За закрытой дверью. Записки врача-венеролога - Фридланд Лев Семенович (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Пожалуй, ее доводы были основательны. Но мы, врачи, люди искушенные. Мы знаем, что иногда правда оборачивается ложью, и правдоподобие оказывается совершенно дискредитированным. И как часто там, где даже намек воспринимается, как оскорбление, назло всему выпирает наружу злой, жестокий факт.

Я сказал этой женщине:

— Напишите ему. Времени, пока вы будете ходить ко мне, у вас много. Зачем вам гадать? Спросите его, если у вас только нет повода сомневаться.

Последнюю фразу я произнес медленно. Я посмотрел ей в глаза. Она встретила мой взгляд спокойно.

Мы оба помолчали… Затем она сказала:

— Хорошо доктор. Я принимаю ваш совет, хотя, нужно сознаться, в нем для меня немало оскорбительного.

Однажды, придя на очередной прием, она подала мне конверт. Это был ответ мужа.

Это был сплошной вопль. Это было признание, исповедь, мольба о прощении. Да, он болен. Он преступник. Он уничтожен. Самое любимое, самое святое он осквернил. Какой ужас, сколько грязи! И он умолял ее лечиться. Если здесь нельзя, пусть приедет обратно в Москву. Он устроит ее в лучшей больнице. Если нужны будут деньги, он достанет, сколько нужно, лучшие профессора будут пользовать ее. Как это ужасно! Он не ожидал такого несчастья. Он сделал все, чтобы оградить ее от заражения. Как только появились первые признаки, он отстранился. Он не прикасался к ней. Какая злая судьба! Он был так уверен, что эта чаша минует ее. Простит ли она когда-нибудь ему?

— Вот видите, — сказал я, — напрасно вы опасались запирательства и отрицания. Теперь вы вправе делать какие угодно выводы.

Потом она некоторое время не являлась. Однажды я получил от нее записку. Она лежала с высокой температурой и с болями в нижней части живота.

Я навестил ее на дому. Инфекция проникла в глубину тканей и при исследовании у нее оказалось воспаление околоматочной клетчатки. Дело осложнялось. Место у ее постели занял гинеколог.

Прошел месяц, другой. Городишко кишел бронзовыми людьми. Солнце заливало пляж и море, и песок, изрытый следами ног, походил на чудовищные письмена, а у воды лоснился, как жирная спина дельфина. Стены белых домов ослепительно сверкали. Гонимые зноем раскаленного полдня, поднимались испарения бесчисленных трав.

К вечеру тени удлинялись. Берег пустел, а в аллеях садов и парков начиналась человеческая возня. Белые пятна платьев мелькали между деревьев. Звезды, как котята, укладывались на ночном небе. Ночь принимала зарю, занимавшуюся над незасыпающей землей.

В один из этих дней моя больная пришла попрощаться со мной. Она похудела, побледнела, черты ее лица заострились.

Она уезжала. Остатки инфильтрата не рассасывались, и ее направили в Саки, на грязи.

Мы разговорились, стоя у калитки.

— А где ваш муж? — спросил я.

Тень пробежала по ее лицу. Она нахмурилась и усталым тоном сказала:

— Муж? Он здесь. Он уже несколько дней как приехал. Он отвезет меня в Саки, а сам вернется в Москву.

— Ну, а что же дальше? — продолжал я. — Можно мне полюбопытствовать? Вы примирились?

Она покачала головой. Затем протянула руку и сорвала сухую ветку. С легким треском прутик переломился между ее пальцами.

— Можно срастить эти обломки? — сказала она. — Так будет и с нашей совместной жизнью. Это решено.

— А как же реагирует на это он, ваш муж, — спросил я.

Она швырнула одну половинку ветви на землю. Палочка шурша исчезла в траве.

— Я еще с ним ни о чем не говорила. Мы избегаем этой темы. Да и зачем? Будут волнения, слезы, бесконечные разговоры. Я еще плохо себя чувствую. Он тоже не закончил лечения. Ему какой-то курс надо еще проделать.

Я удивленно поднял голову:

— Какой курс? — переспросил я. — О чем вы говорите?

— Право, не знаю, — с легкой гримасой сказала она. — Какие-то уколы или вливания. Что-то такое он говорил об этом, — нетерпеливо произнесла она. — Я ведь не доктор. Откуда мне все это знать?

