Рацухизация - Бирюк В. (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Сразу предупреждаю: «американский зуб» к «голливудской улыбке» моего времени — никакого отношения.
Подбарабанник составлен из деревянных планок, утыканных по спирали аналогичными железными зубьями. При вращении — снопы проходят между зубьями так близко, что колосья обшмыгиваются.
Вот именно это они там и делают!
Такие молотилки — «штифтовые» — требуют меньшей силы, меньше мнут солому, чище вымолачивают сыроватый хлеб и меньше дробят зерно.
Важное отличие молотилки от ручного обмолота, отмечаемое ещё в 19 веке: «доброкачественность работы в них не зависит от прилежания и аккуратности самих работников»! Для большого хозяйства, при использовании наймитов или крепостных, как у меня — весьма существенно.
Поскольку молотилка не ручная, а более мощная, то добавляю соломотряс и чистильный аппарат.
Зерно пропускаем через шасталку. Его там шастают. Вот именно это с ним и делает быстро двигающийся барабан с шероховатой поверхностью. Потом сортируем по Пиннею: цилиндр из винто-спиральной проволоки, завитки которой сближаемы или раздвигаемы. Соответственно меняется размер проскакивающего в них зёрнышка.
Развязанные снопы раскладываются поперек стола и подаются в молотилку небольшими, но скоро друг за другом следующими пучками. Вкладывание снопов производится немного вкось и всегда колосьями вперед.
Чтобы не было препятствия к свободному выходу из машины соломы, для уборки приставляю пару рабочих.
Имеем намолот в 20 пудов зерна в час, рассортированное на три сорта. Зерно «праздничное» — светлое, чистое, чуть блестящее от полировки. И кучу всякого остального: солома, мякина, хоботьё…
Этим словом здесь называют полову — при провеивании она ложиться хвостом или хоботом по ветру.
Псковское выражение «хобОт» о хамовитом, неприятном мужчине — к слонам отношения не имеет, только — к сельскохозяйственному мусору.
Как пойдёт жатва на господских полях, так начнут сюда снопы возить да обмолачивать. У меня своего хлеба немного посеяно — десятин сорок. Такая… игровая площадка. Я уже объяснял — первогодние новины выгоднее крестьянам отдавать — на них остаётся, после первичной росчистки да раскорчёвки, ещё много работы. Но вот, два клина я себе забрал, пшеничку посеяли. Мне интересно новые технологии проверить. Вспашка лемехом, а не сохой, парная упряжка, двойное боронование… Нынче опробую жатву зерновых косами с крюком да обмолот с барабаном.
Я планами насчёт молотилки и мельницы сильно не хвастался, но, когда рисовал и мастерам задания давал — не прятался. Народу, временами, много собиралось. Селяне слушали внимательно. Мнения… разделились.
Именно поэтому я и не секретничал: мне интересно знать — кто как мои, даже самые завиральные идеи, воспримет. Просто на слух, просто по карябываемым на песке да на вощаницах картиночкам.
«Ищу человека!» — со времён Диогена — ничего нового.
Того, кто может себе представить будущее — в чертеже, образом, в цифрах — можно смотреть на начальника. Кто будущего не представляет — даже и пробовать не надо. Руководитель — всегда воображение ещё несуществующего.
Потаня-то изначально был в курсе — он всё видел, в самых первых разговорах участие принимал. А вот Хрысь с десятком «пауков»… Ещё и Аким со своими «за компанию» припёрся.
Народ хмыкал, почёсывался… Наконец, одного прорвало:
— Эта… ну… а тута вота… Не… Слышь, боярич, а тута скока будет? Тута ж по-разному надоть…
— Тебя как звать?
— Чегой-то? Да я ж ничего… тока спросил…
— Вот и я о том. Два десятка мужей добрых одно и тоже видят. А спросить никто не догадался — один ты. Так как звать?
— Ну, Глазко.
— Правильно тебе имя дали, Глазко — глазастый ты. Верно сказал: зазор между барабаном и подбарабанником надо пробовать и смотреть. Причём зазор не одинаков: вверху должно быть пол-вершка, в середине — четверть, внизу — осьмушка. Заранее точно не скажешь — придётся клиньями выставлять. А при тряске — они будут вываливаться. Надо будет постоянно присматривать.
Аким послушал, как я мужика нахваливаю, окинул орлиным взором моё рисование и явил своё вятшество:
— Ну, ты, Ваня, и нагородил! Это у тебя чего? Железо? Такую кучу доброго железа вбить во всякую хрень надумал… И чего ради?
— Скорости ради, Аким Янович. Эта машина годовой урожай хлеба с крестьянского двора — за полдня обмолачивает. А не за две-три недели.
