На исходе лета - Хорвуд Уильям (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt, .fb2) 📗
Постоянная темнота, гнилая пища, реальная угроза утонуть наводили на кротов больший ужас, чем любые пытки, вызывая страшные галлюцинации и заставляя почувствовать эти пытки явственнее, чем если бы их вершил палач.
Верхние Ямы всего лишь отнимали свободу, не причиняя большого вреда здоровью. Но даже и здесь было место, скорее похожее на обычную комнату, чем на камеру, где некоторых кротов жестоко пытали; туда легко могли проникнуть такие кроты, как Люцерн и Терц, не омрачая себе настроение созерцанием ужасов нижних уровней.
Насколько Люцерн был посвящен в происходящее там? Мэллис все знала — ведь она не была ни слепой, ни глухой, часто посещала Верхние Ямы, а при случае и Средние. Зачем она ходила туда? Одно слово: пытки. О, это она любила!
И все, все делалось именем Слова. Впрочем, нужно сказать, что приговоренный к Ямам крот или кротиха по существу кротом больше не являлся. Именно этим можно объяснить, почему гвардейцы, которые у себя дома в Кэнноке беспечно играли с детьми и любили подруг, вернувшись после отпуска или перерыва в Ямы, снова становились монстрами. И все же в глубине души они чувствовали вину — иначе как объяснить, что они никогда не упоминали о Ямах?
Мы бы тоже обошли вниманием это место, но не можем. Один из знакомых нам кротов, точнее, кротиха, которую мы уже успели узнать и полюбить, попала туда.
Бетони. Дочь Сквизбелли. Сестра Брамбла, названая сестра Хеабелл и Уорфа. Бедная Бетони! Страдалица Бетони! К ноябрю она была едва жива.
Через несколько часов после столкновения с дозором, в котором находилась Бетони, Мэллис уже точно знала, кто попал ей в лапы. Не теряя времени даром, она направилась в Эшбурн, а оттуда в Кэннок, чувствуя, что потрудилась на славу.
Бетони была уже чуть жива, когда попала в Ямы, так как в пути Мэллис вырвала у нее много сведений путем жестоких пыток и издевательств.
Мэллис открыла Люцерну источник своих удивительных сведений о том, что Уорф и Хеабелл — его брат и сестра и что они живут в Биченхилле, однако сделала она это тогда, когда раздразнила Люцерна и у того разыгралось любопытство…
— Да, Господин, еще кое-что. Сегодня у нас необычный пленник. Ты наверняка захочешь повидаться.
— Так давай же его сюда.
— Ее — и лучше тебе самому пойти к ней, — сказала Мэллис. — Едва ли она в том состоянии, чтобы далеко ходить. Поранила лапки.
Она тут же отвела Люцерна в Верхние Ямы, где Друл и отвратительного вида тюремщица сидели уставившись на какую-то молодую кротиху. Люцерн увидел, что она еще жива, хотя вся истерзана. Четыре когтя на одной ее лапе и два на другой были вырваны.
— Иначе отказывалась говорить, — объяснила Мэллис, кивнув тюремщице, чтобы та вышла. Друл, улыбаясь, остался.
— Кто такая? — спросил Люцерн, глядя на пленницу, нисколько не тронутый страхом в ее глазах и болезненным дерганьем лап.
— Она назовет свое имя. Правда? — проворковала Мэллис, проводя когтем по исцарапанному рыльцу Бетони. — Она скажет тебе все. Ведь скажешь, бедная ты моя, истерзанная детка? Она заговорит снова и скажет больше, чем уже сказала мне. Потом я предложу Друлу заняться с ней по-своему, чтобы вытянуть остатки. Друл мастер выжимать информацию из кротих.
— Ты кто? — спросил Люцерн.
— Я подруга Уорфа и Хеабелл, — тонким голоском жалобно проговорила Бетони, и в глазах ее были отчаяние и безнадежность.
— Это кто такие?
Бедняжка бросила испуганный взгляд на Мэллис. Одинокая слеза стекла по ее рыльцу, обезображенному запекшимися рубцами от первой пытки.
— Дети Хенбейн.
Сначала удивление, а потом восторг промелькнули в глазах Люцерна, он без промедления задал следующий вопрос:
— Откуда ты знаешь?
— Мне сказал мой отец.
— А кто твой отец, кротиха?
— Сквизбелли Биченхиллский.
— Тебя как зовут?
