Великий князь Русский (СИ) - "Д. Н. Замполит" (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT, .FB2) 📗
Возились они непростительно долго, я успел прикинуть самые неприятные варианты — если что, власть автоматом переходит Диме. Или как великому князю, или как регенту при Юрке, неважно. Важно, что мятежников он размажет тонким слоем.
Жаль, что добра много пропадет, но тут и при пожарах до хрена всего гибнет. Тем более, что самое ценное хранится либо в Крестовоздвиженском братстве, либо в Спас-Андронике и на Пушечном дворе. А великокняжеская казна в подвалах Благовещенского собора практически пуста — деньги должны работать, а не по сундукам лежать.
Когда дверь, наконец, рухнула, я успел выровнять дыхание и смотрел на эти грязные потные рожи с высокомерной брезгливостью, как остзейский барон на эста или лива.
Такой прием огорошил мятежников, и они бестолковой кучей столпились у дверей. Хотел было задать классический вопрос «Какой паразит осмелился сломать двери в царское помещение?», да мы в цари пока не вышли. Поэтому лениво протянул:
— Куда вперлись, холопы? Вы что, бояре думные или дьяки?
— Может, и дьяки! — дерзко ответил самый бойкий, молодой вой с новеньким бердышом.
— А у тебя чернильница-то имеется?
— Тогда бояре!
— Это кто тут в бояре лезет? — вслед за вопросом раздался звук затрещины, и бойкий отвалил к стеночке, потирая затылок.
А на его место нарисовались целых два князя: Вадбольский и Голибесовский. Но тоже малость тормознули, когда увидели меня сидящим.
— Ну что дальше делать будем?
— А ничего. Шемяку на княжение, а тебя в монастырь! — выпалил политическую программу мятежа Голибесовский.
— Точно, Шемяку! — пристукнул бердышом бойкий, развернув его при этом к свету.
На полотне заиграло новое устюжское клеймо — два скрещенных меча под княжеским венцом.
— Шемяку? — засмеялся я. — Вот ужо он тебе задаст…
— Чегой-то? — не сдавался бойкий.
— А того, ты его великокняжескую оружейную палату разграбил, — я уткнул обличающий перст в бердыш.
Бойкий попытался спрятать бердыш за спину, но уж больно велика железяка. Да и остальные тоже предпочли убрать новенькое оружие с глаз долой.
— Хватит болтать! — оборвал Вадбольский. — Пошли, князь!
— Куда?
— В Чудов монастырь, на пострижение.
Я опять ошарашил мятежников — расплылся в улыбке. Это же просто праздник какой-то! Буду спокойно заниматься книгами, отроков учить, наставления писать… Ну да, службы надо выстаивать, но там все доведено до автоматизма, мозг свободен, многое можно передумать… Ни тебе войны, ни забот о вотчинах, Судебнике, дрязгах бояр…
Мечты мои прервались на Соборной площади — посреди, в крови, с разрубленным плечом лежал, уставя в небо остекленевшие глаза, Никифор Вяземский. Умный, надежный Никифор, совершенно не воин, и вдруг зарублен? Черная злоба закипела внутри, и я выдавил только одно слово:
— Кто.
И видно, так жутко спросил, что державшие меня за руки дружинники отвернулись, стараясь не встречаться со мной взглядом. А я поклялся, что хоть слепым, хоть постриженным в монахи, этого с рук не спущу. Узнаю, найду эту сволочь и выверну наизнанку. Нет, просто отдам Вяземским.
— Куда поспешаете, чада? — прервал страшную паузу совсем неожиданный вопрос.
От Успенского собора к нам шествовал митрополит, с двумя десятками послужильцев — черные кафтаны, шапки, ножны сабель без украшений, чисто опричники.
— Так… эта… в Чудов, отче, — пробормотал Вадбольский.
— Зачем? — строго спросил предстоятель.
— Постригать ведут, — сквозь зубы выдавил я.
— Без моего ведома? — ух ты, а я и не знал за Никулой такого взгляда, что все аж присели.
Голибесовский даже открыл рот, но ничего не сказал, да так и остался стоять с открытым. Следом замерли остальные, я решил было, что оттого, насколько сильна у нас церковная власть, но нет — под дробный грохот копыт на площадь выметнулась дружина Василия Ярославича, а следом и Федька Палецкий со своими конными.
— Живьем брать! — прокричал шурин.
