Третий прыжок с кульбитом и портфелем (СИ) - Сербский Владимир (книга жизни .TXT) 📗
— И расследование происшествия в Международном отделе ЦК КПСС, в этой связи, нам тоже следует взять на полный контроль, — быстро добавил Пельше.
Брежнев размышлял недолго:
— Берите и смотрите, Арвид Янович. Все что считаете необходимым — проверьте. А пленочка эта пока у меня в сейфе полежит, целее будет.
Глава шестнадцатая, в которой летать полезно
После обеда мы с Верой прилегли вздремнуть рядом Ниной Радиной, а Коля завистливо пробормотал:
— Кто бы меня, вот так, каждый божий день оглаживал, а? — он отвернулся, чтобы набрать номер. — Михаил Абрамыч, как там мой заказ? Подобрали нашим людям квартиру? Да что вы выговорите! Уже задаток внесли? Господи, счастье-то какое! Зоя довольна? Слава богу, очень хорошо. Тогда не расслабляйтесь, есть еще работа.
Он продиктовал адрес Лены, и я замер в ожидании. Интересно, интересно…
— Будем расселять особнячок, — бодро вещал Коля. — Точнее там два дома во дворе, но сначала этот расселим. Зачем мне это надо? Инвестиции в будущее, друг мой. Представьте только: особняк девятнадцатого века, окруженный каштанами, прячется в глубине дворика. Тишь и благодать в центре города. Здание недавно отреставрировано, что удивительно, очень неплохо. Нет, мы все равно сделаем ремонт по-своему — огородим двор, положим тротуарную плитку, соорудим детскую площадку. Еще хочу посадить липы и розы. Потом поставим охрану на ворота. Зачем? А жить там буду. Кстати, кое-что себе уже присмотрел, на одну квартиру вам работы меньше. И нашим людям жилье не повредит, организуем ведомственное, для нуждающихся. Ну, знаете, как это бывает — дом только для своих. Опыт ЦК КПСС надо перенимать! Не все ж там плохо было, умели иногда и хорошее.
Коля походил по палате, потом остановился у окна с банкой простокваши в руке:
— Ниночка, я подобрал тебе квартирку. В смысле, нам квартирку. Михалыч, ну чего ты вылупился, как не знаю кто на новые ворота? Да, я сделал Нине Ивановне предложение, и она его приняла.
Наверно, у Веры глаза округлились больше моих. Она молча нашарила на тумбочке какую-то мамину бутылочку с питательной смесью и, не разбираясь, выхлестала ее махом. Коля продолжил спич:
— Я давно овдовел, и дети выросли так, что у них родились свои дети. Казалось, жизнь подходит к концу, но Нина перевернула мой мир. Какая женщина! Сталь и пламень. А чудо зеленого бархата глаз? Не знаю, слово «королева» — слабое слово. Мнение Веры не спрашиваю, потому что она и так уже дочка. А к бабушке придется идти на поклон, просить руки дочери… Но, когда время настанет, Михалыч в помощи не откажет, да? Или Нюсю попрошу, если спина болит.
— Под венец? — придя в себя, пискнула Вера. — В свадебном платье? Да, мама?
— Ну, не знаю… Николай Сергеич очень настойчиво меня уговаривает, — пробормотала смущенная Нина.
— Все, как положено, — рубанул Коля решительно. — Белый фаэтон, и тройка лошадей с бубенцами.
Я мысленно заскрипел зубами. Уговаривать он умеет, чертов аналитик. Каков шельмец, а? Мою королеву — и увел! Пока я авгиевы конюшни разгребал, тихо охмурил богиню гадский Коля. А ведь как чувствовал, что нельзя их тут одних оставлять! Вот и дождался, когда древняя песочница очумела… Совсем потерял голову этот старик— разбойник, и впал в любовь на склоне лет. А несчастной женщине по природной тяге к домашнему очагу и деваться некуда, разум-то замутнен побоями. Не ожидал такой подножки от товарища! Я там, значит, колочусь, а он тут козни мне строит? Нет, не к этой бабушке на поклон его надо отправить, а к чертовой, куда подальше, хотя бы на Луну. Чтоб остыл немного, горячий наш конторский парень. Эх, жаль в Арктике я никогда не бывал…
Ворочаться и вздыхать возле Нины было не с руки, поэтому я резко засобирался.
— Совсем забыл, — пробормотал в пространство с озабоченным видом. — Мне же надо Ивана проведать…
— Передавай привет, — Вера глядела на меня понимающими глазами. А потом строгим тоном добавила: — Дед, береги спину. И без Анюты никуда ни ногой!
— Да-да, — командирским тоном крикнул Коля вслед. — По воздуху идите, из одной больницы в другую, понятно?
В госпиталь к Ивану мы поехали на Нюсе — она собралась и вызвала черное одеяло, легко и непринужденно. Оказывается, моя правая рука здесь уже бывала. Вот стрекоза, а? У девчонки обнаружилась новая способность, ни разу не доступная мне: стоило ей захотеть увидеть лицо Ивана, и она увидела — вроде как через камеру видеонаблюдения. Удобное уменье упорная ученица прибрела, мимо дневального на КПП и без пропуска ходить. Надо будет потом расспросить ее подробно. Хочешь, не хочешь, а придется мне на старости лет снова учиться у своей помощницы, как завещал великий Ленин…
Дождавшись, когда палата опустеет, Анюта переместила нас туда. На тумбочке высилась горка апельсинов, а возле трехлитрового баллона яблочного сока стояла тарелка с надкушенным куском малинового пирога. Знакомая картина. Точно, Анюта здесь уже отметилась.
— Привет, Ваня! — мое обращение прозвучало, видимо, слишком громко.
Глухонемой таксист, со страдальческим видом пялившийся в потолок, перевел на нас круглые глаза. Сказать, что он был ошарашен, значит ничего не сказать — ведь на его взгляд, мы практически оттуда, с потолка, и свалились.
— Господи, когда Анечка поутру в белом халате возникла, по голове погладила, я решил — сгоряча показалось. А теперь снова санитары, с Михалычем в обнимку… Позовите доктора, мне в глазах двоится! — опомнившись, заговорил он с трудом, но глаза смеялись.
Больничная палата на четыре койки оказалась тесной. Слава богу, соседей нет, кровати заправлены — видимо, недужные офицеры убыли на медицинские процедуры. Оглядевшись в поисках стула, я дошел до окна, и взгляд задержался на пациентах, хаотично бродивших по парку. Обряженные в широченные коричневые пижамы, они сразу вызывали тоску. Да, время перемен просвистело мимо госпиталя. Доисторические одеяла с белыми штампами, древние койки, а за стул браться страшно, таким ветхим показался сей предмет. Но более всего докучал неистребимый запах больницы — гораздо более сильный, чем в моей родной клинике.
— Иван, у нас мало времени, — я откинул простынку с груди, деловито оглядывая поле предстоящего боя. — Ответь на один вопрос: индийские йоги, кто они?
— Не знаю… — смешался он. — А что? К чему ты клонишь, Михалыч?
— Сейчас узнаешь. Слышал про медитацию, аутотренинг и самолечение? Отлично. Трудно дышать? Исправим. Ребра болят? Полечим. Кладем туда руки. Работаем втроем!
— Раньше я считал, что галюники бывают от перетраха, — болезненно скривившись, хмыкнул Иван. — Какая, нафиг, медитация и самолечение? Мне страшно, мама, где ты?
— Дядя Ваня, шутки в сторону. Ты, главное, не сомневайся, Антон Михалыч плохому не научит, — укладывая ладошки на бинты, мягко улыбнулась Нюся. — Все в наших руках, просто доверься нам.
— Твои руки теплые и тяжелые, и тепло от них разливается по всему телу, — приступил я к привычной процедуре. — Шумит водопад, течет речка. Вода прозрачна и чиста, и серебро реки отражает небо в шапке белоснежных облаков. Слышишь шум воды? Лицо обдувает свежий ветер, прибрежная галька хрустит под твоими шагами… Ты совершенно спокоен. И не о чем волноваться, нет причин для беспокойства. Течет водопад, шумит речка, горит костер под котелком…
Глухонемой таксист Иван поначалу сопротивлялся немного, но потом увял, впадая в сонное состояние. Бледно-голубое сияние, хлынув от моих рук, окутало его тело, проявились внутренние органы и кровеносные сосуды.
— Здравствуй, Новый год, — прошептала Нюся, глядя на мерцанье тысячи огоньков. — Смотрите, Антон Михалыч, вот тут два ребра сломаны. Вот это тоже плохое, с трещинами.
Поломанные ребра я видел, и серое облачко над ними тоже. Его я смахнул в мусорный пакет без особого труда, под кряхтенье Ивана. Но меня больше волновал нездоровый красноватый цвет правого легкого. С краю оно было продырявлено, и бугрилось шрамами. Явный воспалительный процесс. И все это безобразие накрывала темно-серая гадость, напоминающая грозовую тучу.
