Точка бифуркации (СИ) - Величко Андрей Феликсович (читать книги TXT) 📗
За несколько дней до окончания курса обучения Куликовский совершал обычный полет по программе отработки виражей, и вдруг сорвался в штопор.
Надо сказать, что, в отличие от того же У-2, М-2У мог довольно легко сорваться в штопор, зато выходил из него весьма неохотно. В общем, это был тот еще «учебный» самолет, пригодный разве что на экспорт, и в Залесье два таких сохранились только потому, что они неожиданно оказались довольно надежными машинами и никак не желали не только разваливаться от старости, но даже и подозрений в таких желаниях не вызывали.
Так вот, Куликовский сорвался в штопор. Причем почти никто не верил, что это получилось случайно.
Во-первых, за его полетом внимательно наблюдали с земли.
Во-вторых, Куликовский начал отрабатывать виражи на высоте два километра, тогда как в полетном задании было написано «тысяча двести метров». То есть он заранее знал, что ему понадобится запас высоты.
В-третьих, Ольгин ухажер за две недели до этого полета начал интересоваться, почему М-2У столь склонен к сваливанию в штопор и не склонен к выходу из него, приставая с вопросами чуть ли не ко всем, с кем встречался на аэродроме.
И, наконец, дежурный наблюдатель утверждал, что пилот перед сваливанием почти наверняка двинул на себя и ручку управления, и оба РУДа, что однозначно говорило о заранее обдуманных намерениях.
О том же самом говорили и совершенно правильные дальнейшие действия Куликовского. Он дал максимальный пар на оба движка, до предела отжал ручку и вывернул руль поворота в противоположную вращению сторону. Самолет опустил нос, штопор постепенно перешел в крутую спираль, а она – в пикирование, из которого курсант почти благополучно вывел машину на высоте около четырехсот метров. Почти – потому, что летающий паровоз Можайского был совершенно не предназначен для пикирования. Ни покойному Александру Федоровичу, ни мне даже в голову не приходило, что какой-то альтернативно одаренный индивидуум додумается загнать его в такой режим.
В общем, дальнейшее было закономерно – от сильнейшего встречного потока воздуха оба винта раскрутились настолько, что правый двигатель развалился еще в воздухе, а левый мог развить от силы треть номинальной мощности. Куликовский совершил вынужденную посадку в паре километров от аэродрома и поломал шасси. Правый мотор восстановлению не подлежал, левый – может, и подлежал, но явно того не стоил.
Узнав об этаких художествах Ольгиного воздыхателя, я велел немедленно представить его пред мои светлые очи.
– Вредительством занимаетесь, господин прапорщик? – насколько мог грозно вопросил я. – Такой хороший был аэроплан! Ему бы еще летать да летать…
– Никак нет, ваше величество, не вредительством! Мне показалось, что отсутствие отработанной методики вывода М-2У из штопора может в будущем привести к жертвам! Ведь на войне возможно все, а я имею честь служить в Военно-воздушном флоте.
– На войне, говорите? Хм… значит, так. За воздушное хулиганство назначаю вам трое суток гауптвахты, и то потому, что не стали врать, будто сорвались в штопор случайно. Кстати, вы поняли, какую ошибку совершили при выводе?
– Так точно! Убирать давление пара до минимума следовало не при выходе из пикирования, а сразу после того, как машина из штопора перешла в спираль!
– Ну хоть что-то, хотя я на вашем месте вообще дал бы контрпар, однако продолжим. Мне почему-то кажется, что, пока вы будете сидеть, вас наверняка обуяет сочувствие к справедливой борьбе буров за свою свободу. Вы хоть знаете, кто это такие?
– Э-э-э…
– Понятно. Подозреваю, что в камере случайно найдется брошюрка о положении дел в Южной Африке. Вы ее прочтете и решите записаться в добровольцы. Запись производится на Гороховой улице, номер дома узнаете сами, это нетрудно. Но поедете вы помогать бурам не с пустыми руками, а выкупив за свои деньги оставшийся М-2У и тот, который вы расколотили – на запчасти. И пару дельтапланов с запасными моторами.
– Ваше величество, но у меня нет таких денег!
– Вы их выиграете в карты. Сразу после вашего освобождения к вам подойдет пехотный капитан, с ним и сыграете.
– Ваше…
– Не волнуйтесь, вы обязательно выиграете.
