Транквилиум - Лазарчук Андрей Геннадьевич (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Наверх забирался уже кто-то другой.
И потом – каждую ночь она просыпалась и что-нибудь ела. Кок, малейший Семен Семенович, подбрасывал ей сухую колбасу, копченое мясо, лепешки.
Так проходило время.
ИНТЕРМЕЦЦО
"…Он опять вял и быстро устает, как в худшие для него годы – тогда, в Новопитере. Самое страшное, что он при этом стыдится своего бессилия и пытается вести себя, как прежде. Но все видят, какой мукой это ему дается. Особенно ужасны вечера: ему сразу делается как будто сто лет, он сутулится, волочит ноги, не разговаривает. Это опять схватило его и высасывает, высасывает… Каждое утро я боюсь, что он не проснется, но страхи мои пока, слава Всевышнему, остаются страхами.
Мне, как это ни парадоксально, не делается ничего. Должно быть, чувство его ко мне увяло (оно никогда и не был особенно сильным), а рядом с ним – только любовь опасна… Да и я отношусь к нему, скорее, как старшая сестра, чем как mistress. По крайней мере, спим мы даже на разных этажах. К нему приводят разных барышень – мне это безразлично (мне всегда была безразлична неверность, а теперь как-то особенно). Возможно, он им даже платит. Или дарит подарки. Или это делают его сводники, не знаю.
Во дворце – скучно.
Ждем не дождемся осеннего карнавала-листопада. Дамы готовятся, заказывают маски, наряды. Я тоже заказала: буду птицей.
Масса сплетен. Засасывает, как в теплое и чуть-чуть вонючее болото. Хочется бежать, но бежать некуда, да и нельзя пока. Терплю и все еще на что-то надеюсь.
Как чувствует себя Билли? Это не только я спрашиваю, ты догадываешься, наверное. Боюсь, это единственное сильное беспокойство, которое Глеб сейчас испытывает. Мне кажется, он оттягивает на себя то, что должно было обрушиться на мальчика. Прямо он этого, конечно, не говорит, и не скажет никогда, и себе самому в этом не признается. Но чутье у меня еще сохранилось.
Целую тебя и обнимаю, и Билли тоже целую тысячу раз, а Сайруса, когда он вернется, целуй сама – второго такого не найти. Прощай. Твоя О."
"Многоуважаемый Алексей Мартынович!
Большое спасибо за присланные материалы. В свою очередь высылаю документы, касающиеся расследования интересующего Вас дела из тамошних полицейских архивов. По долгу службы я их скопировал, а дальнейшие события свели их ценность к нулю. Как я вижу теперь, мы просто не понимали их истинного значения.
Спешу поделиться возникшими у меня сомнениями. Не будет ли «Книга Марина» попросту опасна в сторонних руках? Ведь так до конца и не известно, что именно произошло с экспедицией Иконникова. Не было ли это попыткой неумелого вмешательства? Впрочем, это чистые спекуляции.
Известно ли Вам, кто такой «А.», упоминаемый Борисом Ив. в дневнике?
Мне привезли на разборку огромное количество бумаг, захваченных в каком-то республиканском поезде. Занят сейчас преимущественно этим, на собственные изыскания времени не остается. Говорят, республиканской разведкой сейчас руководит наш общий знакомец Якоби. Как играет с человеком судьба! Впрочем, только ли с ним?
Кланяйтесь супруге. Простите, что пишу редко – все время то в седле, то на колесах.
Искренне ваш – К. Байбулатов."
"Дорогой Кирилл Асгатович!
Приехал и сразу – три ваших письма! Сажусь отвечать сразу, ибо тянуть больше нельзя, вы там находите время писать, а я – в тепле, сытости, – нет. Свинство, и не спорьте со мной.
А был я, не поверите, на даче! Думал уехать на недельку, подышать воздухом, но заскучал, начал писать – и увлекся, представьте! И полтора месяца – как корова языком слизнула.
(До сих пор с ужасом вспоминаю: исход коров. Говорят, то, что видел я – ничто в сравнении с тем, что творилось на Острове; не знаю. Мне хватило на всю жизнь. Я ехал из Павловска, поезд стал: тысячи животных перетекали насыпь. Они безумно кричали. Казаки неслышно стреляли в воздух. Я так и не знаю, чем все кончилось: закрыл окно, задернул штору, укрылся с головой – и так и лежал, пока поезд не тронулся.)
Работу перепечатаю и обязательно вышлю Вам экземпляр: хочу, чтобы Вы прочли раньше, чем выйдет книга.
Меня вдруг изумил факт бездействия (Вы понимаете, что я имею в виду) как Глеба Борисовича, так и – даже в большей степени – Бориса Ив. И вот, отталкиваясь только от этого – плюс, разумеется, от собственных знаний проблемы – я пустился в размышления. Очень интересная получается картина! Не радостная, но и не безнадежная, пожалуй. И в ходе этого процесса я неожиданно для себя проникся к нашим героям огромным уважением – и сочувствием. Владеть тайной – и не иметь возможности раскрыть ее никому! – и не потому, что последует наказание либо что-то подобное, а потому, что тайна, будучи изложенной и раскрытой, вдруг обязательно распахнет еще одну потайную дверцу, а там!.. И еще – огромный соблазн поверить в себя. Поверить в то, что вот, наконец, дошел до конца познания и хотя бы в этом сравнялся с богами. И тут спасти может либо полнейшая природная тупость, либо – такая концентрация воли, что и представить невозможно. И опять же – без малейшей надежды разделить с кем-нибудь ответственность и ношу.
И еще: любовь ко всем нам. Любовь, которая, будучи слабой и поверхностной, погубит, а сильная, суровая, испепеляющая – пробудит ответную ненависть. Вспомните, когда Глеб Бор. десять лет назад терпел поражения, терял тысячи людей и сдавал города и провинции – его готовы были носить на руках. Сейчас, когда он, не проливая почти крови, идет и идет вперед – люди плюются, произнося его имя. Увы…
А ведь именно любовь побудила его поднять меч на брата – на побратима – и затеять эту дикую будто бы и гнусную внутреннюю свару. Равно как и то, что происходит – пусть гораздо тише и спокойнее – в Мерриленде, наша трагедия – лишь видимость оной. Мы слишком хорошо жили, чтобы желать лучшего, а это – проквашивает жизнь. О нашей культурной нищете мы с вами уже говорили, и подробно, повторяться не хочу. Нам нужны сильные страсти, нужны подлинные сюжеты в жизни – и вот они появляются понемногу. Если за это требуется заплатить безопасностью и удобствами – что ж, надо платить. Иначе мы либо вновь окажемся в наигустейшей культурной зависимости от Старого мира, либо – если связь не восстановится, как тут кое-кто вещает – нас ждет медленная, но обязательная деградация. Впрочем, это мы тоже обсуждали…
Прав ли Глеб Бор.? Не знаю, не берусь судить. Достоевский писал о невозможности Царствия Божия, основанного на слезинке ребенка – но как быть тогда с избиением младенцев? Получается, христианство – неправедно?
Так соскучился по общению с Вами, что не могу остановиться, а надобно: еще два моих постоянных адресата ждут ответов и обижаются, наверное, а на дворе четвертый час утра.
Берегите себя. Вы нужны и мне, и науке.
Ваш А. Крылов.
23.IV.99. Павловск.
P.S. Встретил сегодня князя Голицына. По-прежнему с черным цветком в петлице: не может забыть Ксению. Ездил в прошлом году в Ньюхоуп, искал ее могилу – не нашел. Рассказал много интересного. Осенью ему пятьдесят, обещал прислать приглашение. Вам кланялся."
