За гранью (СИ) - Механцев Борис (книги бесплатно без .TXT) 📗
А все-таки я жив… Мирон Павлинович Нижниченко начал осознавать себя и принял такую гипотезу.
Когда-то, разговаривая с психологом, он удивился тому факту, что ни разу не мог вспомнить одну мелочь: как именно он засыпал. Другие события вспоминались очень четко, а вот проваливание в сон — ни разу. Психолог же заметил, что удивляться тут нечему, свойство памяти, которое некоторые биохимики объясняют на тысяче страниц, а иные — всего на пятистах. Но сейчас он помнил, кажется, все, что происходило в воздухе. Вплоть до вспышки. Следовательно, подумал Мирон, либо я что-то путаю, либо… И решив, что от таких раздумий толку не будет, он открыл глаза и встал.
Удивительным было то, что ничего не болело. Впрочем, кто его знает, чему и как положено болеть здесь. Место выглядело достаточно зеленым и более всего напоминало сентябрьскую причерноморскую степь. С холмами, кустами. И Сашкой, сидящим на земле и смотрящим на него с искренним удивлением.
— Почему Вы здесь?
— Где?
— Это же Тропа!
— Тропа, кажется, чуть дальше, верно?
— Нет. Это та, которая между мирами.
— Вот как…
Удивляться было особо нечему. В любом случае, твердо знать, что приходит после конца жизни не дано никому. Мирон всегда считал, что смерть — это дорога с односторонним движением, не считая анекдотов на тему реанимации. А то, что он умер, а загробный мир выглядит именно так, вполне объясняло многое. В укор Киплингу пыли было мало — все больше трава. Ну и ладно.
— Ты, Саша, что, тут не впервые?
— Не-а. Несколько раз сюда попадал. И уходил.
— Ого! Слушай, ты можешь хоть сейчас объяснить, зачем нужно было взрывать самолет?
— Месть, — Саша улыбнулся так, что Мирону стало не совсем хорошо. — Ваши люди меня убили, не только меня… Я могу мстить.
— Да… Слушай, а почему — мои?
— Ну как… Как называется Ваша страна?
— Юго-Западная Федерация, Саша.
— Что???
— Да, именно так.
— Разве?
— Да. Когда ушел в никуда Советский Союз…
— Как это?
— Ну, проще всего сказать так: несколько политиков предложили его прекратить — и никто особо не возражал.
— Так не бывает!
— Я упрощаю. История — штука длинная и связей в ней…
— Но все равно — почему так?
— Разные говорят по-разному. Я считаю, что просто было время такой страны — и прошло.
— А большевики?
Мирон хмыкнул.
— Ну, как бы попроще… Саша, купил бы газеты, а то — сразу мстить!
— В самолете?
— Ага… Слушай, в общем-то тех большевиков, которые воевали против Шкуро, избыли большие реалисты. Так и пошло. История, видишь ли, такая. В общем, большевики, если поискать, найдутся, но власти и возможностей у них, можно сказать, нет.
— Их преследуют?
— Можно сказать, что нет. По крайней мере, если преследуют — то не за большевизм.
— А за что?
— Ну, как… Уголовники и скандалисты попадаются среди любых людей. А за идеи гонять — слишком долго такое процветало. Устали от этого. Слушай, тут какое время-то?
На часах Мирона было около полудня, но Солнце явно клонилось к закату.
— Вечер. Разве не видно?
— А где будем ночевать? Ночи тут как?
— Хорошие ночи. Теплые всегда.
— Ладно.
Они отошли от дороги совсем недалеко, на пару десятков шагов от ручья с хрустально-прозрачной и неимоверно вкусной водой, наломали сухого терновника. Руки при этом оба расцарапали в кровь, но это казалось неважным. Саша пробурчал что-то непонятное и отлучился, притащив через десять минут котелок и пачку каких-то сухих трав (похоже, тут у него была заначка). Костер развели за несколько минут, терн прогорел быстро и Мирон продегустировал напиток. Выходило вполне неплохо.
— Вас звать-то как?
— Зови Мирон Павлинычем, Саша. Кстати, как тут с едой, оголодаем ведь.
— Как и везде. Меня учили, что любая местность легко прокормит человека.
— Хм… Греки, конечно, и цикад жарили… Но попробуй, налови их сперва!
Саша в первый раз рассмеялся. Он упал на спину и задергался.
— Вот не знал! Ох, не знал!
— А что?
