Иуда (СИ) - Горелик Елена Валериевна (читать книги онлайн полные версии .TXT, .FB2) 📗
Во-первых — они не знают здешних мест, а когда размещают войска на квартиры, то делают это как придётся. Во-вторых, государю уже доносили, что туго идёт у шведов пополнение провианта. Прячут крестьяне зерно, а то и жгут, а сами в леса бегут. И чуть шведы в леса те суются, сразу по темечку получают. И в-третьих, подтверждается то, что Кочубей от гетмана передал: Каролус надежду на подкрепление казаками да провиантом имеет. Однако покуда уверен, что возьмёт Смоленск до холодов, на землю Северскую не повернёт.
Стало быть, надобно лишить его сей надежды.
…Когда принесли весть, что полки князя Голицына побили генерала Рооса у Доброго, да не сидючи за укреплениями, а в открытом бою, у него самого затеплилась надежда. Русская армия наконец стала сражаться как надлежит. Если б заставить Каролуса поголодать зимой, то по весне и генеральную баталию учинять можно. А для того надобно обоз шведский перехватить. Сказывали, будто едва ползёт оный — телеги доверху снедью да воинскими припасами нагружены, да ещё с ними несметные стада скотов для прокормления солдат мясом. С эдаким обозом Каролус и зимовать сможет где пожелает, хоть в чистом поле. А того допустить никак не можно.
Оттого и велено всех без изъятия гонцов шведских перехватывать. Каролус не ведает, где Левенгаупт, а Левенгаупт не ведает, где Каролус. Зато Пётр Алексеевич достоверно ведает, где оба обретаются. А тут ещё и гетман вознамерился старшину, которая к союзу с Каролусом склонена, сдать. Видать, и впрямь за свою шкуру опасается, раз на такое пошёл. Что ж, так тому и быть. Пусть Алексашка с гетманом дела ведёт. Государю ныне недосуг, да и остыть покуда надобно. Не то сгоряча придавит старика — что едва из-за оного безвинных и верных мужей не погубил.
Что его всё-таки столь сильно напугало, коль он так мечется? Чего ещё не ведает государь российский?
2
В Батурине у меня дел прибавилось: организационная работа одинакова, что в восемнадцатом веке, что в двадцать первом. В отсутствие своих «генеральных», которых я распихал чуть ли не по всей Малороссии, приходилось самому, кряхтя и по-старчески охая, инспектировать провиантские магазины. Немного было радости считать, сколько там чего «пропало»: усушка-утруска, всё такое — знакомые дела, за века ничего не изменилось. Гневался ли я? Конечно, гневался. Мы оба на пару с Иваном Степанычем изволили неудовольствие выразить, с материально ответственного лица — батуринского обозного — даже штраф содрали за убыль. Но больше, конечно, было просто рабочих моментов, касаемых не только пополнения складов, но и подвоза боеприпасов. Ожидался ведь подход большого количества казаков, и под это дело самое то — затариться порохом разного сорта, свинцом и ядрами.
Крепость Батурина не внушала почтения. Может, во времена Богдана Хмельницкого она и была довольно крепкой, но сейчас Алексашка с тремя регулярными полками её вынесет к какой-то матери. В реальной истории вроде бы так и случилось — когда Мазепа поднял мятеж, а сам смылся, подставив доверившихся ему людей под удар. Сейчас наверняка будет иначе, ведь теперь действует совсем не Мазепа.
Кстати, чем ближе был срок, названный Меншиковым, тем зануднее были мысленные речи Ивана Степаныча. Мол, зря ты ему доверился, он тебя продаст, и всё такое прочее в том же тоне. Я осаживал гетмана: не мешай интригу плести, просто смотри, как ты сам мог поступить, чтоб орден Иуды не отхватить на старости лет. «Тебе, конечно, виднее — с высоты трёх столетий, — согласился гетман. — Большое тебе ведомо, а о малом забудешь — и всё к чёрту полетит. Что будешь делать без моих советов?»
Я не отвечал. Доступ к своей памяти он мне закрыть не мог при всём желании — а таковое имелось в избытке — стало быть, я вооружён знаниями и о малом. А большего от него и не требуется.