– Ваше величество, я же не умею играть!
– Ничего, капитан заодно и научит, это недолго. И поедете вы в Трансвааль, пожалуй, не один. Подговорите двух-трех механиков из авиаотряда и, наверное, еще двоих на роль пилотов дельтапланов. Не обязательно из летного состава, можно и кавалеристов, потому что летать на дельтаплане можно научить любого максимум за две недели. Все понятно? Тогда желаю вам с пользой посидеть и подумать. И заодно вспомнить английский язык, который вы вроде изучали, пригодится.
К сожалению, императорские обязанности даже и близко не исчерпывались авиационными делами. Приходилось заниматься и куда менее приятными вещами – например, делать вид, что я начал разбираться с тем, что за время моего вояжа на Дальний Восток наворотил в русско-французских отношениях господин Витте. Именно делать вид, потому как досконально разобрались в этом более квалифицированные люди, чем я, и они же должны были скоро предоставить мне повод возмущенно заявить что-нибудь вроде «я же ничего такого не повелевал, что это за неуместная самодеятельность, уволить мерзавца!». Да, Витте уже явно слегка пересидел в министрах финансов. Жалко, специалист-то он отличный, организатор тоже, но вот только служит он не России и даже не мне, а крупному банковскому капиталу, причем верно и, я бы даже сказал, беззаветно. Так что поспособствовал Сергей Юльевич получению займа во Франции, и хватит с него. Хотя, конечно, было бы неплохо занять еще в Англии, но с это, пожалуй, лучше поручить другим людям. И после того, как закончится Англо-бурская война.
Тут, конечно, некоторые могут удивиться. С какой это стати я вдруг решил влезть в долги, хотя раньше сам же этого всячески избегал? Ответ будет прост – долги долгам рознь. Бывают такие, которые обязательно придется так или иначе отдавать, а бывают такие, которые, скорее всего, отдавать не придется. Во всяком случае полностью. Дело было в том, что к лету тысяча девятьсот второго года я убедился – мировая война неизбежна. И теперь представим себе, что Россия должна Германии, Англии и Франции. Так вот, ситуация, когда в грядущей войне все эти страны будут нашими союзниками, совершенно невозможна. С кем же тогда воевать-то? Кто-то обязательно окажется противником, а его надо множить на ноль, а вовсе не отдавать ему долги. Кстати, эти же соображения можно распространить и на иностранные предприятия в России. Сейчас их столько, что при любом раскладе часть окажется принадлежащей нашим противникам, и, значит, для их конфискации все должно быть готово заранее.
На этом фоне отправка нескольких человек и трех летательных аппаратов в Трансвааль выглядела сущей мелочью, этакой разминкой для ума. Возможно, ее следовало оформить несколько менее оригинально, но и так тоже допустимо. В конце концов, разминаться так разминаться!
Никакого особенно ценного опыта применения всей этой техники я не ожидал. Действительно, что может сделать самолет с грузоподъемностью, помимо двух пилотов и запаса топлива, всего в пятьдесят килограммов? Бомбы он бросать не способен, на нем нет бомбодержателей, и никто из отправляющихся с ним людей не имеет понятия, что это такое. Самих бомб, кстати, тоже нет. Даже гранаты – и те отсутствуют! Правда, Куликовский уже интересовался, нельзя ли, кроме всего прочего, взять с собой пару-тройку пулеметов Мосина с запасом патронов. И конструкция самолета таким мыслям способствовала – курсант и инструктор в нем сидели не друг за другом, а рядом. И бойкий прапорщик, значит, хотел, чтобы с ним летал летчик-наблюдатель, вооруженный курсовым пулеметом на турели. Благо спереди никакого винта нет, они оба на крыльях, причем сзади, так что сектор обстрела ничто перекрывать не будет. Я не стал препятствовать и даже велел во время очередного сеанса связи с Немировичем-Данченко посоветовать ему не пропустить действия русских авиаторов в Трансваале – в конце концов, героя, за которого я разрешу выйти замуж своей сестре, нужно начинать пиарить заранее. Ну, а насчет пулеметов… по пехоте из одного пулемета много не настреляешь, так что пусть берет, тем более что паровой самолет даже на экономической скорости может держаться в воздухе всего тридцать пять минут, а на максимальной – и вовсе двадцать. По этой же причине использование его в качестве разведчика было довольно проблематично.
