Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ) - Романов Герман Иванович (полная версия книги .txt, .fb2) 📗
— И каково ваше мнение, полковник Зайчек?
— Я думаю, что японцы что-то выведали, а в вагонах хотят вывезти из Иркутска побольше белых русских, — высказал свои соображения Зайчек и услышал, как полковник Крейчий тихо пробормотал под нос — «эти узкоглазые всегда что-то вынюхают». А потом уже громко обратился к генералу:
— Разрешите, пан генерал? Здесь у полковника Фукуды только две роты японцев на охране посла. А потому нападать на восставших русских солдат они не станут — Политцентр поддержат не меньше трех тысяч штыков. Перевес подавляющий, тем паче самураи знают, что мы вмешиваться не будем. У генерала Сычева в городе сил столько же, сколько у Политцентра в одном Знаменском предместье, и важно, что восставшие смогут легко перебросить туда войска, ибо на той стороне пароходов нет.
Командир 2-й дивизии полковник Крейчий сознательно не уточнил, у кого на самом деле пароходы, да и зачем, если все и так прекрасно знают. И потому продолжил:
— Что касается отряда генерала Скипетрова, то к Кругобайкальской дороге уже выдвигается батальон 27-го американского полка, и потому наши планы значительно упрощаются. Семеновцы подойдут к Иркутску не раньше тридцатого числа, но разбить повстанцев не смогут — Скипетров просто не наберет солдат. Что касается их бронепоездов, то это просто вагоны, набитые шпалами. Наш «Орлик» в одиночку с ними легко справится. Тем более что здесь у нас достаточно сил — нарушение наших перевозок для Скипетрова обернется разгромом. Русский генерал прекрасно поймет, чем для него может обернуться неуважение к интересам корпуса…
Слюдянка
За два коротких часа, проведенных с комендантом штабного вагона, словоохотливым, но туго знающим службу старшим унтер-офицером Трофимом Платоновичем Огородниковым, Ермаков успел со многим «познакомиться» — начиная от матчасти вверенного Арчегову дивизиона бронепоездов и кончая краткими характеристиками офицеров.
Совершенно откровенно и почти безбоязненно заслуженный унтер (а три Георгиевских креста о многом говорили) поведал про офицеров бронепоездов не только в привычном для Ермакова ключе — типа как зовут, должность, и что от него ожидать приходится, но и в образных, совершенно емких выражениях.
Оно так, кстати, и бывает — ты о чем-то сном и духом не ведаешь, зато сержанты меж собой давно это обсуждают. И с тобой информацией щедро поделятся, если ты к их сердцу подход найдешь. Костя такой подход нашел, вот только как-то странно на него смотрел все время Трофим, шмыгал носом, к чему-то принюхиваясь, и недоумение не сходило с его лица…
Ермаков поправил портупейный ремень и, придержав рукоять шашки в ладони, прошел по вагонному коридору, вышел в тамбур. Дверь вагона была открыта, и ротмистр неторопливо спустился по ступенькам на перрон, отметив про себя две вещи.
Во-первых: караульная служба поставлена просто отвратительно, и часовые продолжают греться у костра, не замечая непосредственное начальство. А во-вторых: шашка, пусть такая почетная, как у него, вещь совершенно бесполезная, только ходить мешает, и на бронепоездах, как и у матушки пехоты, должна быть упразднена за ненадобностью, оставшись надлежащим оружием только для конницы. А как прикажете ей в броневагоне пользоваться? На крыше паровозный дым разгонять, крутя над головой подобно лопастям вентилятора?!
Караульные наконец узрели за спиной ротмистра, живо отпрянули от костра, сжали винтовки в руках. Ермаков подошел к ним, жадно вдыхая чистый морозный воздух.
— Я понимаю, что холодно, и два часа тяжело стоять на часах. Но службу нести надо бдительно, а потому, братцы, один по сторонам глазами зыркает, а второй у костра руки греет. И еще одно — проверяйте затворы. Если вы их щедро смазали, то мороз может прихватить, и тогда вы его не передернете. Понятно?!
— Так точно, ваш бродь! — из-под накинутых башлыков вырвались клубки пара, но вот голоса были растерянные. И Ермаков опять осознал, что допустил очередную промашку — настоящий Арчегов себя вел с подчиненными, видимо, иначе, пренебрежительно и жестко.
