Детство (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" (читаем книги онлайн .TXT) 📗
А я, значица, на разведку покуда. Хитровка, оно дело такое — только кажется, что несколько домов всего. На самом же деле там уу! Под землёй чуть не больше народу живёт, чем в самих домах. Ходы подземельные, пещеры всякие.
Где подвалы домов, где подземелья времён ишшо Грозного, а где сами хитровцы накопали, токмо сам чёрт и разберёт! Заплутать — делать нечего!
Колидоры, комнаты и комнатушки, где народишку по дневному времени и нетути почти. Где артелью живут крестьяне, на заработки пришедшие, там кашевары. Но больше, значица, не кашу творить, а добро сторожить.
Хитровка, она всякая. Всё больше крестьяне ночлега ищут, но и ворья хватает, нищих, разбойников. Разбойники, которы настоящие, как дяденька Волк, оне крестьян не трогают, оне за справедливость — господ всё больше. Ну и купцов иногда, но купцы — оне всякие бывают. Которые честно торгуют да работников не омманывают, тех и не трогают почти шта. Так только, денюжек иногда попросят на вольную жизню.
А есть портяночники, те вообще ничем не брезгуют. Порты драные да сцаные с мёртвого сымут и на пропой утянут. И знают ведь, что лупить за дела такие будут смертным боем, ан всё едино. Им бы сейчас винище в себя залить, а что завтра будет, думать уже не могут.
Шатаюсь по колидорам, да забредаю иногда в самый-рассамый ад почти што. Рожи такие, что аж оторопь берёт — опухшие, белёсые, а вшей! Божечки, ажно кишат, мало что лохмотья не шевелятся! У самого вошки есть, куда ж без них? Но столько?!
И костёр прям на полу, пущай и сто раз земляном. Что, камнями и кирпичами хоть какой-то очаг выложить не могут? Дым по земле стелется, глаза ест, да в щели куда-то и выходит потихоньку. Рази можно так жить? Как есть, подонки!
Выбрался наружу и ну дышать! После Трубных-то переулков воздух здесь духлый и затхлый, на Хитровке-то. А коли полазишь по подземельям и наружу вылезешь, так слаще сахару кажется. Мёд и мёд, надышаться невозможно!
— Бушь? — Подошёл знакомец, Ванька, протягивая семачки. Ну и не чиняся взял, цельную горсть, да с напупинкой.
— Айда, — Махнул ему рукой, — здеся где видно хорошо, так затолкают. Сверху поглазеем-то!
Сидим на козырном месте, на куче кирпичей от обвалившейся стены у Румянцевского дома. Всё видно, а взрослые сюда не полезут. Вес не тот у их, кирпичи хучь и смёрзшиеся, а под ногами разъезжаются.
А нам ништо! Сидим, как два воробья, о своём чирикаем да на людёв глядим. Отдыхом наслаждаемся, значица. Досуг проводим.
Торговки расходятся, растаскивают корчажки свои со съестным. С мужьями своими, значица, да сожителями. Меж ними вовсе уж опойцы шныряют — ждут, им иногда вовсе уж пропащее скидывают, а они и тому рады.
— Гля, — Ткнул Ванька грязной рукой, — Вишь там? Где Безносиха? Атаман наш маруху свою выгуливает. Кокаину нанюхалися и на тебе! Таки важные!
В голосе Ваньки зависть к щастю взрослого почти што мущщины. Шутка ли? Четырнадцать лет чилавеку! У огольцов [38] атаманит, у поездошников [39] успеват. Девка у его, денежки на кокаин.
Я думал было, что ён к тому же мущщинскому относится, что и табак с винищем, но нет! Тот-кто-внутри как разбушевался, ажно дурно стало, голова-то закружилася мало не до омморока. Такие картинки гадские в голову насовал, что я теперя к кокаину-то и на выстрел не подойду! И к ентим… марухам. Нос хочу чтоб цельный был, а не провал на его месте, сифилитический.
Ванька хучь и знакомец мне, и судбинушки похожи, ан нет! Я пущай и убёг от хозяина, так на Хитровке всю жизню провесть не хочу, нетушки! Не знаю пока, что да как, но вылезу из ямы энтой. Стану чилавеком, может быть даже энтим… телеграфистом! Или писарем где, тоже недурственно.
А Ванька, ён убежал всего-то по осени, а уже свыкся с бродяжничеством. Только и думает думушку, как вырастет, и начнёт марух выгуливать перед людями.