С иезуитом договорились о двадцати тысячах золотых — огромная сумма по нынешним временам. Хватит скупить всю старшину оптом и в розницу, благо, берут не сказать, чтоб дорого. При дворе Петра расценки выше, это гетман знал по личному опыту. Но на всё это нужно время. Пока отец Адам привезёт мне это золото, пока полковники со своими полками явятся, у меня здесь уже будет совсем другая обстановка. И тогда…
Тогда я посмотрю, что будет лучше — сразу скупить старшину, и замазать купленных в крови, вынудив убрать «упоротых» вроде Пилипа — либо столкнуть их лбами, спровоцировать гражданскую войну. Да, это будет страшно. И на совести моей ляжет огромное кровавое пятно. Но это лучше, чем прямое предательство. Кто-нибудь считал, скольких жизней стоила Малороссии присяга Мазепы Карлу? Кто скажет, сколько деревень вырезали или разорили дотла «союзники»-шведы? Кто ответит за жителей Красного Кута, которых Карл среди лютой зимы приказал выгнать в чистое поле и смотрел, как они замерзают?
Невелик я кулик, но вы, сволочи продажные, за них за всех ответите. «Вы» — потому что Мазепа здесь такой не один. Бог им судья, конечно, но я уж расстараюсь устроить им повестку в тот суд…
…Весть о сражении при Добром в районе Могилёва опередила Меншикова буквально на двое суток. Но этого мне хватило, чтобы раззвонить по всему Батурину о победе православных воинов и приготовить Данилычу торжественный приём. Вид я при этом имел самый что ни на есть нездоровый: возраст, охохо…
Глава 8
1
Сколько я ни изучал историю, ловил себя на одной мысли: многие деятели прошлого вполне бы прижились в нашем безумном двадцать первом веке. И не только потому, что натура человеческая мало изменилась со времён фараонов. Некоторые — к примеру, тот же Иван Степаныч — в моё время достаточно быстро свернули бы себе шею. А иные, наоборот, вписались бы в наши реалии без малейших проблем.
И один из таких «универсалов» сейчас находится передо мной. Одного обмена взглядами хватило, чтобы понять: споёмся.
Встречал я его в полном соответствии со стилем Мазепы: с помпой и подобострастием, граничащим с раболепием. Это вполне в духе эпохи, Меншиков и бровью не повёл, когда я рассыпался перед ним в верноподданических по отношению к Петру Алексеевичу заверениях. Но в его глазах нет, нет, да и читалась мысль: мол, не затягивай, я знаю, что всерьёз говорить желаешь.
— Слыхал я, недуги тебя одолели, Иван Степанович, — с натуральным сочувствием проговорил Алексашка, тщательно отслеживая мою мимику. — Печально сие, однако со мною двое лучших лекарей из числа тех, кому сам государь доверяет. Дозволишь ли им осмотреть тебя?
— Как же я посмею отказаться, коли его царское величество столь великую милость оказать соизволил? — я совершенно натурально кряхтел, как старый больной дед. — Годы — вот самый главный недуг мой, от коего ещё никто лекарства не измыслил. Но кто знает, может, те лекари и присоветуют, как страдания мои облегчить… Однако ныне о делах надобно поговорить. Соизволишь ли разделить со мною трапезу, княже?
— Да уж не откажусь, Иван Степанович, — Меншиков окинул комнату быстрым, опытным взглядом. — Отошли челядь, о делах государевых говорить станем.
Один взмах рукой — и мы с ним остались наедине. За стол усаживались молча. Я больше не кряхтел по-старчески, а Меншиков больше не улыбался и не строил сочувственную физиономию.
— О чём говорить станешь, гетман? — негромко спросил он, пронзая меня острым, как шпага, взглядом. — Эпистолу твою я получил, и удивлён ею изрядно. Не могу представить, что должно было стрястись, чтобы ты, известный любитель славословий на три листа, уложился в пять строчек.
— Дела серьёзные, княже, — я взялся было за серебряную вилочку, чтобы наколоть кусочек мяса, но отложил. — Измена.
— Чья? — Меншиков подался вперёд.
— Ежели скажу, что моя, не поверишь.
— Поверю, — усмешка Данилыча была жёсткой и холодной. — Зная, скольких ты за свою жизнь продал — поверю безоговорочно. Отчего же передумал ты, Иван Степанович? Или живота лишиться опасаешься?
