Демон против люфтваффе (СИ) - Минский Анатолий (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Однажды Пумпур утянул меня в сторону.
— Знаешь, особисты спрашивали про твою троцкистскую барышню.
— Отвечай: убедил её следовать учению Ленина — Сталина, а не Троцкого.
— Шутки шутить вздумал? Мало того, что аморалка — тебя жена в Союзе ждёт! С сыном.
Меня?! Ах, Лиза…
— … С идеологическим врагом в койке кувыркаешься? Не знаешь, что в СССР происходит?
Да, по слухам нынешний тридцать седьмой год в Советском Союзе весьма богат на происшествия.
— Поэтому срочно совершай что‑то героическое или вали нахрен в Союз! — закончил выволочку начальник.
И так, кроме миссии и тощей испанской зарплаты у меня появился новый стимул для геройства — задержаться в рядах интернационалистов. Может, посильнее иных.
7. Образ жизни, образ действий (лат.)
За обедом в столовке услышал, как разорялся Ерёмин.
— … Бил, пока ШКАСы не сдохли! Чтоб им… А «Юнкерс» летит себе, падла. Стрелок мне в капоте дырок наделал, «Ишак» захрюкал и заглох. Как его в темноте на поле усадил, до сих пор не знаю.
— Баки у «пятьдесят второго» с протектором. Поджечь трудно. Моторов три — все не перебьёшь. Разве что в лоб, по пилоту, — ответил кто‑то из лётчиков, не сильно веря собственным словам.
— Как?! С хвоста хоть светляки от выхлопа видны! Спереди ночью его ни в жисть не заметишь, пока не врежешься.
«Юнкерс» — здоровая дура. Не верю, чтобы не было уязвимых мест. Если наши не в курсе, быть может, испанцы знают?
За пару дней я собрал всё доступное в штабе по конструкции вражеских бомбардировщиков «Юнкерс» и «Савоя». Не пожалел, нашим рассказал. Тут нет конкуренции, ночная охота одиночная, чтобы не столкнуться, поэтому — кому повезёт.
Аве, Мария! Повезло мне. Полагаю, по теории вероятности на десять пустых вылетов хоть один должен приходиться нормальный.
Сначала показалось, что сейчас врежусь — так близко увидел красное в выхлопных патрубках, сквозь кисею облачности. Меня же ему не засечь и не услышать, пока не начал стрелять.
Пока примеривался, подползая чуть ниже и сбоку, «пятьдесят второй» вышел на бомбометание. Не успеваю предотвратить — будут жертвы и разрушения от его фугасов. Зато германец стелется как по ниточке. И я уже не тот, что своего «Ньюпора» боялся больше чем вражеских «Хейнкелей». Метров с двадцати аккуратно в крепление, где правая консоль переходит в фюзеляж…
Горящее топливо так полыхнуло, что ослеп на секунду. Зажмурившись, ручку на себя, газ до упора. Когда разлепил глаза, снизу крепко ударило. Немец взорвался в воздухе, ссыпавшись на Мадрид праздничным салютом.
На подходе к аэродрому увидел странное. У взлётки зажглись перекрещенные фары грузовиков, показывают створ полосы. А справа, где склон зарос лесом, в темноте неразличимым, мелькает цепочка огоньков. Вот же твари, дают франкистским бомберам направление на наш аэродром!
В каждом «Бэ — эсе» ещё половина комплекта была, всадил по тем огонькам, не задумываясь об «излишних сопутствующих жертвах». На войне как на войне, мать вашу!
Утром нашли какие‑то пятна, ветки пулями побиты, вроде кровь, остатки костров. Претензий никто не предъявил.
По поводу сбитого «Юнкерса» полные штаны радости, испанцы ликуют — первый за войну бомбардировщик хунты, уничтоженный в ночное время. Я представил, кто приедет на интервью от газеты «Республика». За такое не грех отказаться от 10 000 песет. Не всё в этом мире можно купить за деньги. Пумпур успокоился, на меня вроде как наградной лист направили, несмотря на бытовое разложение и связь с троцкистским элементом.
Война обрела смысл. Я теперь не просто выполняю задание семнадцатой канцелярии. Я летаю ради тебя, Мария. Чтобы бомбы не сыпались на твоих товарищей. Чтобы фалангисты не ворвались в Мадрид. Чтобы ты могла гордиться своим Пабло Муэрте.
Мария погибла ночью под бомбами, когда её кавалер беззастенчиво дрых в казарме, отметив с товарищами очередную воздушную победу.
