Неожиданность (СИ) - Попов Борис (книга бесплатный формат .TXT) 📗
— Как умер Ярослав Мудрый, его сыновья поделили Русь между собой на три части и стали этаким правящим триумвиратом — все вместе решали. Изяслав Ярославич сел князем Киевским, Святослав Черниговским, а Всеволод здешним — Переславским.
И показалось в ту пору князьям, что и церковную власть надо так же разделить, чтобы у каждого из них был свой митрополит. Сказано — сделано. Остался митрополит в Киеве, командующий всеми епископами Земли Русской, и два титулярных митрополита — Черниговский да Переславский, у которых никаких епископов в подчинении никогда не было, и командовал ими Киев, так же, как и всеми остальными.
Здесь на должность присел лет двадцать пять назад грек Леон, а после него из Константинополя прислали Ефрема. Леона я не знал, молод еще был, а с Ефремом встретился как-то в Киеве лет десять назад и завязалась между нами дружба. Встречаемся очень редко, зато постоянно переписываемся по голубиной почте.
— Подожди-ка, это что за почта такая?
— Ничего хитрого, обычное дело — привязываешь голубю к ноге или к хвостовым перьям письмецо и подкидываешь сизаря вверх. Летят они быстро. Если ястреб в полете не поймает, или куница ночью на ветке дерева не схватит, долетит почтарь от Великого Новгорода до Переславля дня за три — четыре. У Ефрема здесь на Епископском Дворе за большой голубятней несколько толковых голубятников присматривают, и у нас у епископа Германа заведение не хуже — очень он любит митрополиту в Киев сообщения всякие отписывать. Но об этом потом.
Хотел завтра посетить Ефрема, поспорить: побил ли святой Николай Мирликийский отступника Ария на Вселенском Соборе или не побил? — здесь протоиерей хитро прищурился на меня, — ты вот как на сей предмет смотришь? Вопрос конечно сложный! Не вот тебе про разрушение храма Артемиды толковать! Про то каждый знает!
Господи, как было бы интересно поднять сейчас двух разоспавшихся теремных дурочек, порушить весь их храп, и рявкнуть в сонные рожи:
Машка! Варька! Отвечать быстро: порушил Николай Мирликийский храм Артемиды, или он в это время Ария лупцевал? — и очень хитро при этом прищуриться…
Наверняка ведь древнерусские скромницы хором ответят:
Боярин! Делай с нами чего хочешь, любую непристойность, хоть с обеими разом, только дай поспать!
Пришлось и мне выступить похоже.
— Святой отец, не слыхивал я про Николая Мирликийского ничего. На слишком большой срок удалено время, из которого я прибыл, от вашего 1095 года.
— Девятьсот с лишним лет, это, конечно, очень далеко от дней сегодняшних, спорить тут глупо. Но ведь и жизнь Николы Угодника, о котором мы сейчас толкуем, отделяет от нас восемьсот лет, а мы его почитаем и помним. Ефрем пишет о жизни и неустанной борьбе за веру Николая Чудотворца в своих богословских сочинениях так, будто это все было вчера. А вы позабыли…
Я сидел с приятными ощущениями человека, только что облитого помоями и, что самое обидное, за дело. Сколько раз себя одергивал и пытался втемяшить в эту тупую башку: разберись вначале в любом сомнительном или непонятном для тебя вопросе, прежде чем выносить скоропалительное решение, делать выводы с кондачка! И особенно — озвучивать свои глупости!
— Извини, святой отец, мысли другим заняты, сразу не разобрался кого именно из святых ты имел в виду. Очень уж их много к 21 веку стало. Мы, конечно, знаем и помним Николая Угодника, хотя чем именно он славен, я, как человек далекий от церкви, припомнить не могу. Будет время, как-нибудь поделишься знаниями с недостаточно грамотным в религиозных знаниях пришельцем из будущего.
— Конечно, конечно! Ты, как душа похода, чего-нибудь главного не упусти! Ты сейчас соль нашей Земли, и заменить тебя некем. А знания, если захочешь, получишь как-нибудь на досуге.
Нас народу идет немало. Вот пусть каждый и следит за тем, в чем он мастер, чем подолгу был занят в этой жизни. Не охватить тебе всего этого в считанные дни, не освоить. Твое дело — вести нас вперед! И точка.
Мое — это молитвы и благословения, просьба, обращенная к Господу о помощи — я все-таки протоиерей, а не просто верующий или дьячок малограмотный.
