Прививка совести (СИ) - Кучер Павел Алексеевич (читать книги без регистрации .txt, .fb2) 📗

Эдину пузу, надо думать, хужеет и хужеет, но виду не подает. Просто излагает, кратко и убедительно. Поэма белыми стихами! Хоть сейчас, до единого слова, вставляй в методичку, по допросу первой степени… Не-а, «Красная книга» — это методичка по Доп-2, там наглядная демонстрацией приемов и возможностей. А Доп-1 — чисто белая. У вас в одном томе? Извиняюсь… Короче, звучало мощно! Уже через минуту — клиент проникся, за четыре минуты — обмочился, на восьмой — начал седеть, ещё через три — его на дрожащих ногах вывели во двор, где он, трясущейся рукой, показал на кирпич в цоколе. Мы бы и не додумались. Всё там нашлось, в целости-сохранности. И обручальное кольцо, и мамины сережки, и дедушкины часы-луковица. Маша опознала. Много ещё чего там было, но это уже не наше дело. Награбленное, даже трогать западло…

Доложились… Нашему Эдику и этого мало! Конкретно же человек помирает, но форсу выше крыши. Ещё одну речь пихнул. Типа, благородные доны! Всем вам ведомы, пусть и в переводе, слова знаменитого дона Аль Капоне, что добрым словом и пистолетом, можно добиться много больше, чем одним добрым словом. Только что, вы видели, как ради высокой цели, дарованный ему Господом, дар красноречия, сумел найти отзвук в заскорузлой душе потомственного мерзавца, божьим попущением назначенного хранить тут закон и порядок. Он де, зрит в этом событии знамение свыше… Требует расстегнуть ему ворот и подвести девицу Марию. Снимает с себя серебряный медальон, тот самый, на котором придворный ювелир, в эмали, портрет жены и дочери нашего отца геологии, Векшина Романа Евгеньевича, с единственной фотографии копировал… Показывает… Надевает ей… Немая сцена! Даже меня на сопли прошибло… Сукин сын, дядя Федя, тоже пускает крокодилову слезу и мечтает, что, выкрутился — поймал Эдика на слове… Раз он обет выполнил — больше никаких эксцессов… типа лично обещал, что пальцем не тронет! Слово дворянина!

Тут Маша открывает рот и по-простому спрашивает — вы что, его отпустите? Он мою маму бил… что бы она договор дарения на дом подписала. Облом-с! Эдик понимает, что с феодальным гуманизмом хватил через край… Но, не моргнув глазом, интересуется, есть ли у опера благородные предки? Мне, значит, мячик доставать обратно… Дядя Федя что-то несет про князей Голицыных. Видно, первое на ум пришло. Но слово сказано! Эдик провозглашает, что проливать без нужды благородную кровь ему претит. В силу обстановки, он отдает нечистивца в руки Божьего суда. Пусть де тот торжественно поклянется, не вставать с этой самой табуретки, пока мы безопасно не удалимся. Тогда — его сразу развяжут и пальцем не тронут. Три раза ага…

Эдик продолжает. Человек слаб, подвержен соблазнам. Для укрепления духа, он жертвует Феде самое дорогое, что у него осталось — пакет самоликвидатора. На добрую память. Ради дела, согласен, даже в муках помереть. Время-то идет! А нам ещё топь обратно форсировать… В темпе мажем пакет клеем и кладем на табуретку (хорошая, массивная), вставляем в гнездо запал… Опера сажаем сверху… Шнурок от чеки — к его ноге. Если встанет-вскочит — через пять секунд взрыв. Ноги у него развязаны, а руки нет. Двери — открыты настежь. Что бы видел, как уходим… и его видели. Любой человек может его освободить… Надо дождаться, когда мы уйдем. Всё честно! Сиди на жопе ровно, смирно жди спасения и ничего тебе не будет… Если не врать… Не пытаться, раньше срока, до машины добежать, до телефона, до сейфа с оружием. Но, только за околицей в лес свернули — сзади дикий вопль. И взрыв. Кинулся, значит, участковый из избы. Хотел, за пять секунд, из дверей выбежать и под стену упасть, а табуретка — пусть взрывается. Даже успел. И выскочил, и упал, только тогда понял, что взрывпакет на табуретку положили клеем вверх. Он его с собой, на штанах-то и уволок… Ничего не скажу, вопил зычно, как голодный упырь в полнолуние! Секунды три… Ну и кто ему виноват? Джентльмен джентльмену должен верить на слово! Маша интересуется, что это было? Салют? Объясняем — божий суд состоялся. Господь прибрал грешника к себе. Детеныш догадливый — оглядывается, уточняет — что, мент Федя в космос полетел? Сразу видно — из XXI века! Э-э-э… да! В некотором роде, но по частям. Даже на низкую орбиту не вышел — разрушился в плотных слоях атмосферы. Туда ему и дорога.