Общаимся вежественно, ан дружком мне никогда не станет. Тому-кто-внутри Ванька сильно не пондравился. Гнилой, говорит. И огольцы все эти с форточниками тоже не ндравятся. Вообче, сильно не хочет, чтоб я в разбойники шёл. Как подумаю, так сразу картинки всякие тюремные, и так покудова голова не разболится.
— Опрокинули сёдни лоток, — Важно рассказывает Ванька, — да и расхватали! Мелочёвка всякая нитошная. Она, ежели по отдельности закупать, так гроши стоит. А когда чуть не пол лотка захапали, так и вышел навар! Я выпил чутка да долги картёжные отдал…
Вздыхает.
— … ишшо рупь с полтиной должен остался.
«— Быт примитивных аборигенов», — Просыпается Тот-кто-внутри и показывает картинку с голыми коричневыми дикарями. А что? Гляжу на Ваньку внимательно, отчего тот важничает — думает, что завидую и восхищаюсь, значица. А и правда ведь — чисто энтот… обориген! Кости в носу нет и портки носит, а так один в один. Только у оборигенов кожа тёмная, а у энтова — душенька. А кто из них более дикой, я так сразу и не скажу.
Слухаю его, да поглядываю на площадь, где люд гуляет. Нищие выползли, огольцы, поездошники, фортачи [40] и ширмачи [41], проститутки. Кто гулеванит напоказ, кто на милость чью надеется, кто дружков для будущего дела разыскивает.
Ну и мужики-ночлежники с работ возвращаются. Гляжу-выглядываю, где там мои земляки? Агась!
— Давай, Ваня, — Хлопаю по плечу, — пора мне!
Сползаю с кучи и бегом до своих. Встречать, значица. Они же как телята малые, теряются в такой толпе. Взрослые вроде мущщины, крепкие и не сцыкливые, а затолкают-затеребят… теряются! Не знают, когда в ухо дать нужно, а когда за тряпицу за пазухой, где денежка хранится, хвататься.
А у меня само-собой выходит, будто и вырос не в деревне, а в большущем городе. Недаром — попаданец, не абы кто! Заколдованный, значица.
— Отстань-ка! — Налетев, толкаю в грудь ширмача, — Не замай земляков!
Тот хоть и постарше, мало что не пятнадцать, а отступает. За мной самонастоящие разбойники стоят. Дружим с ими, значица. И на кулачках, опять же, умею.
Я в первые дни на Хитровке ух как подрался-то! Чуть не десять раз, да не с годками, а всё с мальчишками постарше. Одного только не побил, а сам колотушек отхватил. Но отхватил-то вроде как и я, ан рёбра целые и голова не гудит, а ён об лобешник мой да локти руку сломал. Хваталку, значица. Не сразу и вскрылось-то, не заметил ён в горячке.
Теперя всё, не трогают. От людёв сурьёзных разбойники защищают, значица. А с мальчишками сам, взрослые в таки дела не лезут. Ну вот и справился сам.
— Твои, Конёк? Не признал!
— Не признал, — Ворчу для порядку и тяну земляков до комнаты, — Как же!
Мужики посмеиваются и вроде как шутейно, а слухают меня.
— Конёк, ишь ты! — Посмеивается один, — Пошто так?
— А бью как копытом, — Отвечаю, не забывая оглядываться, — и свинчатки никакой не надобно.
Всё, довёл! В комнате сразу становится шумно и немного душно. Мужики умываются, поливают друг другу над ведром, да байки травят. Потом едим, и я вместе со всеми, как взрослый.
Хотя почему «как»? Взрослый и есть! Пятачок за место на нарах сам зарабатываю, в общий котёл всяко-разное вношу. Когда денюжку, а когда и вот так, как сёдни — печево. Добытчик!
И пусть Ванька кликушествует, что токмо на Великий Пост так хорошо, как сейчас, я могу зарабатывать. Пусть! Неделю всего на Хитровке, ан не в огольцах, а своими силами кормлюсь. Справлюсь.
После ужина мужики посидели немного, обсуждая день и сёрбая кипяток. Потом подымили махрой и почти все легли спать, ворочаясь на подстеленных на нарах тряпках. Несколько, самых молодых и азартных, с часок поиграли в карты, переговариваясь негромко.
Залез наверх и я. На втором етаже мужики спать не любят, так что просторней. Вольготно раскинуться можно! Только что душно, да дым табашный под потолком собирается.