Богуслав пожизненно воевода. Вот пусть и следит за состоянием нашего воинства — его одеждой, вооружением, подготовкой к сражению, расстановкой сил, вырабатывает план битвы. Орать и размахивать руками, бряцать оружием это каждый может, а грамотный и умелый воевода у нас один.
Кого-нибудь зарубить или просто убить голыми руками, с этим лучше Матвея никто в нашей сборной ватаге не справится — он атаман ушкуйников.
Наина пусть чего сможет накудесничает, Ваня ножи умело бросит, Яцек может чего и сыщет. У оборотня сила, превосходящая такую у любого зверя, быстрота невиданная, громадные зубы. Богатырша Таня всегда пригодится — мало ли чего придется поднять и перенести.
Ты вот чего мне лучше скажи: а что католики, неужели позабыли своего Санта-Клауса? Забросили свой обычай дарить рождественские подарки?
Я до того ошалел, что аж закашлялся.
Санта-Клаус, как и наш Дедушка Мороз, ассоциировался у меня с детскими сказками, и какое отношение он мог иметь к реальному человеку, жившему хоть и очень давно, но жившему! Николай Мирликийский упоминается в летописях и церковных записях, но я никак не мог себе представить реальные записи об одном из идолов американского кинематографа с кучей оленей, эльфов, иногда и гномов в придачу.
Поэтому, откашлявшись, я спросил:
— А что, Николай Чудотворец Санта-Клаусу подарки выдает для раздачи детям?
— Замысловато мыслишь, — ласково улыбнулся священник. — Католики создали образ новогоднего святого, раздающего подарки в рождество, взяв из жития святого Николая историю о его помощи трем дочкам разорившегося богача. Ты эту историю, конечно, не слыхал никогда. Рассказать сейчас или в другой раз?
На дворе залаяли собаки, радостно загалдели охранники. Наши вернулись!
— Все потом! Пошли ловцов встречать!
— Какого ж зверя вы на ночь глядя в полной темноте ловите? — поинтересовался по пути Николай.
— Страшного! Который тебя чуть голодным не оставил!
Мы вышли на двор. Матвей не позволял орде ратников бить спутанного вожжами понурого человека, лет пятидесяти, одетого довольно-таки богато. Бывший атаман уверенно покрикивал на дружинников, рвущихся пообщаться с похитителем их жалованья:
— Не велено! Бить не велено! Расспрос еще будет вестись! — и отстранял особо рьяных рукой.
Викинга и здоровенного Коршуна с немалым мешком поперек седла уже завели через калитку с улицы. Занимался конями, конечно же, лошадиный фанат Олег, уже в человеческой ипостаси и одетый. Радостная Танюшка гладила по спине вернувшегося с победой любимого с таким усердием, что можно было подумать, что желанный оборотень отсутствовал лет пять.
Гордый поимкой татя, в которой они с Горцем были не последними героями, стоял подбоченясь Венцеслав, гордо подкручивая ус. Волкодавы тоже держали оборону Елисея от взбешенной публики, попугивая народ грозным рыком, прыжками с приседаниями и демонстрацией грозных клыков.
Ограбленные уже успели полюбить собачьих героев и весело перекликались между собой:
— Слышь, Губа, они его сейчас спросят, куда он нашу деньгу дел, а потом псами затравят!
— Зверюги эти его потом и сожрут прямо заживо! Покаяния не будет!
Эти крики тиуна не ободряли, не внушали уверенности в счастливом завтрашнем дне. Вдобавок, кто-то все-таки успел приласкать задержанного, и на лбу любимца боярыни справа лиловел синяк изрядных размеров.
Послышалось знакомое рычание.
— Ну, хватит тут свою доблесть показывать! Идите спите, не мешайте дело делать! Завтра, может, распинать эту гниду будем, а вы устамши, наорались тут ночью.
— Воевода, может мы прямо сейчас пойдем крест вытесывать?
— Спать, кроме караульных, всем спать! Натешитесь еще завтра.
А мы повели тиуна в мрачные подвалы. Впрочем, ночью и поздней осенью, они другими и не бывают. Богуслав отсек всех лишних и особо любопытных, так что к месту страшной мести и жутких пыток довели Елисейку я, Матвей и сам Слава. Танечка внесла для осмотра тяжеленный мешок, брякнула его на какую-то станину и тут же убежала, буркнув на прощание:
