Назад в СССР: демон бокса (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич (читать полную версию книги TXT, FB2) 📗
Пока же всю вторую смену я разрывал своё демоническое здоровье между белорусом-гимнастом, евреями-боксёрами и корейцем с его восточными единоборствами. В дождливые дни, когда гимнастика и бокс накрывались медным тазом, и я только колотил по макиваре в кубрике папы Кима, в остальном доставался блаженный отдых. Разумеется, не отказался от прямых ударов руками, хоть это сказывалось на боксёрской технике. Удары ногами, локтями, ребром и тыльной стороной ладони плюс некоторые борцовские приёмы, особенно болевые, шли у Кима на «ура». Быть может, даже на пользу — переключение с одного стиля на другой, на иной набор рефлексов, делало меня универсалом. Кличко, к примеру, стал сначала чемпионом по кикбоксингу и только после этого звездой бокса. Но, не дай Всевышний, заеду на ринге боксёру стопой в морду…
Игнат предлагал сходить как-то в субботу в деревню — на танцы в клуб. Если намеревался взять девятилетку в качестве телохранителя, то это довольно странная шутка. От серьёзных противников отобьюсь разве что отвёрткой в печень, таки нам это надо? Упс, нахватался от Ботвинника.
В августе появился, наконец, в Минске, мама, папа, бабушка, дедушка и оба дядьки по матери в один голос восклицали: вырос, повзрослел, возмужал. А худой-то какой! Потом меня заперли на даче под Минском, щедро откармливая отощавшего в лагере, о каких-то весовых категориях ни мама, ни бабушка слышать не желали.
Бабушка пережила войну, мама тогда была ещё совсем маленькой. Дедушка к возвращению внука из «Трудовых резервов» ушёл с железной дороги и работал на начальственной должности на хладкомбинате, имея доступ к самым дефицитным в СССР продуктам, причём по смешной цене или совсем бесплатно, при желании там списывали как просрочку самые лучшие товары — мясную вырезку, развесную чёрную икру, колбасы. Наконец, отец имел доступ в закрытый стол заказов для партийных работников. Воспоминания о голоде, не только в войну, но и не менее жестоком послевоенном в конце сороковых, когда в Беларуси умирали почти как во время Голодомора, породили настоящий культ еды. Мама с бабушкой городили застолья человек на тридцать, готовились дня три. Не напихаться под затычку было смертельным для них оскорблением. Однажды мы с двоюродной сестрой получили «партийное поручение» вдвоём сожрать целую курицу (не считая салатов, гарнира и десерта) и не нашли иного выхода, как целиком запихать её в несчастную кошку, удалив кости. Даже той, ненасытной обжоре, оказалось слишком много, бедолагу по итогу вырвало в саду, но результат был достигнут: курица утилизирована без следа.
Завидев результат моего чревоугодия, Зинаида Павловна пришла в ужас. Наступил сентябрь, возобновились занятия гимнастикой в институте физкультуры. Тренер загнала меня на весы, покрутила пальцем у виска, увидев, что девятилетка достиг едва ли не полуцентнера веса.
— Валерик! Твои дипломы с соревнований в лагере могут стать последними. С таким брюхом тебя конь не выдержит!
Действительно, привычные упражнения в вольных и на снарядах давались куда тяжелее, чем до июня. Месяц я едва ли не каждый день доставал бумажку с телефоном юношеской секции «Динамо», но не набирал номер. А к Киму ходил дважды в неделю, быстро прогрессируя. Поскольку мама готовилась к защите чего-то там о преимуществах хозрасчёта на социалистическом промышленном предприятии перед капиталистической рыночной конкуренцией, надзор за мной сократила, в том числе — по потреблению калорий. Вес понемногу приходил в норму. Демоническое управление метаболизмом ничуть не могло помочь, организм воспринимал жировые запасы как норму и отказывался с ними бороться. Поэтому как у всех — диета плюс физнагрузки.
К середине осени, когда солнечные дни сменились дождями, меня вновь посетил нежно любимый «Вышний».
— Какие у тебя достижения?