— Бетони, — сказала она. Ее глаза, хотя и открытые, на мгновение затуманились, словно упоминание своего имени мысленно вернуло ее к тому, что теперь навсегда утрачено. — Пожалуйста, не мучьте меня, я больше ничего не знаю.
— Ну, ты еще сама не сознаешь, как много тебе известно, — сказала Мэллис.
— Откуда ты знаешь этих Уорфа и Хеабелл?
Люцерн надвинулся на нее, не отрывая глаз, и несчастное создание затряслось от страха.
— Пожалуйста, не надо… Не надо! Я уже говорила ей, что их привели в Биченхилл Мэйуид и Сликит. Мой отец их воспитал.
Люцерн велел Друлу выйти вон.
— Сликит! Знакомое имя, — сказал он, внезапно выдав свой гнев, и снова обернулся к Бетони: — Эта кротиха — проклятая камнепоклонница, но нам она еще пригодится. Пока не отдадим ее Друлу — пока, а то после его обработки кротиха уже ни на что не годна. Мы должны разузнать все о Биченхилле, и она нужна нам живой. За живую Сквизбелли даст немало, а мертвая она лишь добавит ему решимости.
Мэллис кивнула.
— Не надо было ее пытать, — проговорил Люцерн, все еще раздраженный.
— Тогда бы она ничего не сказала, — спокойно возразила Мэллис. — Мужества ей не занимать.
Люцерн уставился на Бетони.
— Как они выглядят? — внезапно спросил он. Мэллис подошла и попыталась увести его. — Какие они? — спросил он опять, уже настойчиво.
Бетони взглянула на него — на глаза, на бока, на лапы, на рыльце.
— Они… Они…
— Ну?
— Похожи на тебя, вот только глаза другие…
— Глаза? — прошептал Люцерн, казалось, впервые за этот допрос он проявил скорее удивление, чем гнев.
— Глаза у них не как у тебя, а как у их… твоего отца. У них глаза Триффана, полные любви. Не похожие на твои…
— Любовь моя, — с восторгом промурлыкала Мэллис, — она рассказала тебе то, что скрыла бы от меня.
Бетони потеряла сознание.
— Ты ее не слишком замучила?.. — начал Люцерн.
— Твоя подруга знает свое дело, — с улыбкой сказала Мэллис. — Эта кротиха пока еще поживет. Но она устала, а боль отупляет. Пусть поспит.
— Да будет так. Ты славно поработала. Эта кротиха станет гибелью Биченхилла. Подумать только: мои собственные брат и сестра — последователи Камня! Потомки Хенбейн, порождение Триффана! И Слово покарает их через меня, в чьих жилах течет кровь Руна, истинного Господина Слова. Это приводит меня в восторг, Мэллис.
— Я так и думала, — тихо проговорила она.
Он рассмеялся и двинулся к выходу, возбужденный и довольный.
— Ты всемогуще, о Слово, и твои когти принесут горе и разорение Биченхиллу, и эта кара, как в Маллерстанге и прочих местах, где нам еще предстоит побывать, покажется лишь приятной прелюдией на пути к полной агонии Камня. Будь благословенно, о Слово!
— Будь благословенно! — подхватила Мэллис, и они выскользнули из страшных Ям, где жила теперь заживо похороненная Бетони.
❦
Так начались страдания Бетони в Кэнноке, и часто она хотела умереть, и умерла бы, будь на то ее воля. Но жирная тюремщица поддерживала в ней жизнь и, когда Бетони становилось совсем худо, позволяла ей вдохнуть немного свежего воздуха, и так тянулись кротовьи месяцы, и мозг узницы начал тупеть, а душа онемела, словно что-то внутри защищало Бетони от осознания своей ужасной судьбы. Одного лишь она не могла знать: что ее присутствие волновало Люцерна, потому что задевало какую-то струну в его сердце, о которой ему хотелось бы забыть, — интерес к брату и сестре, рожденным вместе с ним. Пока не появилась Бетони, он считал, что они скорее всего умерли, как уверяла его Хенбейн; но при известии, что они живы, его охватило желание побольше узнать о них.
К тому же стало известно, что эта мерзкая кротиха, что сейчас у него в плену, видела Триффана, его отца, и говорила с ним. Жив ли он? Едва ли. Даже если он одолел обратную дорогу в Данктонский Лес, чума и болезни этого места наверняка свели его в могилу. А если нет? Часто Люцерн не мог заснуть, мучимый этим не имеющим ответа вопросом.
— Господин?
— Да, Мэллис?
— Придвинься ко мне, это поможет тебе успокоиться и уснуть.
— Эта кротиха…
