Лесной фронт. Дилогия (СИ) - Замковой Алексей Владимирович (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Я поднял с земли свой автомат, снова распихал по подсумкам потрепанной «разгрузки» магазины, бросил в ранец М-39, половину взрывчатки и взрыватели.
— Разбирайте, мужики. — Указав на оставшееся оружие, я перевел взгляд на Шпажкина. — Бери остальной тол. Патроны распределишь так, чтобы поровну было. За продовольствие тоже отвечаешь ты.
— Ясно, командир. — Денис тут же принялся пересчитывать патроны.
— Казик, возьмешь пистолет, пока не раздобудем тебе что-то получше. Гац, трехлинейка твоя? Сменишь при первой же возможности на «маузер».
Пока бойцы снова разбирали свое имущество, я думал о том, что делать дальше. «Хозяйственный» вопрос вроде бы решили, пора и к практике приступать. В первую очередь необходимо выяснить, что же произошло с отрядом. Мы знаем только то, что на лагерь напали и, судя по тому, что Казик обнаружил на подходе к нему немецкую засаду, отряд был разбит. Однако, может, кто-то выжил. Может, отряду удалось вырваться из кольца и пусть сильно потрепанным, но уйти. Может, кто-то был захвачен в плен… Нет, первым делом действительно надо выяснить результаты антипартизанской операции немцев. Что мне это даст? Если наши действительно смогли уйти, то следует разыскать их, а если кто-то оказался в плену, то, возможно, мы сможем их освободить. Только как узнать об этом? Туда, где раньше был наш лагерь, возвращаться нельзя. Кто его знает, сколько просидят немцы в засаде? Вполне вероятно, они уже давно оттуда ушли, но не исключено, что все еще ждут, когда кто-то попадется в их ловушку. Нет, к лагерю мы не пойдем. Значит, надо связаться с кем-то, кто может знать… Максим Сигизмундович! Он, пусть и запоздало, предупредил отряд. Думаю, немцы вернулись после операции на, так сказать, исходные позиции — по окрестным селам. По крайней мере, они там должны были остановиться на ночлег. А поскольку операция уже завершена — необходимости в секретности уже нет. Значит, будут обсуждать подробности боя, хвастаться… Доктор вполне мог что-то слышать.
— Идем в Тучин, — решил я, когда бойцы разобрали оружие и снова выстроились передо мной, ожидая дальнейших указаний. — Надо узнать, что точно произошло в лагере.
До Тучина мы дошли за полтора дня. Шли скрытно, стараясь не появляться вблизи хуторов и дорог. Горький опыт вбил в меня осторожность, думаю, на всю оставшуюся жизнь. Осторожность, которая граничит с паранойей. Через дороги, лежавшие на нашем пути, мы перебегали только после того, как не менее десяти минут всматривались и вслушивались в окружающий лес — не слышно ли каких посторонних звуков, не видно ли кого? Особенно сильно меня стало напрягать то, что лес уже не дает такого укрытия, как было еще месяц назад. Лес стал «прозрачным», просматривающимся далеко вперед. Там, где раньше были пышные клубы кустарника, теперь торчит лишь решето почти голых ветвей. Где были высокие заросли трав — тянутся к небу только тонкие палки. Если раньше можно было спрятаться у самой дороги и, пройдя в паре метров от тебя, никто ничего не заметит, то сейчас приходилось наблюдать за дорогами, не подходя к ним ближе чем на пятнадцать-двадцать метров. Однако все же дошли.
Весточку о себе мы передали Максиму Сигизмундовичу через Казика. Лишь стемнело, пацан прокрался в село и рассказал доктору, что мы выжили. По словам Казика, эту новость Максим Сигизмундович воспринял с видимым облегчением и даже радостью. Он сразу же назначил нам встречу — в полдень на дороге в Речицу. Когда Казик принес ответ доктора, мы перешли в условленное место и принялись ждать.
— Скоро должен быть, — шепнул Гац, посмотрев на солнце. Мы лежим чуть в стороне от дороги, ожидая прихода доктора. По уговору, доктор будет ехать в Речицу, а мы покажемся, как только увидим его.
— Лошади! — Шпажкин прислушался и указал на запад. — Звук оттуда.
— А должен ехать с востока. — Дронов тревожно посмотрел в ту сторону, откуда доносится неторопливый перестук копыт и скрип тележного колеса.