Ровная черная гладь кляксы дергается рябью. На пандус выходит низенькая, на фоне транспортного окна, очень обыкновенного вида тетка, видимо врач, в снежно белом халате со стетоскопом. Провозглашает, простуженным голосом — Мальчики и девочки, ваша очередь, собирайте зачетки! Предварительно, поиск у всех зачитан… Оглашение оценок — после сдачи. Всем писать подробный отчет по форме два… Пятая группа! Это она уже в сторону сказителя. Вы куда шпагу Эдуарда Эдинбургского заиграли? Он без неё не дается наркоз делать. Кричит, обязан умереть, сжимая в руке боевое оружие. Товарищи ребята, уважьте их высокопревосходительство! Мы с него потом, на деканате, стружку снимем. Начинается беготня…

Рядом сопенье… Вы местный? Можно, я пока с вами посижу? Так вот ты какая, наследная баронесса Хантли-Векшина… Худенькая, носик пипкой, вся в конопушках… В одной руке прямоугольный несуразный чемоданчик со скользящими защелками, как у земских врачей 20-30-х годов. С её жалким барахлишком, в дорогу. Другой рукой прижимает к груди лохматого, как мочалка, черного кота… Фамильное имущество и личный скот. Спасибо! Шмыгает носом. Они мне сказали, что папа очень попросил меня найти и забрать к себе. Как угодно и любой ценой. Что у папы был друг, английский герцог… и он ему обещал… А что папа умер семьдесят лет назад — не сказали… Всхлипывает… Мама его до самого конца ждала. Она чувствовала. За день до смерти — достала все папины рубашки и выгладила… Будто с ним в театр собралась. Я их с собой взяла. Мы, когда в Петербурге жили, часто в театр ходили. Пока папу из института не уволили. Потом мама заболела. А папа сказал, что ему предложили очень хорошую работу, но это секрет… и он скоро заработает много-много денег. Их на всё хватит. И маме — на операцию и мне — на что захочу. Да хоть на собственный дом… Что б, как сказочный рыцарский замок, с зубчатой стеной и башней. Мы в деревне у тетки, последние два года жили. Квартиру продали. За жильё платить стало нечем. Мама всё время болела… А потом этот…

Я так молилась, но мама умерла… И стало совсем плохо. А утром, баба Нюра прибежала. Кричит, что за мной ожившие солдаты с войны пришли. А я, сперва решила, что их послал Бог… Особенно, когда принц поклонился, представился и доложил, что папа их в экспедицию отправил. Я ему сразу поверила… У папы любимое слово — «экспедиция». Теперь, даже не знаю, что думать. Папы 2 года нет. Спохватывается… так это у нас, а они всё равно… через триста лет… М-м-м-да… Тут и правда, есть, о чем подумать. Долг, честь, верность когда-то данному слову, добавить ещё такое смешное понятие, как совесть… Пустые, затрепанные в третьем тысячелетии слова. Через столетия и поколения, погнали этих парней из позднего средневековья, пешком, по до сих пор не разминированным болотам русской средней полосы, в зыбкую реальность чужого мира… Искать жену и маленькую дочку давно умершего человека. Наследный герцог, в советской военной форме, с коммунизмом в башке и со шпагой в руке… Сюрреализм! Надо отдать должное — почти успели!

Они меня на плечах несли… Бегом! По очереди… Чуть не поругались, кто первый… Слабо хихикает… Дева Мария! Талисман-покровительница учебного центра Ферт-оф-Форт… Там, в часовне баронского замка, у них мой портрет стоит. Витраж. Для тех, кто верит, конечно. Резко мрачнеет. А папа — он вот, тоже стоит. Глянцевая цветная открытка. Очень английское блекло-синее небо, с вытянутыми от горизонта до горизонта параллельными полосами кучевых облаков. Многоэтажная призма здания из стали и стекла, на фоне скал и залива с парусными кораблями. Перед фасадом с колоннами, на каменной площади набережной — памятник. Простецкого вида русский мужичок, в слегка мешковатой полевой форме, уверенно попирает кирзачами британскую землю. Знакомый нос и выражение лица. Дочка — как две капли воды… Планшетка, кобура… В правой руке — геологический молоток. Надпись латунными буквами, на отполированной грани глыбы из красноватого гранита — «Основателю училища, Векшину Роману Евгеньевичу, 1976 — 7168, Мы помним!».