Герой не нашего времени. Эпизод I - Полковников Дмитрий (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗

Панфильев задумался. Действительно, откуда ей знать значение пяти букв, которые отмечены карандашом. И Леонов сейчас изолирован от всех, контактируя с источником в германском посольстве [630].

В пятницу агент сообщил, что нападение произойдет в субботу или в воскресенье – 22 июня. Но на сей раз, господин Кегель никаким документом свое очень эмоциональное убеждение не подтвердил. Вчера, после обеда, он вновь экстренно попросил о встрече, сообщив, что прошлой ночью из Берлина пришло указание: немедленно уничтожить секретные документы. Вот это был самый тревожный признак! Они, вместе с начальником Разведупра, долго думали, как объяснить ситуацию руководству, но так и не решились – нет убедительных доказательств.

А Панов выбрал кодовое слово, ясное и понятное одним посвященным. Именно сигнал «Гроза» поступит из советского посольства в Берлине около двенадцати дня, в последней шифротелеграмме военных разведчиков, работавших под дипломатическим прикрытием.

— Я вас обрадую, Арнимов решил выйти на контакт, едет к нам сам – поездом. Но встретите вы его не одни – я распоряжусь.

— Вряд ли вы его там найдете, в поезде будет один курьер.

— Слушай, Полина, неужели ты никогда не ошибалась? — Панфильев нахмурился еще сильнее.

— А вы? — она пыталась унять бешеный стук сердца. Вот это да, какую серьезную пьесу написал Островский, заставляя бледнеть даже генералов от одного названия. Это явный код, это нападение немцев – блицкриг, война!

— В отличие от вас, я ошибался гораздо реже!

Да, Панфильев не ошибался, даже когда отправил бывшего военного атташе в Польше генерал-майора Рыбалко в войска. Дуракам в разведке нет места, особенно тем, кто переоценивает мощь врага. Вот только, когда польская армия Андерса отказалась воевать в СССР, Павел Алексеевич из начальника Разведупра вновь стал танкистом, и начал служить под командой того самого «дурака». Но воевал бывший разведчик храбро и честно, закончив войну командиром гвардейского танкового корпуса и Героем СССР. Вновь все по местам расставила война, но Панову было очень неприятно видеть, как в будущем легендарном «аквариуме» за первые два года войны сменилось аж два начальника, пока дело не поручили местному военкому.

В ответ женщина упрямо сжала губы, понимая, что генерал-майор напоминает о ее связи с «троцкистами» и их друзьями, неуклонно вычищаемыми из Разведупра. На некоторое время в кабинете воцарилась тишина, Панфильев задумался.

Вот дура! Она что, не понимает – это ее шанс! Его приятель, Ильин, вообще хотел выжить эту женщину из конторы, но так и не смог, вмешались особые обстоятельства. Может, это и к лучшему, Мареева оказалась толковым и, главное, скромным учителем, быстро натаскивающим новые кадры для работы. Он сам не кадровый разведчик, в здании на Знаменке всего год, а в новой службе оказалось немало неприятной сюрпризов.

В совпадения не верилось, но «грозы» в этом году случиться не могло. Пусть Мареева сама разберется, но под контролем, и не вынося сор из избы.

— Товарищ генерал-майор, война, — ворвался к ним дежурный, вытаращив глаза.

— Вы что, издеваетесь надо мной? Что за глупые шутки!

— Это не шутки. Голякова и вас срочно вызывают в Генштаб! Немцы бомбят наши города. На протяжении всей границы бьет артиллерия.

— Как – бомбят? — у Панфильева перехватило дыхание. Он же лишь полчаса назад, смеясь, кому-то доказывал, как дважды два, что хоть война с Германией и неизбежна, но этим летом невозможна. Надо ждать вестей, но не о боях на английском берегу Ла-Манша, а на Ближнем Востоке.

Не надо паники, ему еще в начале мая звонил сам товарищ Сталин и сказал, что «немцы нас хотят запугать, в настоящее время они против нас не выступят, они сами боятся СССР» [631]. В факте звонка Панов очень сомневался, поскольку его начальник Голяков в кабинете вождя перед войной был последний раз 11-го апреля и далее ограничивался лишь рассылками спецсообщений Сталину, Ворошилову, Молотову, Тимошенко, Берия, Кузнецову, Буденному, Кулику и далее по списку.

