Аналогичный мир (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
— Оно? Это оно?
— Да, — глухо ответил он.
Сейчас она зажмётся, и начинай сначала.
— Что? — её губы касались его уха, но он еле различил, скорее угадал вопрос. — Что мне делать?
Да она что, совсем ничего не знает, что ли?! И ответил слишком резко, как не хотел.
— Согни ноги. Ну. Ноги выше, Джен!
Она послушалась, и он, извиняясь, торопливо говорил:
— Запертую дверь всегда ломают. Только не опускай ноги. Сейчас… потерпи, ещё немного…
Только не рвать, вдавливать, раздвигать. Не спешить. Она тоже старается, пытается поймать ритм. Он упирался локтями в постель, охватив пальцами её плечи. Так, ещё так. Он посмотрел на неё и увидел закушенную губу и наполняющиеся слезами глаза. Но он видел, сколько он видел таких лиц, когда пересиливают боль, чтобы не закричать, не выдать себя… Он наклонился, губами собирая солёную влагу из её глаз.
— Спасибо, Джен, всё хорошо, теперь всё хорошо.
— Я не Джен, — всхлипнула она.
Он мягко высвободился и лёг рядом. Она медленно выпрямила ноги, ещё раз всхлипнула. Лежа рядом на боку, он успокаивающе погладил её, но она словно не заметила этого, лежала и смотрела в потолок, глотая слёзы. Ну что ж, он сделал своё дело, сделал, как мог. Дальше ей решать. Он убрал руку, вытянулся на спине и прикрыл глаза. Что бы ни было, но эти несколько секунд, пока она будет принимать решение, эти несколько секунд — его. Всё-таки он устал. И тут тёплая ладонь уже знакомо легла на его плечо, погладила. Он открыл глаза. Теперь она склонялась над ним, и её волосы легли ему на грудь и плечи. На щеках блестели две дорожки от слёз, на нижней губе ещё виднелся след зубов, но она улыбалась, мягко и очень по-доброму, и… и ни одна белая никогда ещё так не улыбалась ему, он даже не может названия подобрать.
— Тяжело тебе со мной пришлось, да?
Ещё один невозможный вопрос, и ответил он тоже по-невозможному.
— Нет.
— Я ведь ничего не умею, не знаю. И было совсем не больно, совсем-совсем.
Она лгала, он ведь видел её боль, но как же он был благодарен ей за эту ложь.
— Спасибо, Джен, — повторил он, прокатывая по гортани и нёбу это ставшее таким красивым имя.
— Я не Джен, — повторила она.
Он растерялся. Неужели перепутал?! Но ведь он слышал…
— Я слышал… поздравляли… — попытался он объяснить.
— Да, — она резким взмахом головы перебросила волосы на спину, но руку не отнимала. — Все называют меня Джен, а я Женя.
— Джже-нния, — удивлённо повторил он странное имя.
— Да, я… я русская.
Русская? Империя воюет с русскими, это даже рабы знают. Русские, «условно белые», «без расовой гордости», враги цивилизации… Он приподнялся на локтях, забыв обо всём. Так она русская? Она… она другая!
— Же-ня, — он потряс головой, сам не зная, что сказать. — Ох, Женя!
— Что?
Её глаза стали такими грустными, что у него перехватило дыхание. Он знал один способ утешения, и больше ничего не мог сделать. Он обнял её за плечи и притянул к себе, целуя мокрые щёки и глаза. Её губы ответили ему, и уже смелее она тоже гладила и обнимала его. И вдруг вопрос, от которого его будто током тряхнуло.
— Ой, ты прости меня, я даже не спросила. А тебя как зовут?
Он убрал руки и откинулся на спину.
— Я не то спросила, да? Но ведь у каждого человека есть имя.
«У человека, а я раб!» — кричал он про себя, а губы его сами, без него уже выговаривали.
— У раба нет имени.
— Но как-то же тебя называют, — настаивала она.
— По номеру.
— Номеру? — удивилась она.
— Да.
Он высвободил из-под неё правую руку и показал ей питомничную татуировку чуть выше запястья. Она задумчиво дотронулась пальцем до чёрных цифр.
— И друг друга тоже по номерам?
Он молча отвернулся.
— Извини, — её рука всё ещё лежала на его запястье. — Я не хотела обидеть тебя. Но… но как мне тебя называть?
