Пасынки (СИ) - Горелик Елена Валериевна (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗
— Препарат, — без малейшего намёка на насмешку подсказал лекарь.
— Препарат на основе вытяжки из ивовой коры, — княгиня снова благодарно ему кивнула и обратилась к царственному пациенту. — Отлично заживляет раны и устраняет воспаления, как снаружи, так и изнутри. Также ваша пища должна быть уснащена луком и чесноком, тёртой репой. Мясо можно будет запить красным вином, но умоляю вас, государь — два-три глотка, не более! На сладкое никаких печёных…блюд, только ягоды и фруктаж. Клюква, калина, прочее. Есть и пить вам отныне следует только из серебряной посуды: серебро способствует оздоровлению пищи… Но и это не всё, государь.
Княгиня сделала эффектную паузу, чинно сложив руки и дожидаясь реакции императора. Да, государь действительно изнурён болезнью и переживаниями. Но как он встретит предложение ввести жёсткий распорядок дня и множество ограничений, ещё не известно. Может рассмеяться и сказать — добро, быть по сему. А может и разгневаться.
— Что, матушка Марья Даниловна, небось, и ты станешь говорить, будто мне следует отказаться от табака и хмельного? — усмешка его величества стала ещё кривее и безрадостнее.
— А также строго отмерить время, уделяемое государевым делам, — с тихим вздохом продолжала княгиня. — Совершенно вы от них не откажетесь, однако отдых вам необходим не менее лекарств.
— В противном случае?..
— В противном случае неизбежно, как говорят ваши лекари, хи-рур-ги-чес-кое вмешательство, — она по складам произнесла сложное слово. — А это уже не несколько часов дополнительного отдыха. Это уложит вас в постель хорошо, если на месяц, и о делах придётся вовсе забыть. Ваш недуг и без того слишком далеко зашёл, не усугубляйте, ваше величество.
Она ожидала, что государь будет раздосадован, но его лицо не переменилось, оставаясь всё таким же землистым и мрачным. И несложно было догадаться, о чём он думал. О годах жизни и более-менее сносного здоровья, что предстоят ему после лечения. О том, что единственный прямой кандидат в наследники слишком мал и слишком неохотно слушает учителей. О том, что ждёт страну, если болезнь окончательно съест его прямо сейчас.
— Прошу меня простить, ваше величество, — проговорил Блюментрост, прервав затянувшуюся паузу. — Но здоровье государя есть дело государственное. Вы отныне сами себе не принадлежите.
— Ваше величество, молю, прислушайтесь к словам вашего лейб-медика, — поддержала его княгиня. — Начинать лечение следует прямо сейчас, не откладывая.
— Ладно, — хмуро произнёс государь. — С чего именно начинать будете?
— С составления каждодневного ранжира, ваше величество, — лейб-медик, пользуясь привилегией своего положения, не церемонился. — Сим мы с вами сейчас и займёмся, пока её сиятельство княгиня изволит составить вашу диету на первые дни… Да, да, ваше императорское величество, именно с бумаг мы и начнём. А вы как думали?
— Мне от одного тебя спасу не было, теперь вдвоём загрызёте, — невесело рассмеялся государь.
Он и вправду очень плох, подумала княгиня. Настолько плох, что не имеет сил даже рассердиться или вспылить.
Но будущее альвов в её руках. И видит бог людей, она этого шанса не упустит. За неё — тысячелетия опыта.
В этот холодный предзимний вечер, когда с моря налетали порывы влажного ледяного ветра, щедро сдобренного липкими хлопьями мокрого снега, добрый хозяин собаку бы за дверь не выгнал.
Дорога, сколь было видно из окошка, пустынна. Оно и понятно: в такую погоду ни один человек в здравом уме не тронется в путь. Разве кто припозднился или по делу спешному. На то и пританцовывает, завернувшись по самые глаза в плащ, невезучий солдат, чей черёд ныне сторожить. Ни единого путника прозевать не должно, не то комендант в Риге голову снимет. Ну, пусть не голову, так шарф офицерский, что для чести урон.
— Ты, Осип, на мороз идучи, не вино пей, а молочка горячего, — поучал офицер солдата-новобранца. — От него натуральное тепло идёт. Винцо хорошо, когда с мороза да к печке, тогда согреешься скорее. А на ветру от него поначалу тепло по жилам расходится, да быстро улетает. Уразумел?
Судя по глазам и быстрому, но унылому ответу, солдатик уразумел. Но на початую бутылку всё равно поглядывал с вожделением. Нет, это вино он точно не получит, не по рылу ему французские вина. Водочки нальют, как сменится. Хорошая у тутошнего шинкаря-поляка водочка. А покуда пускай молоко хлебает. За хвори среди солдат с кого спросят, ежели не с него, с офицера?
Но не успел он налить рубинового вина в обычную глиняную кружку — где ж тут хрустальным бокалам-то быть? — как на крыльце загрохотали башмачищи дежурного. Дверь распахнулась во всю ширь, вместе с холодным ветром впуская здоровенного детину в плаще, облепленном снегом.
— Ваш благородь [7], едут! — прогудел детина, и тут же всунулся обратно на улицу, забыв закрыть дверь.
Впрочем, зачем её теперь закрывать? Всё одно надо выходить, проверять документы у проезжающих…
Тёмно-синее вечернее небо, затянутое пеленой туч, поприветствовало его благородие снежным зарядом в лицо. Ещё чуть, и совсем стемнеет. Хорошо хоть фонари горят, не то вовсе темень была бы — хоть глаз выколи. Но за кругами света, вырванными фонарями из снежной пелены, разглядеть что-либо было совершенно невозможно. Солдат расслышал стук копыт и чавканье грязи под оными.
И впрямь едут, из земель немецких да в Россию-матушку.
Кого ещё черти принесли в такую погодку?
Силуэты всадников вырисовались из усиливавшейся снежной круговерти, словно призраки. Движущиеся чёрные пятна на фоне густой тёмно-синей пелены, щедро сдобренной белыми «мухами», пролетавшими в пятнах света фонарей. Вскорости стало видно, что теней менее десятка. Семь или восемь весьма молчаливых теней, надо сказать. Всадники не производили ни единого звука, одни лишь лошади пофыркивали и месили копытами дорожную грязь, да время от времени глухо звякали пряжки на амуниции.
Одна из безмолвных теней, придвинувшись к границе светового пятна, остановилась. Господину офицеру показалось, будто всадник поднял руку, словно давая сигнал остальным, и те тоже придержали коней.
— Кто таковы, куда едете? — спросил он по-немецки, невольно насторожившись. — Подорожную предъявите, будьте любезны.
Случись чего, солдатики без шума никого не пропустят, а гарниза в приграничной деревеньке, стрельбу услыхавши, по тревоге поднимется. Но так не хотелось никаких происшествий допускать! Смерть как не хотелось.
Вместо ответа передний силуэт почти беззвучно стёк с седла. Именно стёк, словно вода или ком мокрого снега. От этого аж мороз по коже пробрал. А через мгновение свет от масляного фонаря превратил безмолвную тень во вполне человеческую фигуру, закутанную в плащ с куколем, наброшенным на голову. Плащ был из дешёвого толстого сукна, и густо облеплен мокрым снегом.
— Господин офицер, — послышалось из-под куколя. Голосок был женским и весьма приятным, но по-немецки неизвестная дама говорила едва ли лучше его самого. — Вот единственная бумага, которая у нас есть.
Из-под плаща высунулась тонкая ручка, изящная, но красноватая от холода и ветра. И ручка эта протягивала ему сложенный в несколько раз истрёпанный листок «Ведомостей».
— Верно ли то, что здесь написано? — осведомилась незнакомка. — Верно ли, что мы отныне являемся подданными российского императора?
Осторожно развернув грозивший рассыпаться по протёртым сгибам листок, офицер едва не присвистнул. Ба! Да это же тот самый нумер, в коем пропечатали высочайший манифест о принятии под руку императора неких альвов! Ишь ты, подданные каковы! Сей манифест им в эту глушь ещё когда передали, да и альвов он никого не видал. А тут нате вам, явились. Был бы перед ним мужик, потребовал бы немедля рожу показать. Но даму не вынудишь снять куколь под сыплющейся с неба мокрой мерзостью. Некуртуазно сие. Однако же и убедиться, что не дурят его, не грех.
