Контра (СИ) - Гавряев Виталий Витальевич (книги серии онлайн .TXT) 📗
— Спасибо голубчик, сходи во двор, за Ефимкой, и идите с ним на кухню, там вас покормят. — снисходительно кивнув, ответила графиня, и снова перейдя на немецкую речь, обратилась к Марте. — Всё Марта Карловна, идёмте. Что-то я на самом деле проголодалась.
— О, конечно, прошу вас, разрешите проводить вас в столовую, а глупого Ваньку, сегодня же вечером накажут.
— Правильно, накажите, но только не сильно сурово. — уточнила Ольга Олеговна.
— По этому поводу, не извольте беспокоиться. Если желаете знать, всё ли у нас в порядке, так можно сказать, да. Правда ваш сын недавно болел, но уже выздоравливает. По словам нашего доктора, Кирилла Генриховича, Александр Юрьевич, уже почти здоров.
— Как?! Он что, болел?! И почему меня об этом не известили? — возмущению обманутой матери, не было придела…
— Прошу прошения, Ольга Олеговна, но ваш сын, строго настрого, запретил вас беспокоить по этому поводу. Сказал, что сам всё расскажет, когда поправив здоровье, навестит вас в родовом имении.
— Бог с ним, с этим его чудным запретом. Ты главное скажи, что с моим Алёшенькой произошло?
— От излишнего упорства в учёбе, с ним произошла мигрень, вот он и обратился к модным, а́нглийским лекарям.
— Постой. Ты сказала, что Александра Юрьевича пользует некий Кирилл Генрихович.
— Я, от этих слов, и не отказываюсь.
— Марта Карловна, как тогда прикажите понимать ваши слова?
— Эти представители туманного Альбиона, оказались истинными шарлатанами… — И как будто только опомнившись, немка, на манер, более подходящий для истинно русской женщины, всплеснула руками, и, извиняясь проговорила — Господи! Да что же мы стоим в дверях. Покорнейше прошу прощения, Ольга Олеговна, вас, наверное, уже заждались в обеденном зале. Там, всё сами и увидите…
Гувернантка торопилась свернуть разговор по одной причине, она боялась, что может случайно проговорится об истинной причине той злополучной мигрени, возникшей у отпрыска знатного рода. И возникла она, не из-за излишнего усердия на поприще обретения новых знаний. Ясно, что истинная причина была другой, и крылась она в частых, и обильных возлияниях хмельных напитков, на студенческих пирушках. Только, пусть об этом рассказывает кто-то другой и не в данный момент. Графиню и без того ждёт новый удар, её сын, до сих пор выглядел не лучшим образом — не может самостоятельно передвигаться по комнате. Максимум на что хватало его сил, это пара, тройка неуверенных шагов, после чего он падал, не в силах более удерживать равновесие. Казалось, в этом не сильно помогали и его странные упражнения, состоявшие из быстрых вращений головой.
Надо признаться, второй, наиболее сильный удар, графиня выдержала достойно. Увидев сына, излишне бледного, что впрочем, в высшем обществе, особенно среди студентов, не было изъяном, но самое ужасное, не вставшего при её появлении из-за стола, а только слегка обозначившим приветствие, лёгким кивком головы. И было понятно, что сделал он это не из-за странной прихоти, а по причине невозможности выполнения им положенного для данной ситуации правила этикета. Даже осознав это, женщина не перестала улыбаться. Только в её глазах, заблестела излишняя влага и прочиталась, завладевшая ей нестерпимая боль и то, проявилось это только на несколько коротких мгновений. Только, на несколько секунд, графиня слишком высоко запрокинула голову назад, как будто искала на потолке не убранную паутину. Что можно было воспринять, как будто неожиданно нагрянувшая хозяйка проверяет, как без её пригляда содержится дом. Не нужно ли её кого-либо простимулировать на предмет надлежащего выполнения своих обязанностей.
Не стоит говорить о том, как выглядела графиня в момент, когда увидела своего любимого сына, ей по статусу не позволялось проявлять свои эмоции при челяди. Для которой, она в любой ситуации должна быть спокойной, требовательной госпожой, не смотря ни на что. Достаточно пояснить одно, Ольга Олеговна, не помнила, как прошлась по залу, присела за стол. Ей прислуживали, она неспешно дегустировала всё, что перед ней ставили — не чувствуя вкуса подаваемой еды. Отвечала на какие-то вопросы, бросая короткие взгляды на сына. Слегка кивала, с чем-то соглашаясь. А в голове, крутились горестные мысли: "Боже милосердный, за что? Чем я тебя прогневала? Боже! Марта конечно же сказала, что Сашенька немного приболел, но это не так…! Всё намного хуже…, как он исхудал. Вон, глаза впали, потемнели. Глаза! Боже, что стало с его глазами? Они изменились, вроде бы даже потемнели. Куда делся тот, немного наивный, открытый взгляд отрока. Сейчас, на меня взирают очи уставшего от жизни старца! Вот. Ещё и плечи опустились, как будто их придавило непосильно неподъёмной ношей. Да и столовыми приборами пользуется так, как будто только недавно научился ими владеть. За что? Матерь божья, заступница небесная, сними с Сашеньки всё его боли и недуги! Пошли их на меня, я всё стерплю, только исцели моего сыночка!…"
Последним ударом, было окончание трапезы. Когда к Александру подошёл Протас, с жутким скрежетом выдвинул из-за стола стул, на котором сидел его воспитанник и помог подняться. Точнее сказать, поднял его. Ощущение было такое, что молодой граф был пьян — настолько, что не мог самостоятельно стоять. Позабыв про вбитые с детства условности, Ольга Олеговна, с душераздирающим криком: "Саша-а-а! Да как же это…? Да что же это такое…?" — Не понимая, что мешает отставному солдату отвести её ребёнка в его покои, больше не сдерживая хлынувшие из глаз слёзы, обняла сына. Прижалась к нему так сильно, что оторвать её было невозможно. Матери казалось, что стоит ей только ослабить хватку, и сына не станет, его унесёт как пушинку, попавшую во власть ураганного ветра. Она не слышала робких, должных успокоить мать слов сына. А он говорил: "Мама, всё самое страшное уже позади, и скоро я буду совершенно здоров". — Графиня даже не удивилась странной фразе, прозвучавшей из уст её младшего — самого любимого сына: "Мама, я жутко извиняюсь, но мне на самом деле тяжело долго стоять…". Нет. То, что сын не попросил прощения, а сам, самым неподобающим образом снял с себя какую-то вину, резануло её сознание, но не задержалось в нём. Тем более, в голове у графини Мосальской-Вельяминовой зашумело, весь мир, плавно погрузился во мрак, сменившийся великой, неосязаемой пустотой.
Сознание вернулось неожиданно, как будто резко распахнули ставни, до этого не пропускающие в окошко свет. Ощущение огромного горя, давящего на душу как огромная глыба, никуда не исчезло. Графиня лежала в гостевой комнате, на мягкой перине, возле неё возились обе её дворовые девки. Одна из них, рыженькая, держала таз, видимо с холодной водой, а другая, отжимала чистую белую, тряпицу. Если судить по ощущениям, лоб холодило, а это значит, что прислуга меняла, прикладываемый на голову компресс. Да и дышалось намного легче. Не ощущался, сдавливающий бока и грудь корсет. Открыв глаза, Ольга Олеговна обнаружила, что она одета только в просторную ночную рубаху.
— Алёнка, как там Александр Юрьевич? Как его самочувствие? — всё ещё слабым голосом поинтересовалась графиня.
— Ой, матушка боярыня! Ой! Вы очнулись! — обрадованно залепетали сразу обе девицы — Как вы себя чувствуете. С вами всё хорошо.
— Не обо мне речь. Я вас, дурёхи, спросила. Как себя чувствует мой сын?
— С ним всё хорошо. Он сейчас у себя. Велел, как вы очнётесь, позвать его. Да и за доктором, для вас, послали или Протаса, или Ивана — кого именно, мы не прислушивались.
— Я сама проведаю в сына, он, в отличие от меня, болен и слаб. Помогите одеться…
Говорилось всё это на французском языке. Как-никак, девки были своими — дворовыми, их в раннем детстве взяли в хозяйский дом. И многое чему обучали. Они могли не только прилежно прислуживать, но и в случае необходимости, поддержать культурную беседу, как минимум на трёх иноземных языках. Делалось это не только для удобства общения с хозяйкой, но иногда и для развлечения. Ведь граф, глава семейства, весьма крепкий здоровьем мужчина, отставной полковник первого кирасирского полка, был в определённой степени гурманом. Он предпочитал не только примитивное снятие стресса, но и прилагаемое к оному культурное общение. Настоящие мужчины, они такие. Имеют право на небольшую слабость — главное, чтоб на сторону открыто не ходили. А неизбежно появляющихся в результате оных забав байстрюков, как впрочем, и отслуживших своё девок, всегда можно пристроить так, чтоб некому не было обидно.
