Двуглавый. Книга первая (СИ) - Казьмин Михаил Иванович (книги без регистрации txt, fb2) 📗
Со сдержанной теплотой ответив на почтительные сыновние приветствия, Елена Васильевна отправилась на кухню распорядиться о внесении изменений в обеденное меню, чтобы прибытие младшего сына домой сопровождалось, как оно и положено, праздничным обедом, Наташа же принялась донимать брата расспросами — что теперь носят в столице, правда ли так хороша новая германская кинокартина «Голубой свет», как пишут о ней газеты, и был ли Витенька в театре Эмильцева на скандальном спектакле «Капитолина», после премьеры которого решением суда дальнейшую постановку пьесы запретили, театр закрыли на месяц и оштрафовали на всю сумму сборов от премьеры, а режиссёра Эмильцева и исполнительницу главной роли Мокревскую отправили на шесть месяцев под арест. Тёзка только и смог посоветовать сестре «Голубой свет» обязательно посмотреть, когда в Покрове его покажут, потому как за модами не следил, а пока собирался на «Капитолину», все билеты уже распродали. Однако большая коробка конфет фабрики Абрикосова помогла юной барышне справиться с разочарованием и примириться с ужасающе низким культурным уровнем любимого брата.
В ожидании обеда я попросил тёзку пройтись по дому — интересно же посмотреть, как живёт его семья. Тёзке идея понравилась, и он устроил мне настоящую экскурсию. Что я могу сказать? Неплохо, очень даже неплохо. Два этажа с мезонином, подвал, отапливаемый гараж, хозяйственные пристройки — всё солидно и основательно. Дом построил, выйдя в отставку и осев в Покрове, ещё тёзкин прадед, генерал от кавалерии и герой Второй Маньчжурской войны Антон Михайлович Елисеев, и с тех пор каждое поколение покровских Елисеевых вносило в семейное гнездо свои дополнения. Дед, генерал-лейтенант-инженер Андрей Антонович Елисеев, надстроил мезонин и присоединил дом к городским водопроводу, канализации и электросети, когда их стали прокладывать в Покрове, отец, пока ещё подполковник, ограничился проведением телефона и переделкой конюшни в гараж, но так Михаил Андреевич Елисеев всё ещё служил и на внесение более серьёзных изменений времени не имел. Вот выйдет в отставку, да с генеральской пенсией, тогда и развернётся…
Впрочем, и сейчас дом смотрелся, повторюсь, более чем неплохо, и помимо упомянутых уже солидности с основательностью, отличался добрым и тёплым уютом, который, казалось, прямо-таки обволакивал. Но тут я о своих ощущениях говорю, а для тёзки это просто привычный с младенчества дом. Дом, в котором сам он, кстати, постоянным жильцом давно уже не был. В кадетские годы тёзка жил здесь только два месяца летом да ещё по две недели на Рождество и Пасху, и с поступлением в университет почти ничего в этом плане не поменялось.
…Выслушивать за обедом рассказы тёзкиной матушки о событиях, произошедших в жизни знакомых с прошлого приезда сына домой на Пасху, нас с тёзкой не особо напрягало — всяческие вкусности, коими в изобилии уставили стол, не давали тоске и скуке ни малейшего шанса нас одолеть. Однако же мне лично некоторые моменты в слегка нудноватом повествовании госпожи Елисеевой даже оказались интересными, поскольку очень наглядно показывали особенности здешней повседневной жизни, и вовсе не одного лишь дворянства. Жёсткого разделения сословий тут не было, да и жизнь в небольшом городе такому не способствовала, и потому среди знакомых и приятелей Елисеевых хватало и тех, кто к дворянству не принадлежал.
Кое-как выбравшись из-за стола, тёзка не без труда поднялся в свою комнату, что располагалась как раз в мезонине, разделся и залёг в постель — обеденные излишества требовали спокойного и неспешного усвоения даже столь молодым и здоровым организмом. Каких-то возражений против послеобеденного сна у меня в имеющихся условиях не нашлось, и заснул я лишь ненамного позже тёзки, успев, однако, высмотреть в его мыслях кое-что интересное…
[1] «Не бойся, я с тобой» «Азербайджанфильм», 1981
Глава 7
О любви и не только
— Ну ты и…! — подходящее слово у тёзки, конечно же, нашлось, и даже не одно, вот только употреблять те слова в нашем мысленном разговоре он не стал. На ум тёзке они, понятно, пришли, и я в его мыслях их тоже прочитал, но раз не было сказано, то и я сделал вид, что не услышал. Такие вот правила поведения сложились в нашем мозговом общежитии. Впрочем, мне вполне хватало той смеси восхищения и удивления, пусть и с примесью некоторого осуждения, с которой то слово было бы сказано, если бы тёзка на такое решился.
— Ага, дас ист фантастиш, — довольно отозвался я.
— А почему по-немецки? — удивился тёзка.
