Первый Император. Дебют (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Что скажет представитель флота? — вмешался в разговор фельдмаршал.
— В настоящее время японский флот не вполне готов к ведению боевых действий крупными силами. Ему требуется не менее года для дальнейшей подготовки. Однако есть и положительные моменты — русские отозвали большую часть своих броненосных кораблей на Балтику, для ремонта и модернизации. Поэтому сейчас флот Японии имеет тринадцать броненосных кораблей, в том числе пять броненосцев, броненосец береговой обороны и семь броненосных крейсеров, против девяти броненосных русских, из которых три броненосца и шесть броненосных крейсеров. В мае-июне японский флот увеличится еще на один броненосец, в настоящее время осваиваемый командой в наших водах. По сведениям из различных источников, русские так же планируют усиление своего флота, но не ранее чем в апреле-марте тысяча девятьсот третьего года. Тогда же они ждут войну, не ранее. Что дает возможность подготовиться нам и нашему новому союзнику, чьи шансы в таком случае оцениваются нами весьма высоко…
Обсуждение доклада, неожиданно для присутствующих, получилось бурным. Несколько генералов внезапно предложили рассмотреть всерьез четвертый вариант, упирая на итоги Восточной войны. Но им тут же возразили другие, отметив, что в то время на юге России и в Крыму не было ни одной железной дороги, из-за чего русские не могли как следует усиливать и снабжать свою крымскую армию. Ныне же русские могут исправно усиливаться по внутренним операционным линиям, недоступным воздействию британских сил. А Австрия, в пятидесятые годы прошлого века поддерживающая Англию, сейчас не пойдет против воли своего германского союзника и не свяжет часть сил русских, как в то время. Кроме того, нет никаких гарантий, что турки согласятся на такую операцию. Таким образом, этот план превращается в откровенную авантюру. Противников рискованных планов поддержал и лично фельдмаршал Робертс, скептически оценивающий возможности армии в войне с Россией.
Так что совещание закончилось, приняв в качестве решения выводы из доклада Вильсона, то есть фактически — не решив ничего.
Российская Империя, Санкт-Петербург, февраль 1902 г.
В девять утра в Адмиралтействе уже воцарилась привычная суета пред началом присутственных часов. Кто-то еще только сдавал свою шинель служителю при гардеробе, а кто-то уже занимал место за столом и раскладывал бумаги в рабочем порядке. А кто-то останавливался в коридоре и, дождавшись сослуживцев, обменивался последними новостями, из-за чего, казалось, в коридорах работает гигантский вентилятор, громко шуршащий своим двигателем и лопастями. Надо признать, что в последнее время такие «междусобойчики» заканчивались строго к началу присутствия, поскольку никому не хотелось попасть на глаза новому Его Императорскому Величеству, возложившему на себя обязанности генерал-адмирала, за пустыми разговорами. Сегодня, однако, никто не торопился разойтись — слух о том, что Император вчера уехал в Либаву, с намерением уплыть куда-то на яхте «Штандарт», уже разнесся по Петербургу. Как и другой слух — что позавчера Государя навестила его мать — вдовствующая Императрица и они проговорили о чем-то довольно бурно и долго. Впрочем, сегодня в коридорах обсуждалась в основном другая тема.
— Семен Михайлович, доброе утро!
— Здравствуйте, Петр Иванович. Но вот по поводу доброго утра я с вами, наверное, не соглашусь… день-то какой сегодня.
— Да, с тех пор как Государь приговоры конфирмовал, день этот добрым не назовешь. Однако, господин капитан первого ранга, скажу вам, что служить надобно, а не гешефтами заниматься. И я считаю, что сии капитан-гешефтмахеры свою казнь заслужили. А уж этот шпак Витте — тем более. И никто меня мнение об этом переменить не заставит…
— Stern board, captain![3]Не надо гаффов. И не стоит считать меня этаким сторонником сих, как вы очень правильно заметили, капитан-гешефтмахеров. Я ваше мнение разделяю, но людей, с коими служил вместе не один год, все же жаль. А propos раз уж тема эта вам неприятна, напомните мне лучше, что у нас с бумагами по «Богатырю». И без чинов все же давайте, одно дело делаем.
— Все уже оформлено, госп… Семен Михайлович. Можно хоть сегодня наверх подавать.
— Ну что ж, пойдем в присутствие и займемся делами. Сегодня еще по «Ретвизану» должны документы подойти… Но честно вам признаюсь, что мысль о… печальном событии сегодняшней ночи будет меня преследовать весь день.
Пока не только в Адмиралтействе, но и в других присутственных местах, квартирах и на улицах Санкт-Петербурга, если не всей России, обсуждали предстоящие события, в кронверке Петропавловской крепости, на Артиллерийском острове, стучали топоры. На том же самом месте, где при Николае Первом казнили пятерых декабристов, его потомок, Николай Второй, повелел повесить четверых «главных» фигурантов по делу о растранжиривании и расхищении средств Государства Российского, приговоренных по решению суда к смертной казни.
В это время на станции Луга одновременно остановились два литерных поезда — один, на котором выехал из столицы царь, выбравший такой путь в Либаву, и второй, на котором в Германскую Империю возвращался российский посол. Из одного состава в другой перешло, стараясь остаться незамеченными, несколько человек. И поезда, погудев на прощание, один за другим покинули станцию.
Тем временем день в столице империи понемногу сменился сумерками. Камеры заключенных, ждущих ответа на апелляции, одну за другой посетила внушительная делегация из коменданта крепости, начальника тюрьмы и нескольких судейских чинов.
Выслушав принесенные ими известия, Сергей Юльевич Витте побледнел и произнес слегка дрожащим голосом по-французски: — C'est trop — осознанно или невольно повторив слова декабриста Пестеля в такой же ситуации. После чего шагнул в сторону и уселся на койку, не сумев устоять на трясущихся ногах.
Бывший адмирал Верховский выслушал приговор спокойно, только дергающийся правый глаз выдавал его волнение. Другой бывший адмирал, Чихачев, оказался менее стойким и неожиданно расплакался, повторяя негромко: «Служил верой и правдой. Верой и правдой, Господи…». Сотрудник же Витте Николай Гурьев вообще упал в обморок, и к нему пришлось срочно вызвать врача.
Сумерки сменились полной темнотой. Казалось, тучи заволокли небо, чтобы скрыть от него творящийся на земле ужас…
Приговоренных, переодетых в длинные белые балахоны, вывели из тюрьмы и, в сопровождении десятка жандармов повели к кронверку. На всем пути следования процессии, спиной к ней, словно выражая этим презрение идущим, стояли безоружные солдаты Преображенского полка в шинелях. Процессия двигалась неторопливо, причем приговоренные сами шли медленно, как бы стремясь оттянуть неизбежный итог. По дороге преступники могли поговорить друг с другом, но почти все они молчали, только Чихачев негромко молился вслух
Наконец они оказались внутри кронверка. При виде виселицы плохо стало не только Гурьеву, но и всем его трем спутникам. Впрочем, если бывалые моряки устояли на ногах, то Гурьева и Витте пришлось поддерживать сопровождающим жандармам на все время, пока один из секретарей суда громко вслух зачитывал приговор. Наконец, это действо закончилось, на головы приговоренных накинули мешки и, придерживая под руки, завели на эшафот. Откуда-то сбоку на эшафот проскользнул палач, словно сошедший со средневековых картин, даже в колпаке с прорезями для глаз на голове. Жандармы поддерживали совсем не стоящего на ногах Гурьева, а палач накинул каждому из осужденных петлю на шею, поверх колпака. Осмотревшись, поправил ее на Витте и отошел к рычагу, установленному на эшафоте чуть в стороне. Жандармы, повинуясь взмаху руки распорядителя, отпустили Гурьева и в то же мгновение палач дернул рычаг. Тела казненных повисли, дернувшись, в открывшихся под ними ямах. Несколько мгновений они висели, раскачиваясь. В это время кому-то из присутствующих при казни официальных лиц стало плохо. Один из врачей отвлекся, приводя его в сознание. Тем временем остальные врачи поднялись на эшафот, на котором были уложены снятые палачом с веревки тела казненных и, осмотрев их, констатировали смерть[4]. Трупы, не снимая колпаков, специально выделенные служители унесли с эшафота и сложили на телегу, которая сразу же покинула территорию крепости…
