Назад в СССР: демон бокса (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич (читать полную версию книги TXT, FB2) 📗
— Не помню… Про бокс не помню. А откуда ты знаешь про насилие?
— Я много чего знаю. И почему папа сердится, когда я иду писать через четверть часа после отбоя, и откуда берутся дети, и массу другого. Кроме политэкономии социализма, конечно.
— Не дерзи.
— А ты не лишай самого для меня важного в жизни и тобой обещанного. Про милицию — я серьёзно.
— Я же тебе не враг! — у неё полились слёзы, размывая дешёвую советскую тушь, нанесённую к тому же слишком густо. — Я тебе добра желаю. Ну, пусть я только доцент. В будущем. А ты?
— Ну, точно не буду горбатиться за триста пятьдесят рублей. Поеду на Европу и на Олимпийские игры. Посмотрю мир, заработаю реальные деньги. Ваше с папой убогое существование не для меня.
— Это тебе еврей Коган пообещал⁈
— Он — неудачник. У него ни черта не вышло. Минск для него — тупик. Как говорил ваш картавый Вовик, «мы пойдём дгугим путём».
— Каки-и-им путём?!!
— Мама, мне девять с половиной лет. Думаешь, я могу просчитать взрослую жизнь всю наперёд? Только знаю, чего хочу, и магистральное направление — бокс. Ты ни черта не желаешь слушать и только готова бить по лицу — мне за месяцы тренировок никто так не съездил. Или ты со мной, или я без тебя. Выбирай.
— Я же столько для тебя сделала…
— И перечеркнула единственной глупостью.
Быть может, впервые за эти годы она пристально посмотрела мне в глаза. Похоже, содрогнулась, что-то увидев в глубине. Неужели демона?
Во время одной из командировок на Землю я смотрел фильм ужасов «Омен», где американской семье подменили в роддоме ребёнка на дьявольское отродье. Он рос совершенно беспроблемным, никогда не болел. А однажды типа случайно убил свою мать. «Вышний» устроил подмену ещё внутриутробно, генетически — я её сын. Неужели чисто эмоционально, на уровне инстинктов, она о чём-то догадывается?
— Ты порой говоришь как совсем взрослый. Ерунду говоришь, но взрослую.
— В спорте как на войне — взрослеют быстро. Короче. Сегодня я иду в секцию как всегда. И завтра, и так далее. Будешь против — у тебя нет сына.
Конечно, я был страшно зависим от родителей. Отец до колик боялся любых скандалов, из кожи вон лез бы, чтоб замять, и замял бы наверняка. Точнее, замёл бы как сор под ковёр. Педагогический мордобой подрастающего поколения практикуется повсеместно, папу лишь пожурят, что не справился с ситуацией внутри семьи. Поэтому я блефовал. Но сработал эффект неожиданности.
— Давай так. Сегодня сиди дома. Пусть лицо пройдёт. Завтра иди куда хочешь.
— Сегодня. Скажу — хулиганы напали, поверят. У нас почти все пацаны из неблагополучных районов. А вот в школе это действительно не стоит показывать. Напиши записку классной.
Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понимать — она попробует отыграться. Женщины не умеют проигрывать и всегда будут искать путь к реваншу.
Это пророчество сбылось уже в субботу, когда я вернулся из школы и засобирался к Киму. Мама вдруг «заболела» и попросила посидеть с ней.
— Кто тебе дороже — спорт или родная мать?
Отец был в универе, началась зачётная сессия, и горе тем студентам, кто не выучил судьбоносные решения XVII съезда ВКП(б).
— Хорошо. Я вызову тебе врача. Температуру мерила?
— Думала, ты меня пожалеешь! Любовь родного сына — лучшее лекарство… Не надо врачей!
— Я тебя люблю, — соврал, не покраснев. — Хоть ты избила меня по лицу ни за что. Какие нужны лекарства? Напиши на листке, я сбегаю в аптеку.
— Не надо мне лекарств… Дома всё есть. Нужно просто отдохнуть, набраться сил. Посиди со мной.
Посидел. Ровно пять минут. А потом надел серое безобразное пальто, типичную верхнюю детскую одежду для зимы в начале семидесятых годов, и бегом кинулся к институту физкультуры, навёрстывая опоздание. Фактически — только пересечь Ленинский проспект напротив «Столичного» и ЦУМа, добежал бы и в свитере. Но — «мама будет волноваться».
Опоздавших Ким карал отжиманием на кулаках. Полезно и не мучительно. Но, так или иначе, неприятно чувствовать себя наказанным. Отсчитав пятьдесят отжиманий, я подскочил и присоединился к основной группе.
