Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ) - Романов Герман Иванович (полная версия книги .txt, .fb2) 📗
— Мы вчера с парнями на вас все деньги поставили, и нам талеров, рублей ихних, целых две сотни уплатили. А после солдатик мериканский появился. Грит, хошь, ребята, за выигрыш свой заместо денежек «Люську»? Лопочет по-нашенски хорошо. Ну, мы переглянулись и согласились — деньги же ихние здесь мало хожи, все в Маньчжурии покупать треба. А «Люська» нужна позарез, вы же всем говорили.
— Молодцы вы, Трофим Платонович, — Ермаков порывисто встал и обнял старого унтера. — Мы теперь покажем им сучью мать. А пулемет отдай на «Грозный», там в них нужда сильная. А на «Беспощадном» их вообще нет.
— Подъесаул Гордеев две тысячи талеров ихних выиграл, он всю экономию бронепоезда поставил, одним золотом больше трех сотен высыпал…
— И что? — Костя был заинтригован: ну дает Михаил Николаевич, растратчик казенного имущества.
— Ему три американца два «Кольки» со станками-треногами ночью приволокли. И патронов к ним с полдюжины ящиков, и еще что-то — я в темноте не разглядел, да и далеко было. Вроде маленькие такие коробки, и провода какие, что ли…
— А вот и я, — в дверь протиснулся Аким Андреевич, держа в руках небольшой вытянутый ящик.
Поставил с кряхтением его на пол (Огородников отодвинул пистолеты и сел на краешек топчана), отщелкнул замки и откинул крышку. Под ней вытянулись, бочком к бочку, пять жирно блеснувших латунных цилиндров.
— Где ты их взял? — хриплым голосом спросил Костя, с тоской взирая на принесенное.
— Американец давешний принес, к «Люське» в добавку. У них там этого добра в вагонах навалом…
— Ты знаешь, что это такое?
— Конечно, вы же вчера сами говорили, ваше высокоблагородие, что снаряды нам нужны. У них трехдюймовых нет, но есть в полтора дюйма. Он их еще в Верхнеудинске уволок из вагонов.
— Из каких вагонов?
— А тут они. Десять вагонов, там охрана постоянно стоит. В них снаряды и пушки малые, чи «Маклены», чи «Максима». Стоят и стоят, а наружу-то не выгружают…
— Спасибо, ребята, идите. Мне подумать надо, — Костя устало опустился на топчан.
Хотелось взвыть волком — напланировал он много, а все козлу под хвост:
«Думал на двух стульях усидеть?! И на Иркутск парой бронепоездов пойти, и туннели прикрыть? Да, думал, что поставлю самый худший свой бронепоезд у туннеля, а американцы с пулеметами ответить не смогут. Не по зубам им окажутся шпальные борта. И выйдет у них своеобразная патовая ситуация. А что? Будут улыбаться и расшаркиваться, и при этом смотреть друг на друга в амбразуры! А тут, глянь что получается, у них пушки в вагонах спрятаны. Выкатят они их и прямой наводкой жахнут по бронепоезду. Его-то башни не поворачиваются, с пушки им не ответишь! А ружья для стрельбы из-за угла у меня нет! Равно как и золотой рыбки, чтобы хоть одно желание исполнить! Американские пушки плохонькие, снаряд мелконький, но прошьет шпальный борт бронепоезда насквозь с тысячи шагов. А если пушек несколько, то всего за минуту они изрешетят «Беспощадный» таким количеством дырок, каким голодный солдат не истыкает кусок сала своим острым бебутом. А в вагонах янкесы явно прячут несколько орудий, ведь полк по штату, насколько я помню, имел артиллерию и минометы!»
Костя вскочил с топчана — все правильно, так оно и будет. Орудия подобьют русский бронепоезд, а минометы — незаменимая вещь для выбивания пехоты противника в гористой местности. И в сочетании они способны легко вышвырнуть русских из туннелей Кругобайкальской дороги, пушками внутри, минами снаружи. Проклятье!
Иркутск
— Ваше превосходительство! Мне только что позвонили из штаба округа, управляющий Иркутской губернией Яковлев с самого утра подал в отставку, — голос начальника штаба войск гарнизона капитана Лыба был встревожен до крайности.
