Бандиты. Красные и Белые - Лукьянов Алексей (читать полную версию книги .TXT) 📗
— Исчезаем, — велел Богдан напарнику. Они снова спешились, надели коням на копыта войлочные мешки и осторожно сошли с дороги, чтобы залечь в какой-то канаве.
Красные промчались стороной: пятеро верховых, Серегин жеребец и тачанка. В следы на дороге они не вглядывались, куда-то спешили. Серега проводил их взглядом, а потом толкнул в плечо Богдана — мол, смотри.
Стало понятно, куда торопятся красноармейцы. Над горизонтом стоял густой черный дым от пожара. Это догорал хутор.
— Как думаешь, они нашего казачка встретили? — спросил Серега, с тоской провожая красных.
— Не знаю. Но чувствую, обождать пока надо.
Лёнька
В это время Лёнька брел пешком вдоль дороги, стараясь идти по траве, чтобы не оставлять следов. Он не знал почему, но, как только увидел впереди клубы пыли, бросил бесполезного жеребца, а сам кинулся прочь.
Издалека сквозь ковыль он видел, как красноармейский патруль остановился посреди дороги, не понимая, куда делся всадник, потом коня привязали к тачанке и укатили в ту сторону, откуда приехал Лёнька. Только теперь, когда небо посветлело, он увидел, что вдали что-то горело.
Он скакал весь день и всю ночь. Хотя нельзя было сказать, что скакал. Зад он отбил в первые десять минут езды, потом началась непрерывная борьба с норовистым конем, который никак не желал признавать в Лёньке главного. Не помогали ни ласковые уговоры, ни грязная ругань. Конь то нес, то замирал на месте и не хотел двигаться. Половину ночи Лёнька вообще проспал в седле, отчего проснулся с чудовищной болью в ногах, и когда попытался пришпорить коня, повторилась вчерашняя история — конь встал на дыбы, и Лёнька грохнулся наземь.
Конь, однако, сам притомился и далеко не ушел. Лёнька доковылял до него, хотел влезть, а потом махнул рукой и просто повел за уздечку. Таким манером жеребец пошел легко, и к утру они далеко продвинулись по дороге.
Лежа в ковыле, Лёнька ругал себя. Вот ведь они, красные, рукой подать! Крикнул бы, замахал руками — и все, здравствуйте, товарищи! Ну, может, заподозрили бы в нем шпиона или дезертира, но ведь люди же, должны разобраться, что к чему. Свои же, пролетарии!
Но непонятный страх и нерешительность охватили его, когда он увидел небритые, бандитские на вид физиономии красноармейцев. Они матерились, сплевывали, подозрительно оглядывались по сторонам и не выпускали из рук оружия. А ну как выстрелят случайно? Нет, нельзя сейчас, в чистом поле, показываться. Если даже такой жел- торотик, как Лёнька, с опаской относится ко всему, что видит, как должен отнестись к незнакомцу в степи опытный красноармеец? Стрелять на месте и только потом разбираться.
Лёнька был своим среди чужих, а сейчас он стал чужим среди своих.
Дождавшись, пока красные ускачут, он снова пошел вперед. Пора уже разобраться, кто свои, а кто чужие.
С каждым шагом сомнения становились все тяжелее.
Чепаев
Петька ворвался без стука, заорал с порога «Пожар!» и распахнул дверь пошире, чтобы Чепаю было удобнее выскочить из дома.
Первым с диким воплем вылетел кот, затем — в одних кальсонах — Чепай, но дальнейшее развитие событий радикально отличалось от того, что предполагал Петька.
Ночь была студеная, дул резкий ветер, не мудрено, что огонь с горящей избы мог перекинуться на хату Чепая.
Начдив не стал разбираться, что произошло и кто виноват. Он коротко бросил Петьке «за мной» и сиганул через забор в соседский двор.
Там уже голосили бабы — соседка и хозяйка че- паевской квартиры.
— Чего орете? — прикрикнул на них Чепай.
— Дети! — захлебывалась в реве соседка. — Ой, де-ети!
Чепай оглянулся на Петьку — не отстает ли, — а потом ринулся прямиком в пылающую избу.
Петька боялся огня пуще пули или штыка, но отставать от командира было стыдно, да и кто поможет Чепаю, если рядом больше нет никого из мужиков? Обжигая руки и сбивая пламя с начинающих тлеть волос, он ворвался в избу. Детский плач доносился из-под печки.
Чепай отодвинул заслонку и крикнул в печь:
— Вылезайте быстрей, окаянные!
Первым вытолкали совсем маленького карапуза, не больше года. Потом выкарабкался малец постарше, его Чепай часто видел скачущим без порток на венике по двору. Последними вылезли две девки-погодки.
— Ты с девками вперед, я с мальцами следом, — распорядился Василий Иванович.
Дети, завывая от ужаса, прижимались к мужикам, мешая двигаться. Василий Иванович каждому отвесил оплеуху и рявкнул, что бросит всех, если не заткнутся. У Петьки сердце разрывалось от
жалости — не то к себе, не то к этим несмышленышам, но тут леща получил он сам.
Девки схватили ординарца за руки и по команде Чепая дружно выскочили сквозь огненный коридор, в который превратились дверь и сени. Чепай поудобнее ухватил мальчишек.
— Дядь, ты меня на лошади прокатишь? — спросил тот, что постарше.
— А то, — весело подмигнул Чепай, — затем и пришел.
На пороге Чепай споткнулся обо что-то горячее и пушистое и вылетел на улицу едва не кувырком. Кот дико мяукнул и выпустил из зубов котенка. Оба животных были без усов и бровей, как, впрочем, и Чепай.
— Ишь ты, герой выискался, — удивился Чепаев. — Как там тебя? Шпунтик?
— Он Васька, дядя, — сказала девка, подбирая опаленного кота.
Василий Иванович посмотрел на Петьку:
— Ты же сказал, что это Шпунтик... или как там?
— Ну не мог же я кота именем командира называть!
— А что за Шпунтик?
— Не знаю. Читал где-то.
— Дурацкое имя для кота.
Спустя минуту дом рухнул, провалился сам в себя, и столб искр взметнулся в сентябрьскую ночь.
Подоспели бойцы с ведрами, баграми, топорами и песком. Огонь больше никуда не перекинулся,
все надворные постройки тоже уцелели. Бабы целовали и обнимали детей, а заодно и Петьку с Че- паевым. Петька млел, а Василий Иванович сдержанно отмахивался.
— Откуда огонь-то взялся, любись он конем? — спросил начдив.
— Да я, дура, пошла корову утром доить, кара- синку от свечи запалила, да и оставила, видать, на краю стола, — повинилась соседка. — Может, кот свечу опрокинул...
— Твой кот у меня спал, разиня. Сама, поди, опрокинула. Ладно, не реви, не звери же мы. Поживем в одной избе, не боись, не обижу.
Пока бабы обустраивали избу под себя, Чепай с Петькой стояли во дворе и никак не могли остыть от перенесенного жара.
— Страшно было? — спросил Чепай.
— Ужасть, как страшно, Василий Иванович, — кивнул Петька. — По мне, лучше под пули, чем вот так, в самое пекло... Чего-то ваш лев не помог...
— В том-то и закавыка. В бою действует безотказно, а если чего другое — никак. Как утюг: гладить удобно, а кашу варить — не получается.
Чепай раскрыл ладонь, и на ней засветился, отражая тлеющие угли пожарища, лев.
— Хотя лично мне он смелости придает, — будто извиняясь, признался Василий Иванович. — Или просто мне кажется?
Мужчины долго стояли на улице, уже остыли и даже начали замерзать, но уходить не спешили: надо было поговорить.
Петька долго чесал в затылке, то открывал, то закрывал рот, не решаясь задать вопрос, но в конце концов вздохнул и спросил:
— Так что ж получается: мы без льва этого и копейки не стоим как вояки? Пока эта зверюга у тебя — мы на коне, а если потеряется? Обидно как-то...
— Пойдем в конюшню, там тепло, — сказал начдив. — Нечего тут...
В конюшне было немногим теплее, Чепай укрылся попоной и уселся на чурбак у входа.
— Я по молодости плотничал, знаешь ведь? Так вот — наладили меня с артелью крест на церкву ставить, на самую верхотуру. Я тогда ничего не боялся, влез за мужиками наверх, а веревкой не обвязался. И, конечно, ухнул вниз. Уцелел, правда, ни царапинки не получил, мне говорили — бог спас. Насчет бога не знаю, но с тех пор я высоты бояться стал, как ты огня. Каждому свой страх даден, чтобы не забывать: мы, люди, не всесильны. Как только страх пропадает, кажется, что все можно. Тут уж держись, такого наворотить можно... Ты курице голову рубил когда-нибудь?
