Смилодон - Разумовский Феликс (читать книги регистрация .TXT) 📗
— Да, такого я не видел ни в Англии, ни у Рошеро. Скажите, князь, а клинком вы владеете так же, как лопатой?
На его лице читались восхищение, зависть и вселенская скорбь. Чем-то он был похож на плачущего ребенка, который вдруг понял, что любимый заводной паровоз может ездить лишь по рельсам.
— Думаю, что нет, шевалье. У меня было слишком мало практики, — Буров скромно улыбнулся. — А вот вы, как я понял, недурственно владеете шпагой. Так что было бы совсем неплохо, если бы наши отношения в дальнейшем приняли форму взаимной полезности. Как говорили древние: ты мне, я тебе.
— Ну конечно же, князь, конечно, — Анри просиял, и, забыв все тонкости чопорного этикета, принялся жать Бурову руку. — Это будет такая честь для меня, князь! Этот самодовольный Рошеро вам и в подметки не годится. Да и англичане тоже.
Похоже, его заводной паровоз снова покатился по проложенным рельсам. А сам он без промедления оседлал своего любимого конька — снабдил Бурова нагрудником и маской, сдернул со стены пару фламбержей <Фламберж — шпага, скорее рапира, способная по большей части наносить только колющие удары.>с затупленными концами и произнес негромко, со сладострастной ухмылкой:
— Ну что ж, начнем с рапиры, князь. После нее можно спокойно браться и за шпагу, и за палаш. Главное — развязать кисть, почувствовать “мулине” <Одно из основных упражнений по овладению рапирой, кистевое движение.>. Итак, внимание. Ангард!
Ладно, заняли позицию, встретились клинками, и Буров тут же ощутил метаморфозу, случившуюся с Анри: неумелый, скверно двигающийся дилетант уступил место опытному, действующему наверняка профессионалу. Фехтующему напористо, но в то же время легко, с филигранной точностью и чувством дистанции, перемещающемуся стремительно, с грациозностью барса. Способного вцепиться и в глотку смилодону. Так что не будь нагрудника и маски, был бы Буров превращен в дуршлаг — хорошо еще, что рапира с изъяном. А то навертел бы шевалье дырок, ох, навертел бы…
— Ангард! — Анри остановился, отсалютовал рапирой и с ухмылочкой подождал, пока Буров снимет маску. — Ну что ж, князь, мои поздравления, природа создала вас для шпаги. Хорошая длина руки, отличная реакция, отменная гибкость. Ну а технику мы вам поставим. Главное, князь, это практика, практика, практика, живое общение с клинком. Надевайте маску, начнем с основных парадов <Парад — защитное движение.>и штоссов <Приемы нападения.>. Ангард!
Сам он фехтовал без защиты, в батистовой, распахнутой на груди кружевной рубашке. Играючи. Будто бы не с тигром — с котенком.
Наконец, когда экзертиции прискучили, они угомонились, вышли в парк и неспешно, испытывая взаимную симпатию, предались приятному моциону. Разговор в силу инерции продолжил фехтовальную тему.
— Да, князь, как это ни прискорбно, но наступают плохие времена, — посетовал Анри и ласково погладил гард своей шпаги. — Фехтование деградирует. Времена прекрасных, рассекающих противника надвое клинков уходят в небытие, оставляя нам горестные реалии — игрушечные, более напоминающие шило рапиренки, которые едва ли даже подходят для дуэли. А эти нелепые придворные “des excuses” <Здесь: недоразумение (фр. ).>с эфесами из оникса, слоновой кости или саксонского фарфора! Я уже не говорю о траурных шпажонках с гардом из эбенового дерева и рукоятями, обтянутыми черным шелком. С такими можно сразу отправляться следом за покойным. К тому же, князь, не стоит забывать еще вот о чем, — Анрисклонился к розовому кусту и втянул носом густой, тяжелый от аромата воздух. — Это чертово огнестрельное оружие разом смешало все карты. Без сомнения, дьявольское изобретение. Меч в руках героя — ничто против негодяя, вооруженного кремниевым тромблоном <Мушкет с воронкообразным отверстием на конце ствола.>. Воистину грядет время подлости и бесчестия.
Сам он носил испанскую шпагу валансьенского типа — тяжелую, мощную, одинаково способную как колоть, так и рубить.
“Э, милый, ты еще не знаешь об автомате Калашникова”, — Буров, усмехнувшись, тоже снизошел до роз, с чувством понюхав, полузакрыл глаза, ловким щелчком турнул мохнатого шмеля-зануду.
