Ракетчики (СИ) - Рагорин Алексей Владимирович (серия книг TXT) 📗
— Нормально. Пойдём в лес, мишень потом сожжём. Толик, идём с нами.
Видно, Юревич чего-то такого и ждал, потому что вопросов не задал, хотя от вида креста на мишени глаза полезли на лоб. Сто пятьдесят метров — это не хухры-мухры! Далеко мы не углублялись, разорвав тетрадь на отдельные листы, я развесил импровизированные мишени на деревьях. Деревья толстые, на высоте головы веток почти не встретишь, но, где — на куст, где — за кору зацепив, в одном месте поплевав на лист — всё закрепил. Расстрелял ещё магазин из автомата одиночными. Емцу показалось мало — дал свой пистолет. Во время периода бандитизма я привык к пистолету. Стрелял из разных, но ходил, как раз, с «макарычем». Он не был идеальным, но на него было легче всего находить патроны. Тем более что вторичка использовалась реже автомата. Поэтому смущаться не стал, весь магазин пистолета также лёг точно. Никакой стрельбы из перекатов, из-под мышки, катясь по земле — не было. Ярослав мне такого не давал и не советовал. Какие перекаты могут быть при стрельбе из лука? Однако стрелял я теперь быстро, метко, не совмещая мушку и целик с целью. Секрет заключается в сверхчувствительности, когда тебе кажется, что попадешь — тогда и нужно стрелять. На словах — очень просто. Однако на хорошего лучника начинают учиться с детства. Мне этот навык подарили.
— Александр Николаевич, вы планируете рассказать всё Анатолию Борисовичу? — спросил тихонько я.
— Да, я его давно знаю, он должен быть в команде.
— Как скажете. Сейчас желательно побыстрее сжечь мишени, чтоб меньше вопросов было.
Как ни странно, но заседание тайного общества проходило не в части, а за её пределами. Юревич где-то раздобыл широкополосный детектор радиоизлучений, проверил свою квартиру от и до, из сети выключили всё, кроме холодильника: телевизор, радио, телефон. Я официально числился в увольнительной. У офицеров для сбора была официальная легенда: день рождения Юревича. В нашу команду добавилось несколько человек: подполковник Рубан, Алексей Степанович, зам. командира части по боевой, майор Кармышов Сергей Иванович, командир 1-й роты, майор Касьян Кирилл Геннадиевич, командир батальона.
Больше никого посвящать не рискнули. Зам. по техчасти, Кучеренко, хоть и подполковник, но человек гражданский. Он стал ракетчиком случайно. Кончил гражданский ВУЗ, после военной кафедры, каким-то чудом, попал ненадолго в часть — и его никуда не отпустили. Он мог отремонтировать с помощью топора нашу боеголовку, образно говоря. Телефон, автомобиль, ракету — ему было всё равно. Но — не воин. От нас, солдат, никогда не требовал отдачи чести, не муштровал строевой, не наказывал строго за мелкое разгильдяйство. Вообще не помню случая, когда бы он кому-нибудь наряд дал. Парадокс, но когда он заступал НДБС-ом, да и, вообще, чем-то командовал, то все были при деле и старались делать качественно и его не подводить. Замечательный человек, но — не воин. На первом этапе нам не подходит.
Командир второй батареи майор Кривенко — карьерист. Соответственно — может сдать. Зам. по тылу — тюфяк. Замполит — обычная партийная гнида. Секретчик — ха-ха-ха. Полковник Волочков, командир части — высокомерный барин, никак не годится. Из других младших офицеров также никто не подходил. Усольцев в части всего полгода, с ним ничего ещё не понятно. Таракан — разгильдяй. Самсонов и ещё один его брат по разуму, командиры расчётов, не подходят по деловым качествам. Прапора — вообще не наши люди.
Начинаю психологическую обработку лично. Учтём, что предварительные беседы были, и информация офицерами уже получена.
— Хочу подчеркнуть один формально-юридический аспект нашего не то клуба, не то тайного общества. Мы — не заговорщики. В 1991 году, который ещё не наступил, шпионы и предатели разрушат наше государство, начнут уничтожение наших народов. Например, рядовые Матевосян и Махмудов будут стрелять друг в друга в Армяно-азербайджанской войне из-за Нагорного Карабаха. Очень скоро предатель Горбачёв уничтожит нашу часть, это будет где-то через месяц-два. Мы — добровольные смершевцы, патриоты, партизаны. Вот, если вдруг, в 1991, Кравчук, Ельцин и Шушкевич не поедут разрывать СССР в Беловежскую пущу — то нам и делать ничего не придётся! Только на это надежды у меня нет. Вы не останетесь кружком спиритистов, беседующих с ясновидцем Александром Корибутом и душами предков.
— Эт самое, — решил спросить Рубан, — Александр, а как ты решился нам сразу раскрыться, всё это дело, эт самое, на голову вывалить?
— Ну… А что, нужно было в час по чайной ложке дворнику дяде Васе? Хм. Нет времени. Нужно много всего и ещё вчера. Один я не справлюсь. Нет ресурсов. Несколько позже можно будет использовать людей за деньги, но тогда уже будет поздно решать задачу-максимум. Поэтому и рискую. Или получу нормальную взрослую, дееспособную команду сразу. Или… Кроме того, я ведь вас знаю. Как бы. Всё-таки полтора года под вашим началом служил. В той жизни. Ну не верю я в то, что вы побежите стучать особисту или звонить в психушку.
— Да уж, так и псих не придумает, — с лёгкой ухмылкой на губах вставил Кармышов.
— Ну, а вообще… Навыкам вербовки меня никто не учил. Так что… Может, я совершаю грубейшие ошибки. Или невозможное: вербовку членов партии, причём сразу группу.
— Га-га-га!
В комнате висело молчание. Оно не было тяжелым, не было гнетущим. Скорее, это было похоже на первый прыжок с парашютом, когда человек стоит перед открытой дверью. Перед этим он долго готовился, прыгал с вышки, складывал парашют, учил теорию. И всё равно: высота пугает и манит, завораживает и отталкивает, не можешь отступать и боишься делать шаг, восторг, любопытство, азарт — против инстинкта самосохранения. Лет пятьсот назад казаки так же само сидели перед походом и решали: идти или не идти. Можно: не идти, никто в спину не толкает. Но в полоне у крымчаков томятся русские люди, возможно: знакомые, сёстры, односельчане — свои. И нужно брать остру сабельку, и идти против луков и ятаганов, рисковать ради вышней цели. Казаки шли. Шли в поход, делали именно такой выбор. Потому что родились воинами.
Безусловно, я несколько идеализирую. Думаю, что у казаков были и материальные мотивы, и мотивы личной мести. Но сейчас стараюсь об этом не думать. Толика самообмана. Хочется, чтоб согласились, поверили, мои офицеры. Сам я даже не представляю, что буду делать. Оказалось, сейчас, в этой комнате, действительно делали свой выбор именно воины. Каждый пришёл своим путём, но на этом перекрестке, здесь и сейчас, они были равны, пришли в одну и ту же точку выбора.
Емец. Ниже меня, широкой кости, лёгкие морщинки начали обозначаться в уголках серо-стальных глаз, голова слегка наклонена вперёд. Весь он, Емец, чем-то напоминает бульдога. Может быть, по ассоциации, своей хваткой. Речь резкая, фразы рубленные, отрывистые, окончательные. Служака и педант. Он не был идеальным командиром мирного времени, он был бы идеальным командиром военного, именно поэтому он не поднялся выше начальника штаба. В советской системе вверх шли жополизы, собутыльники, егеря, льстецы, политически грамотные — кто угодно, только не идеальные командиры военного времени.
«Это и есть поле боя, оно оказалось ближе, чем думалось. Уже три года мог жить на пенсии и не узнать этого Корибута и наше будущее. Но просрать этот шанс нельзя. Потом локти кусать буду. Что меня ждёт на той пенсии? Есть дочь. Её, и будущих внуков, ждёт рабство, а правнуков — смерть. Чёрт с ним, с социализмом и коммунизмом. Нас, русских, изведут под корень. У меня есть немецкие корни, но Саша сказал, что немцы — тоже русские, точнее: арии, только отошедшие чуть дальше от ядра нации. Да и немцев нелюди будут изводить. И над чем тут думать? Воевать надо».
Рубан. Такого же роста, примерно 175 сантиметров, как и Емец. Щуплый, слегка лопоухий, но не такой чебурашка, как Самсонов. Слегка заикается. Точнее, он заикание перевёл в паузы между словами. Очень редкие. Раззява, частенько «прощёлкивает» службу. Это компенсируется работой его зама, Кучеренко. Глаза карие, черты лица обычные, русские. Романтик. В ракетчики пошёл по зову сердца, не за бесплатной формой и пайком. Гагарин покорил космос на ракете, ракеты с ядерными боеголовками были самым сильным мечом и щитом нашей Родины, нашего народа. Держать в руках самый сильный меч — вот о чём мечтал Рубан, когда поступал в военное училище.