— И чего? Чего смерды три недели делать-то будут? Груши околачивать? Эх, Ванятка, от безделья у людей в голове тараканы заводятся. Портятся люди от безделья. Правильно я говорю, мужики?
— А… ну… оно конечно… истинная правда… само собой… как же без этого…
Крестьяне дружно выражают своё полное согласие с боярином. Ещё бы они возражали! С людьми надо жить. А с владельцем земли — особенно.
Какой-то чудак, поощрённой моей ласковой беседой с Глазком, предлагает способ проверки качества работы молотилки: сунуть руку под барабан и пощупать — хорошо ли обмолот идёт, не надо ли барабан поднять-опустить.
— А чё? Низя? Руку оторвёт?! Ну нихрена себе! Не, нам тады такого не надоть…
Ахтунг, Ваня! Он прав: навыка работы с механизмами у людей нет. Запиши себе для памяти: обязательно промыть работникам мозги. В машину совать — снопы, а не — конечности.
Заранее знаю: не поможет. Пока кому-то из своих громко, грязно, наглядно, руки-ноги не поотрывает… Но инструктаж по технике безопасности в жёсткой форме — обязательно.
Другой разглядывает три нарисованных ящика, которые будут наполняться зерном.
— А на чё три-то?
— Вот это — на семена, это — скотине да птице на корм. А среднее — вот туда, на мельницу. Смелем в муку.
— Не… На чё? Сами хлебушек обмолотим, сами и смелем. Не поломаемся. У меня меленка своя. Бабе скажу — скока надоть — стока смелет. И на семя — переберёт. А то — ей же ж делать нечего будет. Забалуется баба от безделья. Не…
Что смерд, что боярин — сплошные социалисты-лейбористы: более всего озабочены полной занятостью населения.
«Свободное время человека — главное богатство человечества» — это Маркс? Тогда я не только либераст и дерьмократ, но ещё и марксоноид.
— Ты, дядя, хозяин в своём дому. Насильно мил не будешь: не захочешь — не повезёшь. Будешь сам цепами помахивать. Но наперёд скажу: что молотилка, что мельница — цена одна: десятина да мусор — мои.
Ставки у меня… весьма божеские. Во времена Речи Посполитой мельник только помещику отдавал треть муки. Причём имел монополию: помещики запрещали крестьянам возить зерно на другие мельницы.
— Эт как это?! С чего это?!
— С того. С работы. С моей, что я мозги свои парю. Со Звяги, который эти штуки тесать будет, с Прокуя, которому железки выковывать, с Фрица, который это построит.
Назовём это амортизационными отчислениями или восстановлением основного стада. И продолжим про цены:
— С молотилки — десятина намолоченного зерна, с мельницы — десятина намеленой муки. Всё остальное — мусор, мякина, полова… — тоже мои.
Слово «солома» я не произносил, но крестьяне соображают не худо.
— А солома? Тебе ж её… куды стока?
— А тебе продать. Задёшево.
Тут сразу начался общий хай. Пошло мыканье, хмыканье, неканье… встать да уйти… рукой махнуть, шапку на голову… И обречённый голос Хрыся:
— Значит, три недели молотьбы — долой?
Умница. А то тут некоторые чудаки избытком свободного времени озабочивались…
— Само собой.
Я радостно улыбаюсь ему в лицо. Поднявшиеся уходить мужики, останавливаются, оборачиваются. Тормозят. И ногами, и головами.
Вспоминаю — кому я в лицо смотрю, меняю злорадостную улыбку на сочувствующую: раздавать наряды на работы в «Паучьей веси» и контролировать их исполнение — забота Хрыся. Его ждёт масса неприятных разговоров этой осенью.
— Объясняю для тех, кто не понял. Силком никого тянуть не буду. Но как кончится страда, как свезёте снопы на подворья… день-два-три, а потом — на работы. Корчёвка стоит, грибы в этом году хорошо уродились, конопляник разделить надо, ещё дела есть. Молотить на своих дворах будете в своё свободное время. По ночам. Бабы да детишки ваши… Пупки поразвяжутся. И с мельницей также: бабы, дома меленку накрутивши — за прялкой немного нажужат. Зато вдоволь прожужжат по вашим ушам. Охота вам в дому иметь войну — валяйте. Охота семейства да хозяйства свои угробить — воля ваша. Охота жить по корявому, как с дедов-прадедов заведено — не препятствую. Сами вон — мужи добрые, с бородами да с головами. Но после — не просите у меня милости. К дурням милость являть — себе дороже. Я вам наперёд всё обсказал да разъяснил. Думайте.