Глава одиннадцатая. Месть
Ванятка не вякал дня три. Мысли прочесть не может, но какой шторм во мне бушует, ему очевидно. Боится, что влезу в очередную задницу с отчаянья, и оба полетим в преисподнюю вверх тормашками.
Пумпур отстранил меня от полётов. Я даже не возмутился, сходил на похороны Марии. В войну много похорон. Говорят, должно всё разрывать изнутри? Нет, просто задеревенело.
Придя в себя, чисто выбрился, надраил ботинки и отправился в штаб ПВО Мадрида.
— Пётр Ионович, просьба есть.
— Ну?
— Слетать на разведку. Можно в паре или на «эр — пятом».
Комбриг посмотрел зло.
— Так, нормально воевать не собираешься. Решил личной местью заняться.
— Никак нет. Чем по одному нелюдей в небе отлавливать, провести штурмовку их базы «Чайками».
— То есть героическое самоубийство. Благородно, но — нет!
— Самоубийство, это если бы нацепил парашют и погнал на авось в одиночку. Предлагаю разведать и долбануть их по — правильному. Но вы правы. Пока не расквитаюсь по личному, трудно.
Он отказал. Затем через двое суток вызвал и протянул фотографии с того аэродрома. Я впился в них глазами.
— Наглецы, товарищ комбриг. Стоят плотно, рядами, как на выставке.
— Их пробовали щипать на СБ. Потеряли три машины. С тех пор бомбёжки и штурмовки за линией фронта не рекомендованы.
— Значит, нужно малыми силами — вчетвером или даже вдвоём.
Пумпур развернул карту, достал циркуль.
— Сто десять километров. Четверых не пущу. У нас главная задача — прикрытие Центрального фронта. Ищи добровольца — напарника и дуй, — он порылся в столе и вытащил газету с фотографиями Герники. — Завтра Первое Мая, поздравьте товарищей фашистов, чтоб праздник запомнился.
— Спасибо, Пётр Ионович!
После пожаров в Гернике остались одни руины. Погибших хоронили сотнями, если не тысячами, сплошь гражданское население. Но сухая арифметика не в силах объяснить, почему смерть множества незнакомых людей не затмит утрату единственного.
Понятно, что вызвался Копец. Обидные клички нужно только так смывать — дерзким вылетом. Мы подвесили рядки осколочных бомб по пару кило. Мелочь, а плотно выстроенные аэропланы повредит. Повезёт — и подожжёт. Стартовали ночью, у обоих приличный опыт играть в сову, с запасом времени, так что к франкистскому аэродрому выползли с первыми проблесками рассвета, плавно снижаясь на малых оборотах движков.
По сравнению с фото практически ничего не изменилось. На И-15 никакого бомбового прицела нет, я высыпал гостинцы, проносясь над длинным строем «Хейнкелей», Ваня рядом отполировал «Фиаты». Полный газ, вверх, разошлись виражами в противоположные стороны. Копец подальше от разворошённого муравейника, наверно, меня глазами высматривает — вместе шлёпать домой веселее. Извини, есть неоконченные дела. И я спикировал на лётное поле по второму разу, нажав на гашетку.
Сразу трудно понять, где земля, стоянки заволокло дымом. Пулемётные трассы со всех сторон, только уж больно суматошно. Может, и не видят цель. Толпа народу несётся сломя голову, к машинам или в убежище, летуны или техники — не знаю. Слишком поздно засёк их, стрелять бесполезно — трассы выше голов пройдут, и так несусь в метре от грунта. Бах! Что‑то задел винтом и, кажется, стойкой шасси, из‑за широкого капота не разобрать. Последняя очередь хлестнула вдогонку, ручку на себя… не тут‑то было. «Чатос» захлебнулся в наборе высоты. По курсу — скалы. Перемахнул, едва не шваркнув брюхом по камням, и мотор заглох окончательно.
Впереди сужается ущелье, выхода не видно, внизу кошмар. Высота небольшая, метров двести. Будь что будет! Глаза мазнули в последний раз по фотографии Марии, и моя тушка вывалилась через левый борт на крыло, оттуда — вниз.
Купол наполнился, когда до острых гранитных зубьев осталось всего ничего. Последнее, что услышал, был треск ломающихся костей…
«Марк! Марк!»
О, Ванятка проснулся. Мы в Испании или в преисподней? Судя по стиснувшей парашютной подвеске, мы не в том милом месте, где я кантовался девятнадцать веков.
