Рождение победителя - Каменистый Артем (читать полную версию книги .TXT) 📗
В сказках дуракам везет, в реальности — не уверен.
А какая альтернатива? Разрушаться и дальше? До финиша? Нет уж, лучше схожу.
Проклятый топчан — он будто создан для занятий садизмом.
Кстати, насчет везения. Пока что, несмотря на все неприятности, я в итоге ухитрялся выпутываться. Это проделки фортуны или результат моей неуемной жажды деятельности? Там, где любой опустил бы руки, я продолжаю барахтаться с диким энтузиазмом, как та упрямая лягушка, которая, вместо того чтобы утонуть в сметане, взбила ее в масло. И теперешний замысел органично вписывается в стандартную линию моего поведения — я бы на месте той квакуши довел дело до твердого сыра. Понимаю, что это невозможно, но ведь в случае со сметаной тоже использовалась натяжка.
Если мое упрямство помогало раньше, может, и сейчас сработает?
— Зеленый. Я знаю, что ты не любишь сидеть в клетке, но придется смириться — иначе ты можешь удрать и полететь меня искать, а это нежелательно. Но у тебя по-прежнему есть альтернатива. Подскажи способ вылечиться или хотя бы намекни: как связаться с теми, кто его знает? И тогда мы все переиграем. Мне ведь тоже не хочется в одиночку бродить по этим холмам — гостиниц теплых там нет. Ну как? Договорились? Скажешь?
Нахохлившийся птиц воплощал собой само недовольство: отсыревшие кончики перьев, взъерошенный вид, затаенная злоба в глазах — он не любил, когда его закрывали в клетке. Да и сухой закон в походе достал уже до печенки. И во взгляде еще что-то странное — пестрая помесь сочувствия и упрямства.
— Молчишь? Ну молчи-молчи… А еще друг называется…
Тут уж попугай не выдержал:
— Сходи и утопись по-быстрому — не заслоняй мне солнце!
Я покачал головой:
— Ну ты и сволочь!
— Молчи, смерд! Сгною!
— Зеленый! Если я вернусь, то первым делом тебя на бульон пущу!
— В этом вертепе могут и отравить.
— Я знаю, что ты тварь ядовитая, но ради такого дела рискну!
Тук, прислушиваясь к нашей милой беседе, насторожился:
— А чего это вы сказали «если вернусь»?
— Оговорился. «Когда вернусь».
Горбун недоверчиво нахмурился, а я, переводя мысли этого простодушного человека на другую колею, приказал:
— Епископу передашь, чтобы организовал перевозку угля от тех ям, что межгорцы в холмах устроили. Там его много уже должно накопиться. И до моего возвращения попугая не поить. Из клетки тоже не выпускать. И следить за его поведением.
— Чтоб ты до смерти подавился! — возмутился птиц.
— Как это — следить? — уточнил Тук.
— Если волноваться начнет, значит, готовьтесь встречать нечисть.
— Так если его не поить и держать взаперти, он весь замок разнесет. А вы говорите «волноваться»…
— Все равно следите.
— И долго вас ждать?
— Как получится. Дня три-четыре минимум, а то и неделю. Наверное…
Я ведь вряд ли продержусь здесь дольше. Но об этом Туку лучше не знать.
Эх, Зеленый-Зеленый… Ну почему ты молчишь? Ведь наверняка что-то знаешь. Гнусная скрытная тварь!
Вот и все. За поворотом дороги скрывается хвост колонны — всадники, обступившие вереницу устало плетущихся межгорцев. Они уходят в Мальрок, а я остаюсь.
С востока и юга все те же каменистые холмы, на западе петляет быстрая речушка, питающая Черное озеро. Лес здесь сводить некому — дикие места, но приличной растительности все равно мало. Лишь по берегу и в распадках темнеют зимние безлистые заросли, да кое-где на склонах зеленеют невысокие, но пышные заросли древовидного можжевельника.
Здесь и летом уныло, а уж сейчас…
Природа, будто приветствуя мое самоубийственное решение, плюнула в лицо порывом холодного ветра, усиленного шариками ледяной крупы. Пару минут как остался один, но уже проклинаю себя за глупость.
