Книга 4. Фаворит (СИ) - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич (читать полную версию книги .TXT) 📗
–А не вывели еще?–Иван с сомнением посмотрел на своего главного безопасника.
–Говорю же, нет у меня уверенности. Ловкие шельмы. Но нужно убирать их. И с судом не затягивать,–с кислой миной, ответил Овечкин.
–Хорошо. Пожалуй так и поступим. Пора прекращать заигрывания с орденом. Проведем дознание, суд, а там и вышлем их к ляду. И вообще, надо бы под это дело подчистить малое вече, дабы бояре чуть присмирели. А то, уж больно сильно ставят палки в колеса.
–Все сделаем как и собирались. Даже не сомневайся. Комар носа не подточит.
–Вот и ладушки.
Рудаков извлек из подмышки раненого термометр и вгляделся в столбик ртути. Тридцать семь и две десятых градусов. Взгляд на температурную карту в истории болезни. Ага. В прошлый раз было ровно тридцать восемь. Наблюдаются значительные улучшения.
Передал градусник и историю болезни сопровождавшей его сестре милосердия. Та взглянула на показания, и вооружившись пером сделала запись в карте. После чего, передала бумаги сопровождавшим Рудакова лекарям. Потом забрала у другой сестры историю следующего больного, на койку которого присел лекарь.
Вообще-то, несмотря на все новшества Карпова, бумага остается достаточно дорогим продуктом. Но Иван и не думал экономить на госпитале. Накопление статистических данных весьма важно в деле врачевания. Именно на основе нее ведется систематизация наблюдений, благодаря чему изучаются болезни и вырабатываются способы ее лечения.
–Так. Что у нас тут? Ранение брюшной полости. Как самочувствие?–Поднимая веко раненого, поинтересовался лекарь, даже без градусника понимая, что тот буквально горит.
Ответа не последовало. Сил раненого хватило только на то, чтобы безрезультатно попытаться облизнуть потрескавшиеся губы. Тем Рудаков извлек у него градусник. Сверился с картой. Н-да. Температура подросла. Никакие настойки не помогают ее сбить. Похоже внутри прогрессирует воспалительный процесс. Все же, операции на грудную и брюшную полость все еще нередко приводят к гибели пациентов.
Хотя общий процент смертей и удалось снизить до сорока, это все еще большой показатель. Именно поэтому Рудаков берется оперировать далеко не все раны. Только если абсолютно уверен в том, что имеет дело со смертельным ранением.
Этот пациент был безнадежен изначально. Пуля угодила в живот и повредила кишечник. Процент выживших после таких ранений не превышал и тридцати. И этот похоже так же отправится на кладбище. Плевать, что ранен он во время покушения на боярина Карпова, жить ему все одно не долго. Павел Валентинович всегда боролся за своих пациентов до последнего.
Опять же. Смерть раненого не будет бесполезной. Весь процесс лечения, характер раны, порядок операции и состояние его внутренних органов. Все это будет задокументировано самым тщательным образом и послужит еще одним кирпичиком в создании новой вехи в науке хирургии.
–Этого готовьте к операции,–передавая сестре градусник и возвращая историю болезни, распорядился Рудаков.
–Хорошо, Павел Валентинович,–делая отметку в карте и истории, ответила девушка.
Сопровождавшие Рудакова медики вновь приступили к изучению истории. При этом они тихонько переговаривались, дабы не мешать главному лекарю госпиталя. Сейчас они только обмениваются мнениями. После обхода последует совещание в кабинете Рудакова, где они обсудят все самым тщательным образом. Право голоса имеет каждый. Это непреложное правило псковского госпиталя…
–Поздравляю, Павел, похоже вы опять оказались правы,–произнес, Арман Дюваль.
Потом отсалютовал бокалом, с рубиновым вином и отпил небольшой глоток, благородного напитка. Рудакову ничего не оставалось кроме как ответить тем же, и вслед за хозяином квартиры устроиться в кресле у камина.
В отличии от европейцев, в Пскове не было принято отапливать дома каминами. Они никак не могли заменить русскую печь. Впрочем, в последние годы все больше получали распространение так называемые московские печи. Кстати, поговаривают, что вроде как тоже детище дружка Рудакова, боярина Карпова. Во всяком случае, все чугунное литье для них выделывается на заводе его батюшки.
