Кому на руси жить (СИ) - "Константин" (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Тишина как у Дракулы в гробу.
Усатый медленно встает, с шумом роняя свою лавку. Руки на пузе складывает, большие пальцы под пояс засовывает.
- Больно ты дерзок для татя неумытого! – рокочет. – Мне ведь только взгляд кинуть и не будет тебя!
Черт, “Оскара” в студию! Старина Станиславский тут бы во весь голос завопил: «Верю!»
- Не будет меня, – говорю спокойно, – не будет и серебра, вот Головач огорчится. Ты, дядь, лучше сядь и начни все сначала, причиндалами мы потом померяемся, когда дело сделаем, лады? Я очень хочу получить десятую долю как мне было обещано и наизнанку вывернусь лишь бы прижиться при боярском дворе. Если вы пропустили мимо ушей, то, что говорил всем и своему дядюшке в частности Овдей, – на вконец обалдевшего Мишу киваю, – то напоминаю: амнезия у нас, не помним мы ничегошеньки, хоть режьте, поэтому желаем, чтобы все формальности были соблюдены. Если усек – можешь начинать.
Я затыкаюсь и клею на лицо обезоруживающую улыбку.
Слышно как снаружи стучат пятками по дощатому причалу грузчики, жужжит где-то шмель, тренькнул склянками в глубине корчмы испуганный халдей.
Подобно синему киту усач с шумом выпускает из надутой груди воздух. Опускается на услужливо подставленную Буром скамейку и заявляет, что он, дескать, единоутробный брат боярина Головача Минай и не знать этого просто стыдно.
- Тоже – боярин? – спрашиваю.
- Нет, – говорит, – пока...
Дальше подрастративший спесь Минай рассказывает, что рядышком с Буром сидит еще один сын Головача – Завид (а я бы и не сказал, что они родные, Бур – темный, кареглазый, этот – белобрысый, рябенький). С Завидом сидят молодые воины Кульма и Протас, им всем полностью доверяет сам Головач и я, стало быть, обязан. Корчмаря зовут Кулей и он тоже свой в доску.
Отодвинули, значит, Бурушку от командования, это явно не добавило ему дружелюбности, сидит и неприязненно так на дядю косится. Миная это нисколько не колышет, он уже пришел в себя от моей наглости и вновь почувствовал себя хозяином положения.
Собственно, план изъятия серебра у незаконных владельцев у них жиденький и его я уже слышал от Миши. Если бы я действительно собирался возвращаться в разбойничью банду и искать сокровища, у меня возникло бы несколько вопросов. Два самых главных я решил все же задать, чтобы явить свою заинтересованность.
- Как – спрашиваю, – мне попасть к тем разбойникам, если я даже не знаю, то есть – не помню где их искать? И еще: что если серебро уже разделено по долям среди участников налета? Как мне прикажете его собирать?
Минай снисходительно ухмыляется и говорит, что не нужно никого искать – сами найдут, стоит потереться в людных городских местах, таких как торг для примера. Если сразу нож в бок не сунут, почитай полдела сделано.
Ко второму пункту моих замечаний братец боярина отнесся вовсе легкомысленно и предложил мне проявить смекалку на месте, разрешил даже перерезать поголовно всю разбойничью шайку во главе с атаманом, но серебришко добыть.
Я соглашаюсь. Смекалку, так смекалку, чего тут непонятного? Минай продолжает говорить, но факт наличия у причала большой лодки начинает занимать мое внимание больше, чем его трескотня. Я принимаюсь быстро соображать как попасть на эту или какую другую лодку, с кем договориться, чтобы сдернуть отсюда по воде. Могут запросить и наверняка запросят денег. Спросить с этих аванс? Не дадут, я б не дал... Так, что еще? Торг? Торг это же не что иное как рынок, базар? Добраться до городского рынка? Потрясти местных жиганов, если они там водятся. Денег можно надыбать у Миши, ведь у Овдея дома точняк кой-какие нычки есть.
Начинаю ерзать от нетерпения, хочу поскорее отправиться к причалу. Рваный взглядом спрашивает в чем дело, я киваю – потом, мол. Так же рассеянно я поддакиваю словоизлияниям Миная, уже совсем их не воспринимая.
Под конец Минай разрешает мне сегодня отдохнуть, семь отведенных дней возьмут свой отсчет с завтрашнего утра. Неугомонный Бур предлагает приставить ко мне человека для догляду.
- Зачем? – жмет плечами Минай. – Его жизнь в его же руках да и подозрений меньше. Хочет жить как человек, а не по лесам клещей да комаров кормить – пущай повертится.