Курс? Уколы? Это было для меня совсем новым. Подозрения смутно зашевелились в моей голове.

Я долго смотрел на исхудавшее, но все еще красивое лицо собеседницы. Она сосредоточенно вертела в руках зонт. Тоненькая фигурка ее под светлым платьем выглядела грациозной. И, как сквозь туман, предо мной стали вырисовываться какие-то линии, складывавшиеся в рисунок. Я словно читал вводную главу романа.

— Я хочу спросить, — оказал я. — Скажите мне, пожалуйста, правду. Когда вы писали, по моему совету, мужу о своей болезни, вы назвали ее? Вы открыли ему, что вы больны триппером?

Она с недоумением посмотрела на меня.

— Ну, конечно, — развела она руками, — я не скрыла. Я писала ему о… венерической болезни.

Она покраснела и отвернулась. Вторая половина ветки упала на землю.

— Вы прямо так и сообщали: триппер? — допытывался я.

Она замялась.

— Нет… нет… кажется… Я не помню… Я об этом и не думала. И… и я не понимаю, к чему этот вопрос. Разве он не знает, чем он болен, чем он заразил меня?

Я колебался одну минуту. Нужно ли мне вмешиваться в это дело? Кто мне, собственно, поручает роль судьбы? Не предоставить ли обстоятельствам распутать дальнейшие взаимоотношения этих двух людей?

Она стояла предо мной в позе ожидания. В глазах ее уже светилась смутная тревога. Рот был полуоткрыт, точно вопрос замер на ее губах, слегка окрасившихся от волнения. В глубине ее зрачков, широких и темных, мерцал испуг йод тенью стрельчато изогнутых ресниц.

Я взял ее руку.

— Вы верите мне? — сказал я. — Вы верите тому, что мне хотелось бы избавить вас от излишних страданий и огорчений? Послушайте же, что я вам окажу. Вы заразились, по-видимому, не от мужа. Он болен совсем другим!

Она вздрогнула.

— Как… как не он… Он болен другой болезнью? Откуда вы это знаете? Это невозможно! Это совершенно невозможно!

Я оказал мягче:

— Видите ли, — у нас, у врачей, совсем другое отношение к некоторым житейским вопросам морали и долга. Мы понимаем и прощаем многое. Вы можете мне ничего не сказать. Это ваше право. Но я вам советую, очень советую, прежде чем вы предъявите обвинения мужу, точно справиться, в чем он виноват. То, что вы сказали о способе лечения вашего мужа, во многом меняет дело. Он лечится от сифилиса. И вряд ли в вопросе о заражении вы сумеете заставить справедливость быть на вашей стороне. Ибо у вас сифилиса нет. Конечно, остается еще одно предположение. Это то, что он болен и тем и другим. Это не невероятно. Но тогда не лучше ли вам осведомиться теперь же. Иначе вы рискуете стать стороной защищающейся, вместо того, чтобы быть нападающей. Кроме того, не попробуете ли вы вспомнить событий, которым вы не придавали раньше значения С точки зрения интересующего вас вопроса? Может быть, тут замешан еще кто-то? Вы думали о муже, об его непонятном для вас воздержании, но, быть может, в погоне за этими соображениями вы упустили возможную роль другого лица. Я не спрашиваю вас ни о чем. Я только хочу, чтобы вы все это учли. Подумайте. Я только дружески предостерегаю вас от неудачного шага.

Она растерянно смотрела мимо меня. У нее было такое выражение лица, с каким внезапно разбуженный человек просыпается на незнакомом ему месте.

Чем все это кончилось?

Муж явился ко мне. У него был только сифилис. А у нее был только триппер. Таким образом, они оказались квиты. Она, которая готова была простить измену, но не ущерб, причиненный ее здоровью, должна была, вероятно, просить о применении этого принципа и к себе самой. Что было о ними дальше, не знаю. Думаю, что все «образовалось».

Мне удалось, вероятно, поставить этих людей на надлежащие места по отношению друг к другу. Это вышло очень просто. К сожалению, так бывает лишь в очень немногих случаях, в тех, когда сама болезнь приходит на помощь.

Но как редко это случается! Вспомните, что я говорил об особенностях течения болезни у женщины. Вспомните, что я рассказывал вам о московском профессоре, о его ошибке, происшедшей несмотря на добросовестность всех его мероприятий.