Зато еще с марта росла уверенность, что операция «Морской лев» не состоится. Не секрет, что воздушную битву за Британию Адольф Гитлер давно проиграл. Раздражение генерал-майора вызвал тот факт, что это уже третья война, о начале которой военная разведка узнает последней.

Первой военной приметой в столице стала милиция, неожиданно оцепившая здание посольства Германии около семи утра.

А так, улицы были спокойны. Еще ничего не зная, Москва жила обычной мирной жизнью. Трамваи, троллейбусы и автобусы шли переполненными, развозя жителей по местам воскресного отдыха. Подальше от городской духоты. И этот рассвет обещал особенно жаркий день.

Десять часов утра. С улицы раздался веселый смех, и Мареева машинально выглянула в окно. По Знаменке куда-то шла компания юношей и девушек. Одна счастливица, цокая каблучками, увлеченно поедала эскимо, а ее парень рядом так и норовил «случайно» коснуться руками плеч и бедер подруги.

Они шли по улицам, такие легкомысленные, свободные и веселые! Болтали, смеялись и радовались. Впереди вся жизнь, вечная молодость и обязательное всеобщее счастье.

Полина вновь включила радио, желая услышать «последние известия». Ну, что же: «…правительство Германии выразило свое сожаление и заявило о своей готовности компенсировать людские потери и материальный ущерб, причиненный бомбардировкой».

Слабой соломинкой замаячила надежда, Мареева встрепенулась и вновь поникала, вспоминая, что уже слышала, как немцы извинялись за ошибочный налет на Дублин. Ирландцев Гитлер старался не раздражать.

Что делать? Ожидание этого Арнимова становилось все более невыносимым.

Еще очень далеко от нее двигался по железной дороге поезд, спеша к Москве и, несмотря на задержку, обещая быть в столице к ночи. Время в пути на пару часов меньше суток.

Проснувшись около полудня, Майя вышла в неширокий коридор, где оживленно разговаривали два командира.

Она прислушалась, на станции Красное военные слышали, как диктор сказал, что в полдень по радио передадут сообщение чрезвычайной государственной важности. У репродуктора уже собирались взволнованные люди, а тот вдруг начал передавать одни бравурные марши, ревущий рокот которых начал еще больше взвинчивать толпу.

Вагон качался, колеса стучали и граждане, занявшие за деньги полки у железной дороги, постепенно приближались к Смоленску. Ненашева смотрела в окно. Вот, вывеска «Катынь» мелькнула за стеклом, а дальше пошел совсем унылый пейзаж. Бесконечно бегущие леса, лишь мелькнет, петляя дорога, то приближаясь к железнодорожному полотну, то вновь, скрываясь за деревьями.

— Давайте знакомиться? Меня зовут Иван, а это – Андрей, — разговор командиров как-то угас при виде хорошенькой, но почему-то грустной, девушки.

Майя промолчала и отвернулась.

— Ой, какая гордая! Как же тебя звать?

— Девушка, давайте погрустим вместе!

Бесцеремонность молодых людей стала ей докучать, и она вернулась обратно в купе, закрыв за собой дверь.

— Что, пристают? — очнулся Федор, он почти не спал, так, подремывал.

— Да, пристают.

— Ты красивая, дочка.

Поезд, между тем, подошел к Смоленску и в коридоре вдруг захлопали двери, послышался топот множества ног, раздались громкие голоса. Майя посмотрела, как машинально придвинул к себе вещмешок, сопровождавший их сержант. Что же такое лежит там?

— Что случилось? — она тоже вышла из купе.

— Война! Молотов выступает.

— Как, с кем? — ее сердце от страха упало в пятки.

— Известно, с кем! С заклятым другом, Германией!

— Матка бозка! — произнесла мама и осенила себя крестом.

— Ничего, дочка! Били мы уже этих колбасников, и еще раз побьем!

А в Вязьме, где паровоз минут двадцать набирал воду, они попали на митинг железнодорожников. Глаза немного рябило от обилия кумача, а с трибуны, где менялся один оратор за другим, доносилось: