Целитель 11 (СИ) - Большаков Валерий Петрович (книги без сокращений .txt, .fb2) 📗

«Салют» грянул, стоило нам отъехать метров за двести. Засверкали ослепительные ярко-фиолетовые вспышки, складываясь в чудовищный сполох, высвечивая и джип с чином, и горстку пыжившихся казахов, и толпу «Джи-Ай», усердно перемалывавших жвачку. А в следующее мгновенье всех их смел белый пламень, как кегли разбрасывая обгорелые тела. Страйк.

Основную долю излучения погасил фюзеляж — он выдулся пузырями и лопнул — запорхали лоскутья размягченного дюраля, закувыркался киль. Вспучились отломленные крылья, огненными клубами пыхнул керосин, окатывая ближние «Фантомы».

Один удар сердца, один миг нещадного горенья, и «семьдесят шестой» развалился, а исковерканный танк, раскаленный докрасна, тяжко сполз на бетон по дымящимся останкам самолета.

Пока я моргал, словив «зайчиков», спецназовцы сняли рейнджеров, перебив обоим горла закаленными ребрами ладоней. А тут и грузовик затормозил, прямо как по заказу.

Спрыгнув на бетонные плиты, я столкнулся с афро-водилой. Посерев от ужаса, тот трясся, глядя на унимавшийся позади Армагеддончик. Меня негр, похоже, принял за демона из страшилок вуду — вскрикнул, выхватил «кольт»…

Опередив «кразиста», я врезал ему по черной морде, но не рассчитал сверхскорость — раскрошил челюсть и переломал шейные позвонки. Взял из воздуха падавший пистолет, сунул за пояс, прыгнул за руль…

— Привет! — выдохнул я, улыбаясь пассажирке.

— Ага, — невпопад ответила Рита.

— Миша, гони в горы! — крикнула Марина, перевешиваясь через борт. — Курды помогут, они Ершова уважают! На восток, по шоссе! Потом свернем!

— Держитесь там!

— Держимся!

— И бдите!

Я кинул взгляд на приборы. Солярки хватает…

— Всё будет хорошо, Мишечка… — выговорила пассажирка. Голос ее подрагивал. — Слышишь?

— Слышу, маленькая.

Разогнать тяжелую машину непросто, зато и остановить — проблема… По всей базе метался персонал, бегала солдатня, с воем носились пожарные машины. Еще один армейский грузовик, мчавшийся к хлипким воротам из металлической сетки, не привлек подозрительных взглядов.

М-809 высадил створку будто мимоходом, та лишь ржаво взвизгнула, ломаясь и царапая бампер. Кто-то шарахнулся на КПП, и под колеса лег асфальт, уводивший на северо-восток, туда, где синела пильчатая линия гор.

— Всё будет хорошо… — твердила Рита заветную мантру, и я мотнул головой, словно отбрасывая сомнения.

Тот же день, раньше

Инджирлик, Сарычам

Рехаваму Алону даже не пришлось маскироваться — пожилой еврей выглядел, как всякий престарелый турок. Да и кому еще придет в голову прогуливаться под пальмами в черной паре и в шляпе того же траурного цвета? Только старперу…

Правда, пришлось повозиться, чтобы арендовать ресторанчик на главной улице, но оно того стоило — весь этот район рядом с авиабазой не зря прозвали «Маленькой Америкой». Офицеры из Штатов снимали здесь дома, отоваривались, вместе с рядовыми, в местных магазинчиках, закупались сувенирами и прочим ширпотребом. А где янки развеяться, пропустить стаканчик-другой? И вечерами в Инджирлике громко звучала английская речь — даже резвые турецкие зазывалы покрикивали: «Кам он, кам он!»

Алон горделиво усмехнулся, высмотрев свеженамалеванную вывеску — «Saloon Bon-Ton». Они даже распашные дверки навесили у входа — «крылья летучей мыши» называются. И стилизация под ковбойское питейное заведение сработала — американцы повалили на звуки расстроенного фортепиано.

Ариэль Кахлон в стетсоне перебирал аккорды, неумело, но со старанием, а на стене висела знаменитая табличка: «Не стреляйте в пианиста, он играет, как может». Чем не вестерн?