Станция была изрядно заполнена эшелонами — теплушки, обшарпанные зеленые вагоны, платформы с наваленными грузами, углярки с высокими бортами, дважды на глаза попадались пузатенькие цистерны.
Ничего не поделаешь — эвакуация в самом разгаре, из Западной Сибири уезжают все, кто хоть как-то насолил коммунистам или просто боится их. А вот людей не было видно, да оно и понятно — дрыхли без задних ног, ведь предрассветный сон самый сладостный. И для диверсантов, кстати, самый желанный час.
— Сейчас осмотрим мои панцер зуги, — иронизируя с произношением на немецком языке, Ермаков чуть наклонил голову и пошел по перрону, преодолевая порывы разбитного байкальского ветра. — Бронепоезда есть наш самый главный довод.
Дошел быстро, минуты за две, по легкому морозцу. Да и куда идти, если все три бронепоезда вытянулись перед штабным эшелоном, который в бронечастях всегда «базой» именовали.
А как иначе — сидеть ночью в бронеплощадках муторно и жутко холодно, вот на базе экипажи и отсыпались, и отъедались. Базовый поезд был один на весь дивизион из трех бронепоездов и состоял из двух дюжин или пассажирских вагонов, или переоборудованных под них теплушек.
На параллельной ветке, как уже знал Ермаков, были вытянуты еще три состава его дивизиона — десантный, с парой сотен пехотинцев и казаков; снабжения — вагоны с имуществом, кухней и продовольствием плюс ремонтная летучка для исправления повреждений пути или мостов или починки собственно бронепоездов. В общем, ему досталось большое и разнообразное хозяйство, с сильным боевым элементом…
— Ипическая сила, дистрофик с кувалдой и то сильнее!
Подойдя вплотную к своим крепостям на колесах, Константин был охвачен горьким чувством полнейшего разочарования. Сплошная импровизация, к тому же непродуманная.
Обычный паровоз и стандартные товарные вагоны были обшиты железным листом, а не броневыми плитами, к тому же прикрывались не полностью, а примерно на три четверти бортовой проекции.
Такая бронировка даже шрапнельный снаряд не удержит. Да что снаряд, обычными пулями такие борта пробиваться будут, правда, с короткой дистанции.
У ближнего к нему бронепоезда уже копошились люди, у двух дальних маячили одинокие фигурки часовых. Завидев идущего к ним ротмистра, солдаты прекратили возню, выпрямились, а навстречу к Ермакову шагнул офицер, четко откозырял, приложив рукавицу к папахе, и звонким молодым голосом доложил:
— Господин ротмистр! На вверенном мне бронепоезде никаких происшествий не случилось. Команда занята установкой новой печки и телефонной связи между бронеплощадками и тендером.
Последние слова были буквально выплюнуты как бы с обидой, но с нескрываемым торжеством и злорадством в голосе. Ермаков тут же нутром понял, что между этим капитаном и Арчеговым произошла какая-то ссора.
А офицер ему понравился с первого взгляда, именно на таких офицерах все время держалась и русская, и советская армия, и сам Костя таким был.
Правильно отметил Огородников, что командир «Грозного» Белых «всей своею душою за дело радеет». Потому Ермаков приветливо и четко козырнул в ответ и с теплотой в голосе сказал:
— Вы молодец! Благодарю за ревностную службу!
И поразился реакции капитана — обида, гнев, ярость появились на лице за долю секунды, а потом тут же сменились недоумением, перешедшим в растерянность. Ермаков не стал дожидаться слов Белых и, кляня себя за непонимание всех этих сложностей взаимоотношений между ним и Арчеговым, по прикрепленной к борту лестнице поднялся в вагон — и рассмеялся про себя.
Дополнительной защитой здесь служили шпалы, уложенные вдоль бортов до потолка и скрепленные между собой. Пулю они, конечно, удержат, тут он погорячился, но фугасный снаряд обрушит всю эту стенку на защитников, и шпалы просто передавят тех членов экипажа, кто уцелеет при взрыве. Потолок перекрыт обычной доской и обшит сверху тем же листовым железом.