И после всего, что было между ними, он не стал ей лгать. Она русская, она другая, не леди, не белая, ей… он может, хочет довериться, она не предаст. И как же неожиданно легко выговорилось то, что до сих пор он ни разу, никогда не произносил вслух.
— Эркин. Меня зовут Эркин.
— Эркин, — повторила она и прижалась к нему. — Эркин, милый.
Он не понял, но подыграл.
— Же-ня, ми-лий.
— Нет, — засмеялась она. — Милый это мужчина, а женщина милая.
— Ми-лай-а, — повторил он.
А она весело объяснила.
— Это по-русски. То же, что по-английски dear.
Он кивнул и сделал то, чего он в жизни себе не позволял, зная, чем это может обернуться: поднял руку к её лицу и очень осторожно провёл по нему кончиками пальцев, обводя линии скул и рта.
— Милая, — повторил он ещё раз новое слово.
Она не обиделась на него, а засмеялась, и он легко поднялся навстречу её смеху, сел на постели напротив неё. Она смотрела на него, и улыбка ещё на губах, а глаза стали тревожными. Он улыбнулся ей. Он знал силу своей улыбки. И протянул ей руки ладонями вверх. Помедлив, она тоже села и положила свои ладони на его.
— Ещё?
— А… а тебе не трудно?
Он засмеялся, замотал головой так, чтобы волосы рассыпались прядями.
— С тобой нет.
Он не лгал ей. Это и в самом деле было так. Она поверила, но, подаваясь к нему, спросила.
— А больно не будет?
— Это только в первый раз больно, — объяснил он и пообещал, — я постараюсь, чтоб не было.
— Всё равно страшно, — вздохнула она. — Только ты мне говори, что делать.
— Скажу, — кивнул он.
Но говорить, особо не пришлось. Она ловила его движения и подстраивалась под них. Он только чуть подправлял ей руки. И уже её губы скользили по его лицу и груди. И она помогла ему войти, только на мгновение, вздрогнув в ожидании боли. И, уже играя, он, обхватив её, перекатывался по широкой кровати. Она смеялась, и её волосы опутывали их, и её радость была и его радостью. Никогда с ним такого не случалось. Он что-то говорил ей и не слышал себя, ничего не слышал, кроме блаженного звона в ушах. А потом звон прошёл. Они лежали рядом, и он увидел её лицо и болезненно сощуренные глаза.
— Тебе свет мешает? — сообразил он. — Выключить?
— Да, пожалуйста, — попросила она.
Он встал, и его шатнуло: пол раскачивался батудом. Однако, выложился он… как ни в жизни. Он выключил верхнюю лампу, и в сразу обрушившейся темноте услышал её голос.
— Ой, темно как!
Это, конечно, ему раньше надо было сообразить и переключить на ночник. Он включил лампочку-грибок на столе, и мягкий розовый сумрак был так приятен после белого верхнего света.
— Так хорошо?
— Да, спасибо.
Он сел на край кровати. Кабина уже не раскачивалась, но ощущение зыбкости ещё держалось.
— Устал? — угадала она, — ты ложись, отдохни, — и вздохнула. — Попить бы сейчас, правда?
— Правда, — кивнул он. — А ты закажи.
— Чего?
— Что хочешь, — пожал он плечами. — Воды, вина…
Она напряжённо свела брови, о чем-то думая.
— Но… но у меня осталась всего пятёрка. Что на нее можно заказать?
Пять зелёненьких… он усмехнулся.
— Два апельсина. Если очень маленькие, то три.
— Всё равно, — вздохнула она. — Ты возьми в сумочке…
Он молча встал и принес ей сумочку, а на её удивлённый взгляд скупо объяснил.
— Нам запрещено это. Я могу только передать деньги и заказ.
Она быстро закивала, завозилась. Он отвернулся. Заглядывать в сумочки и кошельки спальнику ни под каким предлогом нельзя.
— Вот, возьми, — она протягивала ему старенькую, в заломах, с подклеенным уголком бумажку. — Попроси два больших.
Он молча кивнул и снова встал. Связь с кухней у углового стеллажа. Он нажал кнопку вызова и приготовился ждать, но откликнулись сразу.
— Сорок седьмая, слушаю.
Он не узнал голоса, но это ничего не меняло.
— Сорок седьмая, два больших апельсина.
Пока говорил, его пальцы вслепую нашли картонный патрончик, скатали и заложили в него деньги, и сбросили патрончик в отверстие под кнопкой.