Пришлось объяснять, что под словами «немецкое кино» у нас и у них подразумеваются фильмы совершенно разных жанров. Живьём, впрочем, я здесь пока что ни одного фильма не видел, зато отдельные куски просматривал в тёзкиной памяти, и что немецкое кино у здешней русской публики очень даже популярно, знал. Многим, видите ли, нравится развлечения ради пощекотать нервы немецкими ужастиками, которые с местными кинематографическими эффектами я лично воспринимал как забавные и где-то даже милые и уютные детские страшилки примерно на уровне текстов «Раммштайна»; зрители с замирающим сердцем сопереживают героям и героиням немецких приключенческих фильмов об альпинистах; с немалым интересом и изрядной завистью («эх, а у нас так снимать не умеют!») смотрят эпические батальные сцены в исторических драмах о героическом сопротивлении немцев ордам кровожадных французских революционеров. У нас немецкое кино тоже пользовалось успехом, вот только тематика этих популярных в народе фильмов была… Ну что я буду тут говорить, сами же прекрасно помните.
— Тогда это должна была сказать Анечка, — хмыкнул тёзка.
— Ну да, — согласился я. — Только она-то эти фильмы не видела…
— Ничего, зато побывала теперь на месте их героинь, — тёзка в очередной раз проявил свойственную ему сообразительность.
Желание сходить к этой самой Анечке, Анне Сергеевне Фокиной, красивой и эффектной женщине двадцати шести лет, что смогла наконец отдышаться и с глуповато-блаженной улыбочкой лежала сейчас рядом, я обнаружил у тёзки вчера как раз перед послеобеденным отдыхом, перешедшим из-за объедения в сон, а вместе с тем желанием и сильные сомнения, стоит ли вообще затевать такое, учитывая, что идти придётся как бы вдвоём. Пересказывать наш с тёзкой спор о морально-этической стороне моего участия в их с Анечкой постельных упражнениях я, пожалуй, не стану, уж больно много всего мы друг другу наговорили, но мне удалось-таки убедить дворянина Елисеева в том, что ничего постыдного для него и тем более для меня тут не будет.
— Ну пойми же ты, Виктор, — старательно втолковывал ему я, — раз уж мы с тобой изображаем сейчас нашего гербового орла о двух головах и даже думаем, как бы нам спасти от неприятностей нашу общую задницу, почему бы нам и наш общий прибор не загрузить приятной и полезной работой? Или что, так и будешь теперь без женского общества обходиться, пока живой⁈
Обходиться до конца жизни без женщин тёзке, ясное дело, совсем не хотелось. Более того, этакая перспектива привела его просто в ужас, а потому увещеваниям моим он в конце концов поддался. Да, понимаю, использовать в споре такие аргументы, это удар в то самое место, которое я обозвал «прибором», но я же для общего, в том числе и тёзкиного тоже, блага, старался!
Отношения тёзки с вдовой Анной Фокиной, длившиеся уже чуть больше двух лет и вспыхивавшие с новой силой с каждым прибытием Виктора в Покров, основывались, помимо взаимной личной симпатии, ещё и на совпадении интересов. Но если тёзкин интерес связан был только с удовлетворением известных потребностей молодого мужского организма, то Анечка извлекала из встреч с ним пользу двоякую. Да, и её тело тоже требовало удовольствий, и ей нравился интерес к ней молодого любовника, но, если верить тёзке, главным в их отношениях для Анечки оставалось нежелание выходить замуж за соседа — застройщика и домовладельца Попова. Самому Попову такой брак сулил бы немалую пользу в виде довольно крупного земельного участка, занимаемого доставшейся вдове в наследство никак не соответствующей такой земле полузахиревшей городской усадьбишкой, вместо которой застройщик собирался отгрохать уж не знаю что, но что-то большое и доходное, вот сосед и пытался добиться благосклонности госпожи Фокиной. Проявлял он в том, стоит признать, настойчивость и изобретательность, попытками привлечь внимание самой Анны Сергеевны не ограничивался, завёл приятельство с роднёй как самой соседки, так и её покойного супруга, и те, вдохновившись обещаниями господина Попова отстегнуть им кое-что из будущих доходов, принялись всячески подталкивать вдову ко второму замужеству. Но все эти попытки оставались безуспешными, поскольку госпожа Фокина где намёками разной степени прозрачности, а где и открытым текстом выражала полное своё нежелание настраивать против себя Елисеевых, прекрасно знающих, к кому и зачем отлучается их младший сын, пребывая в Покрове. Как я понял, ссориться с Елисеевыми в Покрове вообще не было принято — и среди дворян города и уезда они ох как не последние, и зять Михаила Андреевича большой человек в городской управе, да и дочка его старшая далеко не проста. В чём, говорите, непроста? Как, вы разве не знаете, что когда её уличили в тех самых неблаговидных занятиях, о которых лучше бы и не говорить, ничего ей не было⁈ Вот ничегошеньки, честное слово! Ну, подумаешь, наложил отец Афанасий епитимью, [1] не велел в храм Божий входить три недели, так и что с того? Другому кому за такое уж точно не поздоровилось бы, а подполковника Елисеева дочери — хоть бы что!