Оставшийся непонятым обиженный Бур с братом и сотоварищами покидает корчму. Минай смотрит им вослед с усмешкой.
- Щенки, – говорит с презрением. – Вот кого бы послать добро возвращать.
Здесь не могу с ним не согласиться. Он перестает улыбаться и разом темнеет лицом, обдумывая что-то.
Я понимаю, что нелепая сходка завершена. Не благодаря за обед, тяну Рваного на выход. У дверей Минай, отечески подтолкнув Мишу вперед, придерживает меня за локоть. Из горячего шепота в ухо узнаю, что брат боярина Головача с удовольствием доплатил бы от себя если я расправлюсь с главарем разбойной шайки и ее членами. Я обещаю приложить для этого максимум усилий и спешу откланяться.
Тащу Рваного к причалу. Лодки там, конечно, уже нет. Ловлю патлатого босого мужичка в коротких портах типа бриджей. Морда усталая, голая спина потная и грязная. Спрашиваю куда подевалась лодка, отвечает, что разгрузили, назад ушла, завтра утром еще две придут. Лодки тут есть и свои, поменьше, но, ежели платы нет, никто не повезет даже на расстояние плевка.
Делюсь с Мишей своими прикидками где разжиться бабками. Он говорит, что надо потрясти мать Овдея, ибо сам пока не в теме где хранится семейная кубышка.
Мы еще немного поболтались по заросшему камышом и осокой берегу. Привязанных к колышкам лодок насчитали с десяток. И захочешь не возьмешь – весел нету, противоугонка, однако...
На обратном пути в деревню нас по-очереди обгоняют две порожние телеги. Возницы предлагают подвезти, но мы отказываемся – что на своих двоих пехать, что с такой скоростью и комфортом ехать – без особой разницы.
Снова приходим к дому Овдея. Во дворе нас встречает его мать – тетка рухнувшая в прошлый раз в обморок. Встречает довольно приветливо, ласково, я б сказал, все Овдеюшка да Овдеюшка, мне улыбается как своему...
Я же как оборотень на луну чуть не завыл на поползший невесть откуда, рубящий с ног запах готовящегося шашлыка, по-собачьи заворошил носом.
Никогда еще не видел у Рваного такой хитрой физиономии. Он, видите ли, предполагал, что моя нежная сущность воспротивится приему столь неказистой и непривычной пищи. Поэтому к нашему приходу распорядился забить и зажарить кабанчика. Собственно, свинтуса умертвили намного раньше, еще утром, а вот готовить начали едва завидев нас пылящих за околицей.
Как истинный приверженец нормальной мужской еды насилу сдерживаю благодарную слезу. Второй сюрприз ждет меня в доме.
- Ничего себе не натер? – спрашивает Миша, протягивая стопку сложенной белой ткани. – Надевай.
Это нательная нижняя короткая рубаха и штанцы по щиколотку.
- Портной весь день шил? – спрашиваю.
Рваный загадочно улыбается. Я надеваю только кальсоны, как я их втихаря прозвал – жарко для двойной рубахи.
Потом до заката мы с ним сидим вдвоем во дворе на лавке под окнами. Трескаем отлично пропеченное, недосоленное мясо, запиваем квасом. Вполголоса вспоминаем былое, смеемся, грустим, обещаем. Миша, что характерно, ни словом больше не упоминает прошлое и древнюю Русь. Вот и славно, думаю, завтра мы отсюда свалим...
- Ты спать где предпочитаешь? – спрашивает Миша, когда темнеет.
- Какие варианты?
- Не много вариантов: со мной в доме, либо на сеновале.
Соглашаюсь на сеновал. От подушки и покрывала отказываюсь Духотища такая, что в пору голым спать, замерзну – в сено зароюсь.
Сеновал находится как раз над той конюшней, где я валялся связанный. Миша показал приделанную под выступающим свесом крыши лестницу, ведущую наверх к квадратной дверце на длинных, кованых петлях.
- Спокойной ночи, – говорю устало и лезу спать.
Пространство под крышей на две трети оказалось забито прошлогодним, но все еще ароматным сеном, мягким, как взбитая перина. Я забиваюсь в дальний угол, сооружаю нечто похожее на подушку, стаскиваю сапоги и укладываюсь в шуршащее, уютное лежбище. Ночь бы простоять, а утром видно будет. Ноги надо отсюда делать пока не поздно, с психами поведешься – сам психом станешь.