Но вместе с тем на Руси распробовали и камины. Правда, их устраивали больше декоративных целях. Все же приятно посидеть у огня, ощущая исходящее от него тепло и слушая умиротворяющий треск горящих поленьев. При этом можно просто смотреть на завораживающее пламя, читать книгу или вот, выпивать великолепное вино.
И уж тем более, по окончании тяжкого трудового дня. Семь операций, каждая из которых длительностью минимум в один час. Слава богу такое случается не так уж и часто. Павел Валентинович конечно был готов посвятить себя медицине целиком и без остатка. Но порой, все же необходимо отвлечься. Поэтому он без раздумий принял приглашение доктора Дюваля, дабы распить бутылочку бургундского, присланного ему с родины.
Этот француз прибыл в Псков два года назад, по поручению провинциала. Но признаться, меньше всего думал об интересах ордена. Мастерство и познания Рудакова в медицине были просто поразительны. Результаты же более чем впечатляли. Да молод. Да, отвергнут в одном из лучших медицинских учебных заведений. Да, бунтарь и мыслит нестандартно. Но какое это имеет значение, при достигнутых им результатах.
В свои сорок лет, доктор Дюваль был готов учиться у этого уникума, бывшего на десять лет младше него. Бесспорный факт. Эта дикая Московия уже подарила миру множество талантливых медиков, по достоинству оцененных в Европе. Но Рудаков, поистине являлся самородком.
–Вообще-то, похвала преждевременна и вы это прекрасно знаете,–так же отсалютовав бокалом, и пригубив вино, возразил Павел Валентинович.
–Разумеется. Но ведь я и вовсе предполагал, что больной не выдержит операцию, упокоившись в объятиях морфея. Однако, он все еще жив и спит.
–Скорее находится в беспамятстве. Все же его внутренности были поражены некрозом. Думаю, он не протянет и до утра. К сожалению, его пример послужит лишь накоплению опыта,–пожав плечами, не согласился Рудаков.
–Бесценного опыта,–указывая в собеседника бокалом, уточнил Арман.
–Согласен.
–Павел, позвольте мне быть с вами откровенным?
–К чему об этом спрашивать, когда вам отлично известно, что я как раз приветствую откровенность,–отставляя бокал на столик и откидываясь на спинку легкого кресла, ответил Рудаков.
–Признаться меня до глубины души возмущает тупость и недальновидность московской профессуры. Как можно было признать ваши начинания не заслуживающими внимания и не признать очевидного успеха во многих областях? Мало того, если верить слухам, то вы даже звание лекаря добились только благодаря протекции великой княгини де Вержи.
–Отчего же. Это не слухи. Все именно так и обстоит.
–Неслыханная недальновидность и закостенелость. В Европе вы уже были бы профессором, со своей кафедрой, лабораторией и лечебницей,–с пылом присущим французам, выпалил Дюваль.
–Арман, вы хороший доктор. Но тем не менее, не встретили поддержки или особой опеки.
–Я, это всего лишь я,–с нескрываемым сожалением и весьма самокритично заметил тот.–Пусть мне и не легко это признавать, но несмотря на нашу десятилетнюю разницу в возрасте, а соответственно мою более богатую практику, вы значительно превзошли меня во всем. Слышали такую поговорку – «что позволено Юпитеру, то не позволено быку».
–Иными словами, меня ждет особое отношение.
–Именно.
–Хм. В некотором роде заманчиво. Н-но… Каким бы вам ни казалось скудным финансирование госпиталя, на деле это не так. У меня есть все для работы и научных изысканий. В настоящее время я работаю над трактатом «О новом подходе в области хирургии».
–И чьим трудом будет этот трактат? Лекаря Рудакова? Павел, хорошо, вы не желаете оставлять Псков и перебраться в Европу. В конце концов это ваше дело. Но поездка всего лишь на несколько месяцев, позволит исправить страшную несправедливость. Вы уже давно достойны звания профессора. Я не сомневаюсь в том, что ваш друг и покровитель боярин Карпов выделяет широкой рукой средства на ваши изыскания. Но даже он не может обеспечить вам достойное вас звание в научном мире.
