Лесной фронт. Дилогия (СИ) - Замковой Алексей Владимирович (лучшие бесплатные книги txt) 📗
С прибытием гауляйтера к месту службы в Ровно начались перемены. Во-первых, это я слышал еще от Жучкова, освобожденного недавно у Сосенок, немцы ударными темпами принялись восстанавливать город. Видимо, тонкой натуре Коха претил вид разрушений. Поврежденные во время боевых действий здания стали спешно восстанавливать руками военнопленных из находившихся неподалеку от Ровно лагерей. Именно от военнопленных, с которыми подпольщикам удалось установить связь, наружу вышла информация о готовящемся преступлении. Дело в том, что немцы, хоть и издевались над военнопленными — вплоть до убийств, смеха ради, — сквозь пальцы смотрели на то, что некоторые сердобольные жители (в основном — женщины, так как мужчины не рисковали подходить близко к военнопленным, зная о случаях, когда немцы, хохоча, заталкивали городских жителей в колонну военнопленных и, кроме ворот лагеря, другого пути у них после того не было) передавали изможденным до крайней степени военнопленным еду. Вот одной из таких женщин, кстати сотрудничающей с подпольем, один из военнопленных и изловчился передать записку, в которой говорилось о том, что недавно у Сосенок их заставили рыть большие траншеи. Когда информацию из записки сопоставили с другой — случайно оброненными словами полицая о какой-то операции, готовящейся против евреев (как он выразился — тех, что «с желтыми тряпками на спинах»), головоломка начала складываться. Однако до конца никто поверить в происходящее тогда еще не мог. Слишком уж дико это — уничтожение ни в чем не повинных людей. Да, здесь еще лишь слышали о зверствах, творимых немцами на давно захваченных землях, и «делили на два», не в силах поверить в такое. На свою погибель, не поверили, приняв это за провокацию, и сами евреи, которых подпольщики попытались предупредить. А потом… Через несколько дней по городу были расклеены объявления, в которых евреям из гетто, независимо от пола, возраста и места работы, предписывалось явиться на городскую площадь. Впрочем, не ожидая выполнения предписания, ночью немцы, окружив гетто, сами согнали людей в указанное место. Оттуда же, отобрав из толпы квалифицированных специалистов, погнали остальных к Сосенкам…
— Ублюдки! — Рассказ Свирида слышали все, у каждого на лице играли желваки по мере повествования, но первым не выдержал Жучков. — Я многого навидался в лагере. Эти суки стреляли в нас просто для развлечения, ставили на сотню человек ведро помоев и ржали, глядя, как оголодавшие люди дерутся за то гнилье… Но пятнадцать тысяч человек! За день!
Авдей спрятал лицо в ладонях и тихо застонал. Остальные молчат. Молчат, потому что нечего сказать. Слова не могут служить ответом на то, что совершили фашисты, — только веревка или, на худой конец, пуля. Немного помолчав, Свирид продолжил.
Рейхсканцелярия вместе с большинством остальных организаций оккупационных властей расположилась на бывшей улице Калинина, ныне переименованной в Шлоссенштрассе. Там же обосновался и Кох. Для того чтобы попасть на работу или вернуться домой, гауляйтеру достаточно было всего лишь перейти небольшой сад, находящийся позади здания рейхсканцелярии.
— Погоди! — перебил я Свирида. — Сад простреливается? Что, если мы посадим стрелка на чердак одного из домов, с которого открывается вид на сад?
— Не пойдет, — даже не раздумывая, покачал головой Свирид. — Попасть на Шлоссенштрассе практически невозможно. Вокруг всего района, где фашисты разместили свою администрацию, усиленные посты. Пускают только немцев и по специальным пропускам.
— В смысле, не немцев, которым выдан пропуск? — уточнил я.
— Фольксдойче. Кое-кто из немцев, живших в городе до войны, работает в немецких организациях. — Он сплюнул. — Предатели! Еще туда приводят пленных для всякой черной работы — улицы метут, нужники чистят… Но эти работают под охраной.
— Скажи, а среди фольксдойче у вас людей нет?
— Нема. — Он даже удивился. — Как можно доверять немцам? Мы с ними дел не имеем. Но не в том дело. Там все дома немцами заняты. И не простыми — генералы, полковники, прочее офицерье… Там же разместилось и гестапо, и криминальная полиция. Охрана такая, шо и мыша не пробежит. Куда ни плюнь — в фашистскую сволочь или в предателя попадешь!