Лидировал здесь Женька, в лагере небезуспешно ухлёстывавший за «королевой» Галей, правда, больше не вспоминавший про летнюю пассию. Он был тяжелее меня и выше ростом, поэтому конкуренции не составлял. Гонял по залу с резвостью дикого горного козла, задавая темп.
Нарушая общий ритм, а после разогрева пацаны обычно начинали боевые упражнения, папа выстроил группу, нас ходило двадцать человек, сказав, что сообщит нечто важное. Мы подобрались.
— Друзья! Ученики! Скоро наступит новый тысяча девятьсот семьдесят первый год, и самый лучший подарок нам сделал Белорусский республиканский совет общества «Динамо». Наша секция, включая четыре других группы, официально получает право участия в турнирах по дзюдо. Но это ещё не всё. В виде эксперимента нам предоставляется статус кадрового резерва для МВД и КГБ, поэтому я вправе обучать вас боевому самбо. Позже будем участвовать в соревнованиях.
Мы замерли. Потом на весь зал прогремело: ур-ра!
А я не знал, как к этому относиться. После распада СССР бывшие самбисты сделали серьёзные деньги в контактных единоборствах. Через какое-то время я больше не смогу совмещать бокс и уроки папы Кима, проповедовавшего собственный стиль, смесь дзюдо и карате-до. Говорят, он ещё пацаном служил в войсках НКВД, охранял пленных японцев на Дальнем Востоке и тренировался с ними… Не уверен, что это — правда. Да и сколько же ему лет? Война с Японией закончилась больше четверти века назад!
Да, мне не хочется уходить из просторного подвала института физкультуры, бросать Кима, Женьку и остальных. К тому же боевое самбо и прочее руконогомахательство куда ближе к реальным схваткам для силовиков и просто желающих уметь постоять за себя, чем оторванный от этих реалий бокс. Но бокс собирает больше болельщиков. Он — спорт самодостаточный, а не утилитарный комплекс самообороны. «Вышний» точно не позволит променять его на иные единоборства.
И так, до какого-то времени я вынужден сидеть на двух расползающихся стульях, удерживая их мышцами полупопий, чтоб меня просто не разорвало по складке задницы.
Отдам должное Киму, он не был фанатом классики карате, такие заставляют подопечных двигаться исключительно перетеканием из одной правильной стойки в другую, сэнсэй давал куда больше простора, настаивая лишь, чтоб в начале любого приёма тело принимало наиболее эффективное положение. Больше всего поощрял удары без подготовки, способные стать неожиданностью для противника, учил работать преимущественно ногами, не давая сопернику по его инициативе прорваться в ближний бой. А вот пробив защиту ударом стопы или пятки, разрешал идти на добивание кулаками либо захватывать руку конкурента для болевого. Ким не поощрял борьбу в партере и почти сразу поднимал спортсменов, что мне по душе: катание в обнимку двух потных мужских тел по ковру к взаимному удовольствию обоих неуловимо отдаёт гомосятиной, прошу прощения у мужественных гетеросексуальных адептов вольной и классической борьбы.
Тренировка непременно сопровождалась медитацией в позе лотоса. Ким читал какие-то мантры на непонятном мне языке. Вслушиваясь в его голос, я отключал волю и отдавался куда-то уносящим меня вдаль медитативным потокам. Именно в эти минуты внутренняя энергия копилась с утроенной или учетверённой скоростью, ссадины и синяки заживали практически моментально, куда-то пряталась усталость тренировки… И это было здорово! Коган, до мозга костей материалист и европеец, подобными техниками не владел.
Зато разнообразие ударов руками, заученное мной на «Динамо», намного превосходило схваченное у Кима. Невероятно прогрессивный для «эпохи застоя», Владимир Львович давал ученикам западные приёмы, не приветствующиеся советской школой бокса. Те же спартаковцы Ботвинника вряд ли отрабатывали джолт или оверхэнд. Сами названия ударов — кросс, хук, джеб — не одобрялись в английском оригинале, высочайше рекомендовалось заменять на русские аналоги — крюк (хук), прямой (джеб), нижний крюк (апперкот). Но эта рекомендация вылилась в пердёж в муку. «Вот апперкот, и я в углу, вот я едва ушёл…», — пел Высоцкий, и многомиллионная армия болельщиков советского бокса прекрасно понимала, о чём речь, она, наверно, задумчиво чесала бы затылок, если бы Владимир Семёнович что-то там завёл бы про «нижний крюк».