— Сука! Еще одна крыса бежит с корабля, — генерал Сычев чертыхнулся, встал из-за стола и прошелся по кабинету. Подошел к окну, прижался к холодному стеклу лбом. Это принесло долгожданное облегчение…
— Пишите приказ, капитан. Объявить город на осадном положении с 12 часов дня этого дня. Добавьте все нужное, согласно действующим законам. И еще один — приказываю начальнику Оренбургского казачьего училища генералу Слесареву обстрелять из имеющегося орудия с утра следующего дня, то есть с пятницы 26-го декабря, казармы мятежного полка в Глазково. Но запрещаю бомбардировать вокзал, станционные сооружения и линию железной дороги, так как обстрел может помешать нормальной эвакуации частей чехословацкого корпуса…
Капитан послушно заскрипел карандашом, делая набросок приказа, а Сычев подошел к столу, дрожащей рукой взял недопитый стакан чая и хлебнул из него добрый глоток. Поморщился — чай совсем остыл, стал неприятным. Отодвинув стакан в сторону, генерал снова подошел к окну и прижался разгоряченным лбом к стеклу.
Уже утро, рассвело, а он уже сутки на ногах. Стоило поздним вечером прилечь на кровать и закрыть глаза, как сообщили по телефону, что глазковский гарнизон восстал. А следом, с разрывом в один-два часа стали приходить сообщения, что восстали солдаты всех частей, расквартированных в Заиркутном военном городке, потом на станции Иннокентьевской. Все окружные склады перешли в руки мятежников из Политцентра…
Сычев заскрипел зубами — щуку съели, а зубы остались. В городе их всех скопом Черепанов арестовал, но глазковские твари уцелели и теперь принялись за свое черное дело.
Барнаул, Томск, Красноярск, Черемхово — и вот теперь Иркутск. Армия оказать помощи не может, она еще не дошла до Енисея. Остается только надежда на атамана Семенова, этого выскочку, мужлана с грязными ногтями, что может двинуть сюда войска. И он уже их выслал, вот только вестей от этого клятого Арчегова нет, где его носит со своими бронепоездами. Чтоб его…
Генерал обернулся — начальник штаба уже вышел из кабинета, а за деревянной перегородкой комнаты характерно стучала печатная машинка. Лыба дело знает и приказы скоро подготовит.
И Ефим Георгиевич, как загнанный волк, снова стал мерить шагами кабинет. Подошел к шкафчику, потоптался и решительно открыл дверцу. Внутри стояла початая бутылка водки и граненый стакан. Генерал налил себе на два пальца и «торчком», как в свои лучшие гвардейские годы, хлобыстнул водку единым глотком.
По пищеводу разлилась приятная теплота, и генерал шумно вздохнул. Подошел к столу, вытащил из пачки папиросу («Лира» — это все, что осталось от старого мира, усмехнулся в усы, вспомнив), смял крепкими зубами картонный мундштук и, чиркнув спичкой, закурил. Привычный табачный дым несколько успокоил взвинтившиеся нервы.
И генерал вспомнил столицу, где целый год он, тогда лишь подъесаул лейб-гвардии сводно-казачьего полка, провел при дворе, где он, простой амурский казак, видел императора и императрицу, даже говорил с ними. Как тогда, при встрече Рождества…
— Ваше превосходительство, приказы готовы, — Лыба уже зашел в кабинет и красными от усталости глазами посмотрел на генерала.
Сычев подошел к столу, быстро прочитал напечатанный текст. Взял ручку, обмакнул перо в чернила и размашисто подписал первую бумагу, затем наложил свою подпись на вторую. Поднялся из-за стола, ощерил зубы.
Теперь мятежникам крышка — вначале пушка с Первушиной горы обдолбит Глазково, а потом начнет стрелять по Заиркутному городку, благо дистанция позволяет. И это все, что он может сделать сейчас — чехи не отдадут пароходы для перевозки юнкеров. Сволочи! Но где ротмистр Арчегов? Где его носит со столь нужными сейчас броневиками…
Слюдянка
С утра жизнь на вокзальной станции забила ключом, охватив и деревянный городок, ничем, кроме пары зданий, не напоминавший Ермакову прежнюю, вернее — будущую Слюдянку.
С запада, от Кругобайкалки, в коротком промежутке времени подошли сразу три эшелона — два с русскими беженцами, а третий с чешскими солдатами, числом в сотню, на сорок теплушек и платформ. Хорошо устроились братушки в русских вагонах — вырезали в стенках окна, вставили стекла и установили внутри печки. И всего на четверых солдатиков шел такой вагон, набитый русским добром под завязку, и с русскими женщинами в придачу, для скрашивания суровых солдатских будней. Не войсковой эшелон, а какая-то передвижная барахолка с ППЖ (походно-полевыми женами на армейском жаргоне).