— Да полно вам, шевалье, вы слишком мрачно смотрите на вещи. А что касаемо подлости и бесчестия, так этого добра во все времена хватало. Взять хотя бы эпоху Меровингов. Одни венценосные дамочки чего стоят <Времена франков отмечены небывалым разгулом самых низменных страстей. В ходу повсеместно были ложь, жестокость, кровожадность и подлость. Но даже на этом фоне негативно выделялись королевы Фредегонда и Брунгильда, которые вели между собой смертельную войну.>. Не с этих ли самых пор пошло выражение, что все зло от женщин?
Так-то вот беседуя и демонстрируя друг другу незаурядную ученость, они подошли к водопаду, не ахти какому, сразу видно фальшивому, вяло низвергающемуся в искусственное озерцо. На берегу из-под каштанов блестел карнизами кофейный домик, солнце отражалось в его витражных окнах, бросало радужные блики на лодку, застывшую на самой середине водного зеркала. Не было ни дуновения ветерка, воздух благоухал цветами, все дышало миром, спокойствием и гармонией. Однако только не в лодке. Там отчаянно жестикулировали, судя по всему, ругались и вообще вели себя агрессивно. Собственно, повышал голос лишь один член экипажа, Лаура Ватто а все прочие — Мадлена, Бернар и какой-то средних лет мужчина в щегольском камзоле почтительно ему внимали.
“Ага, похоже на совещание, — Буров глянул из-под руки, понимающе усмехнулся, посочувствовал Мадлене, — с далеко идущими организационными выводами. И место выбрано грамотно, никто, кроме рыб, не услышит. А они, как и покойники, большие молчуны. М-да, ишь как дает Лаура жизни, старается. Жучка, видимо, еще та. Палец ей в рот не клади. В общем, все по Джерому — трое в лодке, не считая собаки. Только вот не смешно совсем”.
А в лодке между тем страсти поутихли, амбалистый Бернар взялся за весло и ловко, как заправский гондольер, погнал посудину к замшелому причалу. Первым выбрался на шаткие мостки, подал руку Лауре Ватто, а та вдруг преобразилась, из разъяренной фурии превратилась в само очарование.
— Князь! Шевалье! — Танцующей походочкой подошла к Анри и Бурову, премило улыбнулась, сделала полукниксен. — Добрый вечер, господа. Ну как пофехтовали? Без дырок? Ну и славно. Ладно, не буду вам мешать, увидимся за ужином.
Показала зубки, кокетливо закатила глаза и под руку с Бернаром исчезла за поворотом дорожки. Стройная, элегантная, на редкость привлекательная в своем мужском костюме. Может, и не жучка совсем?
— Да, у нашей кузины непростой характер, — Анри сочувственно взглянул на бледную Мадлену, дружески кивнул щеголеватому мужчине, вздохнул и обернулся к Бурову: — Знакомьтесь, князь. Это наш средний брат…
— Луи, — мужчина по-простому подал тонкую ухоженную руку, и в глазах его, умных и насмешливых, промелькнула искра уважения. — Наслышан о вас, князь, наслышан. Своей лопатой вы зарыли все сомнения в человеческой порядочности.
Он замолк, поклонился и негромко, без всякого перехода, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Господа, хорошо бы выпить. Вы не находите?
Судорожно сглотнул и кинул быстрый взгляд в сторону кофейного домика. Чувствовалось, что выпить он был не дурак.
— Я, господа, пас, — Анри разом, как бы вспомнив что-то, помрачнел, вытащил лукообразные, в стразах, часы. — У меня есть еще дела, требующие ясной головы и твердой кисти. — Он инстинктивно тронул эфес шпаги и гибко поклонился. — Так что увольте. А с вами, князь, мы продолжим наши игры завтра.
На мгновение он принял боевую стойку, залихватски подмигнул и, резко развернувшись, зашагал по дорожке. Только хрустел песок под красными каблуками да подрагивала шпага, подвешенная горизонтально, на испанский манер.
— Опять братец пошел кого-то укладывать в ящик, — Луи посмотрел ему вслед, усмехнулся, снова сглотнул. — Ну так что, господа, мы идем?
Пошли. Внутри кофейный домик напоминал венецианское казино — зеркальные стены и потолок роскошные гирлянды, серебряные канделябры, множество книг, двусмысленное, одним движением потайного рычага превращающееся в постель канапе. Некоторым диссонансом игривой обстановке являлось полотно кисти Бургиньона <Французский батальный художник XVII века.>, однако же вид крови, разящей стали и умирающих бойцов щедро компенсировался фривольными эстампами, разложенными на секретере. В целом, однако, здесь царила атмосфера неги, праздности и радушия. Лакей-дворецкий был предупредителен, приборы — севрского фарфора и серебра, кофе мокко — ароматен и уж явно не экстрагирован. Правда, наслаждался им один Буров — Мадлена с братцем налегали на бургундское и токайское, видимо, для снятия душевного дискомфорта. Потом им был подан пунш с шампанским, и Луи после него загрустил:
