельцова в сборной я все чаще оставался на скамейке запасных. Но ревностного чувства к нему, как и к Боброву, не испытывал. Передо мной были и талант и молодость. Он только что взошел, а я уходил. И хорошо понимал, что играть осталось недолго. К тому же Эдик подкупал своим простодушием, добросердечием. И по сей день такой же.
После того как он совершил проступок, вырвавший его надолго из нормальной жизни, из футбола, мы спрашивали себя, друг друга: предвещало ли что-нибудь эту беду? Наверное, предвещало. Молод, окружен толпой поклонников, для всех – Эдик. Вокруг полно желающих пригласить в ресторан, в пивную. Людей, для которых смысл жизни – приобщиться к чьей-то славе, хоть отбавляй. Такие в собственных глазах вырастают, если могут сказать: «Вот выпивали мы однажды с Эдиком…» Или: «Поспорили мы тут с Серегой Сальниковым…» Эдика всюду приглашали, а отказывать, отказываться он не умел.
Был и предупреждающий звонок, когда они с Валентином Ивановым опоздали на поезд – команда ехала в ГДР на ответственный матч с польской сборной. Поезд нагнали уже в Можайске, где он сделал вынужденную остановку по распоряжению ответственного товарища из Министерства путей сообщения. Эдик искупил вину игрой – вышел на поле с недолеченной травмой, забил один из двух голов. Ему все простили, все забыли. А поступи с ним строже, кто знает, может, и уберегли бы от случившегося потом, вскоре.
Мы тогда досадовали, злились, осуждали его, ругали, но… не перестали любить. Я очень уважаю его за то, что мужественно перенес наказание, не сломался, смог снова занять достойное место в большом футболе. Когда Эдуард вернулся домой, ему разрешили играть в первенстве Москвы за клубную команду автозавода. Его не забыли, и он по-прежнему был настолько популярен, что во время любой игры его команды происходило столпотворение. Где бы ни назначался матч – в Филях или в Черкизове, – на стадион устремлялись тысячи болельщиков. Шли на Стрельцова. В конце концов ему разрешили играть за команду мастеров. И дважды он признавался лучшим футболистом сезона. Какой же надо иметь талант и волю, чтобы после долгого перерыва вновь обрести себя.
Думаю, Эдуард Стрельцов сильнее многих звезд, о которых взахлеб писала вся мировая пресса, особенно после Стокгольмского чемпионата, куда он уже не попал. Если бы не случилось… Да что теперь говорить!
Стрельцова знают не только те, кто видел его на поле восемнадцати-девятнадцатилетним, когда мы в сборной звали его «наш бэби». Он и в шестидесятые годы был любимцем трибун. И сейчас, когда выступает за команду ветеранов, к нему проявляют невероятный интерес и почтенные болельщики и молодые, которым хочется собственными глазами увидеть живую легенду.
В 1982 году мы снова оказались с Эдуардом в одной команде – сборной ветеранов страны, которая отправилась в Будапешт на встречу со сборной ветеранов Венгрии. Стрельцова, как и всех известных мастеров – неизвестных, собственно, не было, – очень тепло приветствовал стадион.
Мы все, разумеется, изменились. Вышел на поле с трудом узнаваемый Ференц Пушкаш, раздобревший, растолстевший. Мелькнуло: интересно, как будет играть, не помешает ли солидный живот? Но когда он погасил высоко летящий мяч, остановил, раздался шквал аплодисментов. Когда Пушкаш делал передачи, предельно точные и выверенные, мы узнавали прежнего Ференца, его коронную левую ногу. Я еще раз убедился в том, что класс игрока остается классом. И Эдик тогда тоже блистал. И мы снова играли с ним в паре…
Он не стал большим тренером. Работал с юношеской командой. Его постоянный напарник на поле Валентин Иванов тренирует, как известно, «Торпедо». Взрывной, неспокойный, неуравновешенный. Во время игры кричит иногда не умолкая. Встречая, пытаюсь его урезонить как младшего: «Что ты кричишь, Валя? Ведь ты же Иванов!» Не действует. Его голос слышен с первой до последней минуты: «Шавейко, куда летишь?! Полукаров, можешь точнее?» Характер, видимо, не переделаешь. Говорит, если не буду кричать – меня хватит инфаркт. Напряжение, согласен, страшное. Оно усугубляется еще и тем, что сам тренер был блистательным футболистом и весь матч, все девяносто минут, не останавливаясь, «играет» – «бежит» и «бьет», то за одного, то за другого. Знает, видит, как бы сам это сделал, как делал лет двадцать назад, но не все ведь могут подняться на высоту его былого мастерства…