— Так мы их дразнили: "Грек-пиндос, воды не донес, отдай медный грос, копеечка лучше!"
— Так и что?
— А с кузнечиками вышло бы смешнее! Наверняка!
— Хм… пожалуй. Ты кубанский, что ли?
— Ага. А как узнали?
— Выговор, Саша, выговор. У нас в Крыму он совсем другой.
Сашка хотел ещё что-то спросить, но вместо этого неожиданно привстал и указал рукой за спину Мирона.
— Смотрите…
— Саша, на то и дорога, чтобы по ней ходили и ехали.
— Так ведь это не просто так.
— Почему?
— Здесь не бывает случайных встреч, Мирон Павлиныч.
— Ага. А грабежи тут бывают? Убийства?
— Нет… Зачем?
— Уже лучше. Саша, ты вытерпишь еще несколько вопросов? Я все же контрразведчик, мне нужна общая картина. Понимаешь?
— Ладно, только я тоже буду спрашивать, а вы — отвечать, идёт?
— Спрашивай на здоровье. Отвечу.
"В конце концов", — подумал Нижниченко, — "у меня есть только такой вариант, ничего не случится, если парнишка узнает о «Драконе». Наоборот, он может быть как-то связан с этим делом". Времени у нас должно хватить, та компания (точнее, небольшой караван), кажется, остановилась. Он твердо знал, что потом будет не до рассуждений на общие темы. Непонятно откуда, но знал. И вообще, дела обстояли очень неплохо для покойника. Ничего не болело, голова была кристально ясной и свежей, даже послевкусие от травяной заварки было мятное с кислинкой. Он уже хотел задать вопрос, но его внимание всё больше и больше привлекал караван.
— Саша, а это явный караван!
— А, это же Михаил-Махмуд! Пойдем встречать!
— Ну что, пойдем.
Вьючные животные вблизи оказались очень заурядными мулами, а Михаил-Махмуд — высоким и худым седоватым брюнетом, встретившим Сашу, как старого и уважаемого знакомого.
— Привет, Сашки! Что нового?
— Я опять выходил обратно в мир, Махмуд.
— И как там?
— Это новый мир. Вот человек оттуда, поговорите?
— Конечно, Сашки. Ты пока поговори с охранниками, поучись бою…
— Чему? Мне? У них?
— Сашки, среди них есть человек из нового мира. Учись и смотри, хорошо?
— Вы не хотите, чтобы…
— Не хочу, Сашки. Ты прав, я не хочу говорить при тебе. Веришь?
— Верю.
И опечаленный Саша отправился к охранникам.
— Меня зовут Михаил-Махмуд. Ты можешь сказать свое имя, или ограничишься прозвищем?
— Мирон Павлинович. Короче и с равными — Мирон. Ты равный.
Чем-то таким веяло от Михаила-Махмуда именно равным. Просто хотелось быть ему другом.
— Хорошо.
Махмуд выкрикнул что- то короткое и гортанное, один из охранников отцепил большую флягу от одного из вьюков и, не спеша, отправился к присевшим людям.
— Скажи, Мирон, ты понял, кто такой Сашки?
Легкий акцент, на грани понимаемого — и незнакомый… Ясно, что тюркский, а какой — неясно. Так бывает, если… Ладно, подумаем потом.
— Нет, Михаил-Махмуд.
— Выбери одно из двух имен. Мне все равно, какое… равный Мирон.
— Не знаю, Махмуд. Немного знаю об его прошлой жизни — и все.
— Первой жизни, Мирон. Хочешь сок?
— Конечно.
— Я так и думал, что ты знаешь о мальчишке очень мало. Видишь ли, он никогда не вырастет, ему придется оставаться таким до Страшного Суда и прожить все эти века и тысячелетия. Так что Аллах будет милосерден к нему — насчет себя я не уверен… Скажи Мирон, ты готов рассказать мне немного о своем мире?
— Зачем?
— Я купец, Мирон. Само знание о мире — даже просто о том, что он есть — дает немало. Честно говоря, нас очень мало — купцов межмирья, хотя о нас говорят во всех мирах, где мы бываем.
— В моем вы точно не были, — Мирон улыбнулся, представив себе появление в родном городе каравана из груженых мулов. Мысль про такую же картину в Андреевске чуть не повергла его в смех.
— Ага… Я понял — у вас ослы не в ходу, — Махмуд улыбнулся, — тогда вот что… Скажи, Мирон, (стаканы наполнились вновь) тебе что-то говорит фамилия… скажем — Черчилль?