Ладно. Вариант со снайпером — отпадает. Учитывая маршрут Коха, да и вообще общий уровень охраны, отпадает и вариант с покушением на улице. В здание рейхскомиссариата мы тоже никак не попадем… Варианты с переодеванием в немецкую форму я отбросил сразу же — в моей группе нет никого, кто сможет сойти за своего среди немцев, а если бы у подпольщиков были такие люди — они бы уже попытались провернуть такую операцию.
— А хорошие новости есть вообще? — горько усмехнулся я.
Единственной нашей надеждой, как сказал Свирид, остается попытаться совершить покушение за городом. И вот здесь нам очень поспособствует то, что гауляйтер не сидит на месте. Несмотря на то что Кох приступил к обязанностям всего лишь чуть больше месяца назад, он уже успел два раза смотаться в Берлин. Судя по всему, такие поездки будут продолжаться довольно часто. Для своих разъездов Кох всегда использовал специальный самолет, который взлетал и садился всегда на один и тот же аэродром. Значит — хоть какая-то надежда замаячила! — есть шанс перехватить его по пути на аэродром. Однако омрачает все то, что охрану гауляйтер никогда не ослаблял.
— Значит, что мы имеем, — задумчиво подытожил я. — Единственная возможность для нас — это напасть на дороге к аэродрому на кортеж из кучи мотоциклов, нескольких бронемашин и легковушек?
На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Я, покачивая головой, напряженно обдумывал нарисовавшуюся словами Свирида картину, остальные мои ребята, судя по лицам, тоже размышляют. Свирид сидит спокойно, никого не торопит и всем своим видом показывает, что ожидает нашего решения.
— Только если попытаться заложить заряд на дороге и подорвать кортеж… — Это было не предложением, а просто мыслями вслух, но Свирид тут же ухватился за эту мысль.
— Об этом мы уже думали, — сказал он. — Но у нас нет столько взрывчатки. А главное — у нас нет специалистов, чтобы правильно заложить ее.
Нет специалистов? Как же организовывали подполье, когда оставляли город? Ни передатчика, ни взрывчатки, ни подрывников… Я покачал головой.
— А известно, в какой именно машине едет Кох?
— У него флажок такой на авто… — Свирид довольно подробно описал бело-красный флажок, в центре которого раскинул, в дубовом венке, крылья золотой орел, сжимающий в когтях еще один венок со свастикой, и буквы G и L по бокам, долженствующие, видимо, означать «гауляйтер».
— Ну, тогда все упрощается, — обрадовался я. — Было бы гораздо сложнее, если бы нам пришлось гадать, в какой из нескольких машин едет цель…
— То вы согласны? — быстро спросил Свирид.
Опа! По ходу дела я настолько увлекся обсуждением плана, что даже забыл о том, что еще не дал своего согласия. Да, говорить — хорошо, но идти такими силами, пусть и с помощью подпольщиков, на роту немцев с бронетехникой… Пока я чесал затылок, раздумывая, как выбраться из этой ситуации, отозвался Жучков.
— Командир, я три месяца провел в ихнем лагере, — тихо сказал он. — Я не буду рассказывать, даже не хочу вспоминать, что там творилось. Но если помогу убить такую гниду, как Кох, то все, что мы там пережили, было не зря.
— Наших мы все равно не спасем, командир, — вклинился Шпажкин. — Так давай достойно отомстим за всех!
Остальные ребята согласно загудели.
— Пятнадцать тысяч… — бормотал Максим Сигизмундович, качая головой. — За такое просто убить мало…
Еще раз оглядев своих бойцов, с надеждой смотревших на меня, я принял решение. Да, шансы остаться в живых — малы. Они есть, но, скорее всего, это будет наш последний выход. И самое главное — все здесь собравшиеся понимают это не хуже меня. Понимают, что если что-то пойдет не так, то нас раскатает в плоский блин охрана рейхскомиссара, что если даже покушение удастся — волна после убийства настолько важной птицы поднимется такая, что уйти будет очень сложно. Немцы прочешут каждый сантиметр от Карпат до самой линии фронта в поисках нас. Понимают, а может, только догадываются, что фашисты после убийства гауляйтера устроят во всей округе такой террор, что и подумать страшно. Но они согласны. Согласны умереть и подвергнуть опасности жизни сотен и тысяч местных жителей… А согласен ли я?
