Прелюдия (СИ) - Горохов Александр Викторович (библиотека электронных книг .TXT, .FB2) 📗
Ломиться внутрь бесполезно: в клубе до сегодняшнего отъезда «делегации» из Наркомата хранилась документация, передаваемая «предкам», и даже постоянно дежурил часовой. Мало того, там жила какая-то женщина «с нашей стороны», руководившая систематизацией этого богатства, и во избежание эксцессов, когда уходили работавшие над этим солдатики, она запиралась изнутри.
Но мне повезло: щёлкнул засов, дверь приоткрылась и женский голос позвал:
— Заходите сюда, переждите грозу здесь.
— Ой, спасибо, девушка, — поблагодарил я «хозяйку», юркнув внутрь.
— Вы тоже из «наших», а не из местных, — кажется, мелькнула радость в её голосе.
— А как вы догадались?
— Да местные меня ни за что бы девушкой не назвали. Я в своём возрасте для них только «женщина», — сделала она приглашающий жест шагать следом за ней. — Проходите, только засов задвиньте.
Ну, да. На вид — лет двадцать пять. Рослая (пожалуй, лишь на пару сантиметров ниже меня), широкая в кости, но без признаков полноты. Черты лица крупные, красавицей её не назовёшь, но и страшилищем — тоже. Волосы сзади забраны резинкой в «хвост» (ещё одно подтверждение того, что мы с ней «единовременцы»), юбка чуть ниже колен, к кофточке приколот комсомольский значок.
— А я у окошка стояла, на стихию любовалась, и тут вижу, что вы бежите, весь мокрый… Проходите, я вас горячим чаем напою, чтобы вы не простыли. И… Может быть, вы штаны с курткой отожмёте, пока я с чайником вожусь.
Ага. Я иду, а за мной мокрый след от стекающей с формы воды тянется. Только, девушка, эта «куртка» называется гимнастёркой, а «штаны» — галифе. Для чего его сделали такого дурацкого фасона, я понятия не имею, но раз положено по форме одежды, приходится носить. После бани, пусть даже едва тёплой, я едва ли простыну, а вот чая после неё и «контрастного душа» в виде ливня, выпью с удовольствием.
В общем, разнагишался я в соседней комнате, отжал сначала кальсоны, а потом и форму. Но «куртку» и «штаны» надевать назад не стал, а развесил на спинках беспорядочно растолканных по помещению стульев: пусть хоть чуть-чуть подсохнут, пока я дождь пережидаю.
— Я вас в таком виде не сильно смущу?
Аполлон! Просто Аполлон! Кальсоны на завязочках, сапоги, голый торс, отнюдь не блистающий культуристскими «кубиками» на животе. Для полноты картины ещё не хватает офицерской фуражки на башке, да я решил не паясничать перед незнакомой женщиной.
Улыбнулась, но без насмешки.
— Пойдёт. Будем считать, что вы с пляжа на минутку заскочили.
Познакомились и за время, пока ждали, пока закипит на керосинке чайник, выяснили, «кто есть ху», и кто откуда. «Я, когда меня сюда направили, специально в „Хозтоварах“ купила кипятильничек, чтобы можно было воду в стакане или кружке вскипятить. А он тут почему-то плохо работает: нагревается, но воду до кипения не доводит». Потому и не доводит, что у нас, там, в розетке 220 вольт, а здесь только 127.
Инна Федотова. В возрасте я не ошибся. После десятилетки закончила курсы секретарей-машинисток. Через знакомых узнала, что инструктор орготдела райкома комсомола уходит в декрет, и набралась наглости, пришла устраиваться. На удивление, взяли. Работала, пока комсомол не распустили. Опыт делопроизводства был, устроилась в производственный кооператив, но тот со временем разорился. В коммерческие фирмочки секретаршей не брали: «бизнесменам» требовались никак не меньше, чем победительницы конкурса «Мисс», хотя бы уровня какого-нибудь села Задрищенское, да ещё и согласные на «особые отношения с шефом». И тут начала деятельность наша фирма…
В общении лёгкая, на юмор реагирует адекватно, за словом в карман не лезет. Видимо, сказывается работа в комсомоле. Чувствуется, что соскучилась по общению с людьми, которые «говорят с ней на одном языке».
За чаем заболтались так, что не заметили, как под непрекращающимся, хоть и немного стихшим, дождём за окнами стемнело.
— Может, я тогда у тебя здесь заночую?
В настороженном взгляде успел прочитать какую-то внутреннюю борьбу, но никакого возмущения не последовало.
— Ну, оставайся. Хоть ещё немного поговорим…
Тому, что я снял с неё ночнушку и начал целовать не такие уж и маленькие груди, не противилась. Как и моей руке, ласкающей её там, где, быстро стало мокро. Очень мокро. А вот когда я начал пристраиваться, чтобы войти в неё (чёртовы пружинные сетки кроватей, на которых «миссионерская» поза очень неудобна), сжала бёдра.
— У тебя кто-то есть?
— Нет.
— Не хочешь именно со мной?
— Хочу. Очень хочу!
— Боишься забеременеть?
— Сегодня точно забеременеть не получится.
— А что тогда?
После паузы в несколько секунд:
— Постарайся, чтобы мне было не очень больно…
И бёдра, наконец-то, раздвинулись.
О, господи! Дожить до таких лет, и ни разу? