Кольца анаконды - Гаррисон Гарри (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
Учуяв на подходе к гостинице аромат кофе, он направился прямиком в буфет и немного поболтал с официантом. Минута мрачности миновала; кофе оказался превосходным, и Шерман заказал вторую чашку.
Когда он вернулся в номер, Элен причесывала свои длинные черные волосы перед зеркалом, установленным на туалетном столике.
– Ты сегодня на ногах с раннего утра, Камп, – заметила она.
– Как только я проснулся и начал думать…
– То начал тревожиться и изводить себя попусту, вот что ты сделал. Но сегодня тебе не о чем тревожиться.
– Но сегодня такой важный день…
– Теперь важен каждый день. Тебе следует забыть о случившемся в Кентукки. С той поры ты проделал работу, которой генерал Халлек просто гордится. Он поддерживает тебя, как и твой друг Грант.
– Однажды я его подвел и забыть этого не могу.
Обернувшись, она взяла его за руки и крепко сжала их между своими ладонями, словно хотела поддержать еще и физически. Шерман пытался улыбнуться, но не сумел. Встав, Элен прижалась к нему своим худеньким телом.
– Мне ли не знать тебя лучше других? Мы познакомились, когда мне было всего десять лет. С той поры много воды утекло, мы давным-давно женаты, а ты ни разу не подвел ни меня, ни детей.
– Я потерпел крах с банком в Калифорнии да вдобавок с армией в Кентукки.
– Халлек вовсе так не считает, иначе не поставил бы тебя командовать снова. И в Сан-Франциско ты выплатил все свои долги, хотя отнюдь не был обязан.
– Нет, обязан. Лопнул банк не по моей вине. Но это я подбил товарищей-офицеров вкладывать деньги в этот банк. Когда же они лишились денег, долг чести требовал, чтобы я уплатил им. Все до цента.
– Да, ты сделал это, и я горжусь тобой. Но цена оказалась немалой. Жить так долго, так далеко друг от друга! Жизнь была нелегка, я первая же признаю это, и мы пробыли порознь слишком долго. Мне было очень одиноко.
– Мне тоже, – мягко отстранившись, он присел на край кровати. – Я не делился этим ни с кем, но не раз и не два… мне так хотелось… покончить с собой. Но ради тебя и детей… Только видя Минни, Лиззи и Вилли, думая о них… если б не это, я мог бы броситься в Миссисипи.
Элен знала, что, когда на мужа находит сумрачное расположение духа, урезонивать его бесполезно. Она глянула на часики, приколотые к платью.
– Сегодня слишком важный день, чтобы ты позволил себе нервничать. Во сколько вы встречаетесь с Джоном?
– Он сказал, что в девять будет ждать меня в вестибюле при входе.
– Значит, времени более чем достаточно, чтобы ты успел сменить сорочку. А пока ты будешь переодеваться, я хорошенько вычищу твой мундир.
Тяжело вздохнув, Шерман встал и потянулся.
– Конечно, ты права. Идет война, а я солдат и не боюсь сражений. Правду говоря, я рвусь в бой. И первое сражение я должен выдержать с этими черными мыслями, отбросить их и думать только о предстоящей встрече. От ее успеха зависит мое будущее.
Конгрессмен Джон Шерман только-только закурил свою первую за день сигару, когда увидел пару, спускающуюся по лестнице. Загасив сигару, он поспешил через вестибюль, чтобы по-отечески поцеловать невестку в щеку. Потом с довольной улыбкой повернулся к брату.
– Ты выглядишь как нельзя лучше, Камп. Готов к встрече с дровосеком?
Шерман улыбнулся, но взгляд его остался холоден как лед. Сегодняшняя встреча чересчур важна, чтобы подшучивать над ней.
– Неужто эти претенденты на должности не могут подождать? Неужели всякий, кто претендует на государственный пост, должен являться лично ко мне? – спросил президент, приподнимая толстую кипу непрочитанных документов, неподписанных писем, неразрешенных проблем, неотложных дел.
– Тех, у кого дело не горит, я вынуждаю ждать – иных неделями – и разубеждаю самых неприемлемых или отказываю им в приеме, – ответил Николай. – Однако вы самолично назначили нынешнюю встречу с конгрессменом Джоном Шерманом. А он хочет, чтобы вы повидались с его братом генералом Шерманом.
Тяжко вздохнув, Линкольн уронил бумаги на стол.
– Что ж, эту войну приводит в движение политика, так займемся же политикой. Пригласите их.
С виду пришедшие не очень-то располагали к себе. Несмотря на молодость, сенатор уже начал лысеть. Генерал, щеголяющий остроконечной рыжей бородкой, оказался невысоким и коренастым, зато держался по-военному прямо; безупречная выправка выдавала в нем вест-пойнтского выпускника. Взор его был холоден и бесстрастен, как взгляд хищной птицы. Сидел он молча, устремив взгляд за окно, на реку Потомак и далекие вспаханные поля Виргинии по ту сторону, не раскрывая рта, если только к нему не обращались напрямую. Очевидно, политика его совершенно не интересовала. Линкольн следил за ним краешком глаза, упорно пытаясь разбудить воспоминание, затаившееся где-то у самой поверхности сознания. Ну конечно!
– Что ж, конгрессмен, – перебил президент тираду, мало-помалу переходившую в слишком уж знакомую аболиционистскую речь, – все сказанное вами весьма резонно. В ответ на это я могу лишь повторить слова, которые проговорила девушка, натягивая чулок: «Сдается мне, в этом что-то есть». Я приму ваши мысли к сведению. А сейчас мне бы хотелось перекинуться словцом-другим с вашим братом. – Он развернулся в кресле, чтобы оказаться лицом к Шерману. – Генерал, поправьте меня, если я заблуждаюсь, но не встречались ли мы хотя бы однажды?
– Встречались, мистер Линкольн, – кивнул Шерман. – Вскоре после битвы при Булл-Ране.
– И конечно, по поводу небольшого дисциплинарного вопроса в одном из ваших ирландских полков, насколько припоминаю.
– Можно сказать и так. Насколько помнится мне, это произошло перед самым вашим визитом. Один капитан, адвокатишка, простите за выражение, пришел ко мне для беседы, когда нас могло слышать множество его солдат, находившихся неподалеку. Он вполне недвусмысленно заявил, что его трехмесячный срок завершен и он отправляется домой. Я не мог стерпеть подобного на глазах у его подчиненных. – Лицо Шермана, переживающего прошедшее заново, окаменело от гнева. – Подобные поползновения надобно пресекать в корне. Особенно перед лицом людей, однажды уже бежавших с поля боя. Так что я сунул руку за борт шинели, сказав: «Попытка покинуть полк без приказа считается мятежом, и я пристрелю вас, как собаку». На этом вопрос был закрыт.
– Не совсем, – Линкольн улыбнулся при этом воспоминании. – Должно быть, чуть позже в тот же день, когда мы с государственным секретарем Сьюардом верхом объезжали лагерь, этот самый капитан приблизился к нам и, указывая на вас, сказал: «Господин президент, у меня жалоба. Сегодня утром я разговаривал с полковником Шерманом, и он грозился застрелить меня».
Как всегда, смакуя добрую байку, Линкольн выдержал мелодраматическую паузу, прежде чем продолжать:
– Я чуточку выждал, потом наклонился к нему и прошептал, что называется, театральным шепотом. Что ж, будь я на вашем месте, сказал я, и он грозил бы меня застрелить, я бы ему доверял, поскольку он и вправду на такое способен!
Все трое рассмеялись хорошему, умело поданному анекдоту.
– Конечно, – добавил Линкольн, – суть дела я узнал, когда ее изложил мне полковник Шерман, ибо тогда вы были в этом звании. Поскольку я ничего толком не знал, то решил довериться вашему суждению, чувствуя, что вы знаете свое дело.
– После поражения при Булл-Ране войска были деморализованы, и подобные разговоры следовало пресекать тотчас же.
– На лад Вест-Пойнта.
– Так точно.
– А ведь покинув Вест-Пойнт, вы одно время были начальником Луизианской государственной военной академии. Это правда?
– Мне действительно выпала такая честь.
– Камп чересчур скромничает, – встрял Джон. – Он основал эту академию, чуть ли не построил ее собственными руками. Начал в голом поле, возвел здания, организовал учебное заведение, и через два месяца оно уже открылось.
Президент кивнул.
– Должно быть, у вас было на Юге много друзей, когда вы занимали такой ответственный пост?