Полковник взял на себя закупку съестного и горячительного, а в ролях поваров, барменов и официантов выступали его «гвардейцы». Давняя примета: белые господа не замечают прислугу. Они могут обсуждать при них важные, подчас секретные вещи, как будто у тех нет глаз и ушей…

Впрочем, нельзя сказать, что Алон использовал служебное положение, лишь бы увильнуть от грязной работы — в постоянных разъездах легко заводить полезные знакомства. А во время ланча или «файв о’клока» почему бы старичку и самому не заглянуть в «салун»? Побаловать себя чашечкой кофе, допустим? Тем более, что у Гилана Пеледа открылся талант барристы…

Рабби придержал за собой качающиеся дверки, и меланхолически прошествовал в уголок, за столик у окна. Правда, не потому что любил следить за прохожими. Просто напротив, совсем рядом, устраивались двое офицеров в его звании.

Наивная самоуверенность янки всегда смешила Рехавама — заокеанские гости вели себя по-хозяйски, нагло и хамовато, но это вовсе не испорченность. Просто они такими выросли. Американцу с рождения внушают, что белая раса превосходит все прочие, а его нация — исключительная, самая-пресамая!

И маленькие Джонни впитывают эти затхлые истины, как сухая тряпка — воду. Попахивает нацизмом? Так это он и есть! Однако большого Джона, когда тот вырастет, укорять подобным нельзя — обидится. Не поймет, поскольку заматерел, окончил Гарвард или Вест-Пойнт, а внутри остался тем же мальчиком — туповатым, убого информированным мещанчиком, не способным мыслить хорошо.

Но затвердившим на всю жизнь, что он — патриций, а всё остальное человечество — жалкие плебеи, которым не повезло родиться в «сияющем граде на холме».

Впрочем, для разведчика это их поганое качество полезно. Русские не станут говорить о тайном при свидетелях, памятуя, что «болтун — находка для шпиона», а вот американцы могут и не заметить всяких там турок или прочих недочеловеков…

Юваль, похоже, вжился в образ ресторатора: проявлять услужливость, сохраняя достоинство — это надо уметь. Приняв заказ у американских пилотов, спецназовец мигом передал его на кухню, и материализовался рядом с Алоном.

— Чего изволите, бей-эфенди?

— Чашечку кофе, пожалуйста, — смиренно проговорил полковник. — И… Да, и пирожное.

— Хорошо, эфендим…

Юваль одним движением протер столик и выставил серебряный стаканчик с бумажными салфетками. Стремительно удалился, спеша обслужить «почтенного старца», а старец, не торопясь, вынул крайнюю салфетку. С обратной стороны Ари выписал четкими печатными буквами:

«Американские летчики дважды упоминали кодовое название операции: 'Иранская свобода». Указывалось, цитирую: «В готовности в ФРГ (в Шпангдалеме) и в Италии (на Авиано) держать в резерве 49-е ТИАКР по две эскадрильи на каждой базе с ротацией на весь период боевых действий».

«Ой-вэй… — напрягся Алон. — Получается, Марина права — Штаты что-то затевают против Ирана… Ираку тоже достанется. А всю заварушку подадут под соусом „установления мира в Персидском заливе“. Знать бы, когда наступит день „К“…»

Подлетел Юваль, выставил кофе в белой фаянсовой чашке, а в ажурной вазочке — пирожное, и улетел, незаметно прихватив смятое донесение Кахлона. Сервис…

Рехавам пригубил горячую «кахву», черную и до того крепкую, что напиток казался вязким.

—…Нет, Джорджи, — донесся негромкий голос седоусого американца по соседству, — оперативную группу ВВС, которая, собственно, и выполнит основную работу, составит мое 401-е крыло — на Ф-4Е. Мы развернем его, максимум, за три дня — здесь и в Эрзуруме.

Алон продолжал смаковать кофе, рассеянно глядя в окно, и четко представляя себе штатовца — в полковничьем мундире со всеми онерами.

— Да я не против, — хмыкнул розовый от солнца сосед седоусого. — Просто… Неплохо бы прикрыть турецкую границу «тяжелым» корпусом — нам же меньше мороки в случае ответки… Или 5-й корпус перебросить из Западной Германии, или… не знаю… ну, 3-й…

— Тут не скажу… — затянул седоусый. — А мобильные соединения задействуем точно. 1-й экспедиционный батальон морпехов перебросим на «Тараве», 2-й — на «Сайпане». И обязательно подключим 18-й воздушно-десантный.

— А вот это правильно! — оживился полноватый. — Корпус — по воздуху?