— Принят в пионеры. Буду жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, — даже сквозь толщу разделявших нас десятилетий ощутил какое-то подобие раздражения, если подобные эмоции присущи негуманоидному существу. — Нет, Ленин мне не пример. Он проиграл, если зачатое им советское государство развалилось, несмотря на преимущества хозрасчёта перед конкуренцией. Нам с тобой нужна победа, так? Поэтому есть просьба. Собери что можешь о накоплении и концентрации энергии перед ударом. Не ленись, не ограничивайся европейскими и американскими источниками, смотри азиатчину — Китай, Япония, Южная Корея, Таиланд, Вьетнам. Где восточные школы руко- и ногомахательства. У меня явные способности. Но растрачиваю запас в одном ударе. Если промазал — я безоружен. Других особых талантов нет. Возможно, поможет индийская йога. Здесь интернета пока не придумали, «реакционные буржуазные» книжки недоступны. Сделаешь?
— Сделаю выборку. Жди.
Как я думал, не существует параллельного течения времени — реального, в котором живёт пришелец и откуда он меня выпер, и моего субъективного. Он мог справиться с выборкой за минуту, но заявиться ко мне только к концу зимы. Или вещать битый час о концентрации праны в представлениях каких-то монахов, возвращаясь к себе в будущее ровно в миг отправления.
Лишь в октябре, вернув себя в достойный вид, а вес согнав до нормальной комплекции гимнаста-малолетки, я рискнул позвонить, а потом подъехать к Когану. Признался о том разговоре с Ботвинником и предупредил: мама перед защитой идеологически выверенной диссертации как огня боится разговоров о нашем происхождении. Поэтому любой намёк, что в пятой графе её паспорта могла бы стоять иная национальность, спровоцирует извержение Везувия.
— Ты знаешь, Валера, может, оно и к лучшему, — вздохнул тренер. — Мы с Ботей не раз брали «золото» на чемпионате Союза и на всяких ведомственных союзных чемпионатах. А в зарубежные поездки не ездили. Олимпиады для нас закрыты, хоть мы постоянно роняли на ринг русских, кто вместо нас ехал за границу и проигрывал. В пятидесятые это называлась «борьба с космополитизмом». Сейчас её вроде нет. Но спроси папу, сколько евреев учится на их истфаке, кузнице партийных кадров? На юрфаке, на журфаке? Только скрывающие родство с нами как твоя мама. Почему-то армян или других советских азиатов пускают охотно. А вот китайцев и корейцев придерживают.
— Шахматисты?
— Ну а что поделаешь, если там сплошь евреи? Разве что Петросян да Карпов, гоев можно по пальцам пересчитать. Шахматист Ботвинник за мировую корону может бороться, боксёр Ботвинник — не смей даже думать. Так что, ты — русский. Или «гусский», как говорит мой Моня. Ему из-за пятой графы тоже лучше бы в шахматы.
— Когда встретитесь с мамой?
— Может, лучше — с папой? Коль мама занята, говори, что ездишь на тренировки на «Динамо». Не уточняй к кому. И перчатки дома не храни.
— Врать нехорошо.
— Но умалчивать — допустимо. Дай рабочий номер твоего отца!
Через пару дней папа, исполненный таинственности, зашёл в мою комнату, когда ма шумела водой и гремела кастрюлями на кухне.
— Я подписал товарищу Когану родительское согласие на начало занятий боксом. С условием: первое время — никаких спаррингов.
— Хорошо… Па, чем дядя Володя тебя подкупил?
— Билетами на финал чемпионата СССР! С оплатой проезда и проживания в гостинице вместе со сборной БССР, представляешь?
Представляю. Это сладкое слово «халява». Уважаю евреев. Понимают как действовать.
— Спасибо, папа. Надеюсь, приедешь на чемпионат с моим участием.
Он посмурнел.
— Одно дело — физкультура, сынок. Другое — профессиональный спорт. Я вот смотрю на кафедру физвоспитания БГУ, там сплошь бывшие мастера спорта. После сорока — у всех проблемы. А уж как их всякой химией накачивают…
— Па, ты же знаешь. У меня самое крепкое здоровье в мире, но я всё равно буду беречься, на дам себя колоть, пусть даже это стоит мне чемпионства.
Тем более, точно знаю — мне пофиг спортивная наркология. В Сирии в одной из командировок змея цапнула. Ну, чесалась нога минут пять, и что? Это не пулю из брюха выковыривать.