— Приготовиться, — скомандовал я. — Если это не доктор — пусть проезжает. Не высовываться.
Но не высовываться не получилось. Из-за поворота дороги появилась телега. Белые повязки на рукавах троих сидящих в ней не оставили никаких сомнений — хорошо, хоть не немцы. С нашим «везением» вполне можно было ожидать встречи не с тройкой полицаев, а, например, с полным бронетранспортером эсэсовцев… Но главное то, что одновременно с появлением полицаев послышался перестук копыт и с востока! Неужели Максим Сигизмундович? Я напрягся, то глядя на полицаев, то переводя взгляд на тот участок дороги, где вот-вот должна появиться другая повозка. Так и есть — доктор приехал. Максим Сигизмундович едет неторопливо — лошадь везет двуколку «прогулочным шагом», если такое применимо к этому животному.
Завидев едущего навстречу доктора, полицаи прекратили разговор. Один тут же схватился за лежащую в телеге винтовку, и я, опасаясь худшего, тут же поймал его на мушку, собираясь выстрелить при первом же недвусмысленном движении полицая, несущем угрозу жизни Максима Сигизмундовича. Зашевелились и остальные бойцы.
— Та это ж дохтор! — Полицай, сидящий за поводьями, расслабился и оттолкнул в сторону направленный на Максима Сигизмундовича ствол винтовки. — Слава Исусу, дохтор! Ты куды едешь?
— Навеки слава! — Максим Сигизмундович приподнял шляпу, отвечая на приветствие, и остановил свою двуколку. — До Котова еду. Баба там на сносях.
Тот полицай, который хватался за оружие, увидев, что опасности нет, снова положил винтовку на телегу и что-то сказал. Речь его оказалась такой дикой смесью польского и украинского языков, причем польского было гораздо больше, что я понял только общий смысл. Полицай предложил доктору из Котова не уезжать — мол, как баба родит, они туда наведаются, и Максиму Сигизмундовичу вскоре снова придется выступать в качестве акушера. Полицаи заржали, а доктор только криво улыбнулся.
Бах! Кажется, я подпрыгнул чуть ли не так же высоко, как и полицаи. На мгновение все вокруг замерло. Только Новак лихорадочно передергивает затвор карабина, да как-то медленно, словно в замедленной съемке, заваливается набок полицай-шутник. А потом все резко ускорилось.
— Новак, сука! — заорал я, посылая три пули в полицая, сидящего за вожжами, но мой крик утонул в грохоте выстрелов.
Полицаи были убиты, даже не успев понять, что случилось. На дороге остался только схватившийся за сердце Максим Сигизмундович и пустая телега, окруженная тремя трупами. Не торопясь, я поднялся на ноги и подошел к Новаку. Очень сильно хочется двинуть ему в челюсть. Аж руки, сжатые до боли в кулаки, чешутся!
— Еще раз, мать твою, выстрелишь без приказа, — чтобы удержаться от рукоприкладства, я вынужден был спрятать руки за спину, — я тебя сам расстреляю. Ты понял?
— Звыняйте, пан командир, — пробормотал боец, пряча глаза. — Оно само как-то…
Но я, не слушая сбивчивых извинений, уже повернулся к остальным.
— Трупы — на телегу и в лес. Оружие, что там еще ценного найдете — забрать.
Максим Сигизмундович уже пришел в себя. Первый испуг, вызванный неожиданной стрельбой, прошел. Однако взглядом он меня окинул таким, что у меня сразу же возникли воспоминания о школьных годах и беседах с учителями насчет невыученных уроков.
— Зачем их было убивать? — спросил он.
Я только пожал плечами.
— Отъедем в лес, — предложил я.
Максим Сигизмундович натянул поводья, поворачивая морду лошади в нужную сторону, а я, убедившись, что бойцы уже погрузили трупы полицаев в ставшую бесхозной телегу, махнул им рукой, указывая следовать за нами, и зашагал рядом с двуколкой.
— Вас в Котове действительно ждут?
— Та не, — покачал головой доктор. — То я выдумав…
— Тогда, как поговорим, возвращайтесь в Тучин. Если возникнут какие-то вопросы, то скажете, что услышали в лесу выстрелы, испугались и повернули обратно. Куда ехали, если спросят, — выдумайте.