Отовсюду, как тараканы из щелей, полезли находники, под шумок тырившие кремлевское обилие. Но с бегством не задалось — одного смахнул саблей Федька и тот просто осел на землю. Второго достал серпуховской дружинник, мародер, переходя с крика на визг и обратно, повалился под ограду Чудова монастыря, зажимая рану рукой. Третьего стоптали конем и он, нелепо взмахнув руками, проломил жердевую загородку вокруг строящейся церкви Ризоположения и рухнул в яму.
По Никольской и Спасской, топая сапогами, валили пешцы городового полка, тараща копья.
Подскакал Палецкий со своими, оттер конями находников, заставил их побросать оружие… Мне подвели коня, Василий выдернул чью-то саблю, сунул мне, и только тут я заметил, как дрожат руки.
Вечером, в спальной палате, Маша рыдала у меня на плече и все никак не успокаивалась — накрыл отходняк. У меня, честно говоря, тоже все внутри тряслось, стоило подумать о детях.
Через день примчался Дима — успели послать гонца, вернуть с дороги — и началось! Следствие шло быстро, Федька Хлус, заменивший Никифора, церемониться не собирался, из допросного подвала только и успевали оттаскивать сомлевших.
А потом подоспели Вяземские…
Дважды я пытался зайти в пыточную, и дважды обламывался. Первый раз я только взялся за ручку двери, ведшей на лестницу под Тайницкую башню, как оттуда донесся такой вопль, что меня передернуло, и я от греха свалил подальше. Ну не может так орать человек, которого просто кнутом секут, даже на дыбе, по дознанию после смерти дядьки запомнил.
Через день собрался с силами и сделал второй подход. Но когда мне навстречу распахнулась дверь и оттуда на рогоже выволокли даже не человека, а кусок мяса с содранной кожей…
Короче, удрал как можно быстрее, чтобы не блевать на виду. Отдышался, пот вытер и хотел было Вяземских отозвать, но потом решил оставить, как есть. Это их отмщение, пусть по своим меркам отмеривают. И пусть остальных злобят, себе дорожку отрезают, вернее служить будут.
Так что я убрался заниматься экономикой — мятеж мятежом, а у нас сегодня давно задуманное заседание комиссии по борьбе с голодом.
Мягко стукнула дверь, первой вошла Маша, следом Юрка. Оба бледные и тихие, Маша села за стол на свое место, сын устроился в уголке. Тут же зашли Владимир Ховрин, Андрей Шихов, Елага Лучинский и последним, бочком пролез самый молодой, Василий Ермолин, сын троицкого келаря. Дионисий весьма ветх годами, вот и налаживает сына вместо себя, готовит смену. Покамест Василий показал себя неплохим организатором, вот думаю — отпускать его на постриг в Троицу, как у них в семье принято, или держать при себе, мирянином?
Честно говоря, я бы и сам сейчас устроился в уголке рядом с Юркой — и нервы успокоить, и в сельском хозяйстве я почти ничего не понимаю, кроме самых общих вещей. Но голод происходит и по другим причинам…
— В тех волостях, что видал, — начал доклад Ермолин-младший, — сеют рожь, овес, да репу с разным овощем. В три поля мало где пашут, про четыре и речи нет. Оттого, коли Божьим попущением рожь вымерзнет или вымокнет, сразу треть урожая пропадает. Надо за тем, чтобы сеяли разное, следить.
А ведь он прав — если упираться в монокультуру, то можно потерять все разом.
— Семена разные в заводе должны быть, и кажный год надо сеять часть крупным зерном, часть что к холоду стойка, часть еще каким. Тогда, коли беда случится, разные посевы разно и пострадают, а не так, чтобы все махом под корень сгнило.
Я кивнул и сделал себе пометку — в моих вотчинах и государевых поместьях обязательно провести ликбез на эту тему.
— Много где можно вдвое, а то и втрое распахать…
— Так людишек мало! — возразил Ховрин.
— Ежели не каждый за себя, а совокупно, толокой, то всегда больше сделать можно.
И это верно — производительность в моих госхозах выше, делают больше, урожаи снимают лучше. Вотчинники да монастыри, кто поумнее, давно перенимают, прочие же не торопятся, а заставлять силой тут нельзя.
— Мыслю, что от скупщиков, кто стакнулся и цену на хлеб подымает, вреда больше, чем от однородной запашки, — о своем, купеческом, заявил Шихов.