Ладно, пожалеть себя любимого всегда успею. Что мы имеем? Я один — это плохо. Но мне уже доводилось бывать в одиночестве. Я сумел море переплыть самостоятельно, мною медведь подавился. Так что опыт выживания имеется.
Я в не самой лучшей физической форме — это тоже плохо. Но и в таких делах у меня тоже есть опыт. Много ли найдется людей, способных на сломанных ногах сбежать из застенка, сжечь тюрьму, разгромить обитель инквизиции, отыскать пропавшего друга? Лично мне такой человек известен в одном экземпляре. Будь у меня зеркало — сейчас бы на него полюбовался.
Что с вещественным обеспечением? Имеется транспортное средство: лошадь (одна штука). Брать вторую не стал — сил не хватит управиться с двумя. В переметных сумах запас продовольствия, овса, сухая одежда, кусок натертой воском парусины. Тук даже позаботился о вымазанной в смоле лучине для растопки костров. При моем аппетите протяну недели две. Коню придется хуже — в основном будет довольствоваться подножным кормом. Ничего, как-нибудь перебьется.
Есть арбалет — не слишком сильный, но очень удобный. С таким даже немощный сможет управиться. Два ножа; легкий матийский меч, не раз выручавший в трудную минуту; свинцовая гирька на плетеном ремешке. Не сказать, что готов к серьезному бою, но хлеб нарезать сумею.
Если вспомнить мой великий поход по морю, тогда из имущества имелись лишь рубаха и штаны. Однако даже при столь слабом материальном обеспечении я сумел расправиться с медведем (один раз убил, на второй — убежал), преодолеть десятки километров водных пространств, развести костер и даже нашел себе кое-что перекусить.
В общем, по транспорту и матобеспечению у меня одни плюсы. Главное — не свалиться окончательно, а об остальном можно не волноваться. Если сейчас развернусь и направлюсь в Мальрок, скорее всего, завтра к вечеру увижу его стены. Но что мне там делать? Я не для того здесь остался. Пора браться за дело.
Старую дорогу искать не пришлось — мой четвероногий транспорт справился с этой задачей самостоятельно. Я просто направлял лошадку вдоль реки, и животное, незначительно маневрируя во все стороны, старалось выбирать оптимальный путь. Через какое-то время стало заметно, что когда-то в этих нехоженых местах было гораздо оживленнее. В природе ровные тропы сами по себе не возникают, тем более такие широкие. Брошенный тракт — доводилось уже по таким бродить в начале своей эпопеи.
Как я ни старался, но следов человеческих рук не замечал. Просто ровная лента, тянущаяся меж холмов. Ни брусчатки, проглядывающей между островками мха и пучками высохшей травы, ни остатков придорожных строений. Но все равно уверен — я на правильном пути. Это то самое место, о котором рассказывал умерший старик. Я иду по следам своего предшественника. Сворачивать некуда, и это радует — значит, направление единственно верное.
Недолго я радовался открытию. Погода серьезно ухудшилась — крупа теперь сыпалась почти непрерывно, а иногда начинал валить мокрый снег, причем крупными хлопьями. Затем попалось первое несомненное творение рук человеческих, но я этой находке не обрадовался. Все дело в том, что это были остатки моста — каменные быки, некогда несущие бревенчатый настил, — и руины дозорной башенки на левом берегу. Естественно, от настила не осталось и следа, но вот река, над которой он тянулся, никуда не делась — все так же бесновалась внизу.
Река по закону подлости была широкой, но на вид мелкой — быстрые воды пенились среди валунов на сплошном перекате. Мысль о том, что надо попробовать перебраться через это безобразие, мне не понравилась. Там и здорового с ног может сбить, а такого доходягу, как я, ждет судьба окурка, угодившего в смываемый унитаз. И лошадь не очень-то поможет — верхом переправляться нельзя (животине и без ноши трудно придется), а привязываться бесполезно — буду утопленником на веревочке.
Что делать? Хотелось плюнуть на все, спешиться, скрючиться в позе «бублик на боку», завернуться в плащ и просто лежать. Говорят, смерть от холода не так уж болезненна, а до утра я точно не дотяну при такой погоде. С другой стороны, сдохнуть всегда успею, так что пока имеются силы, надо продолжать барахтаться.
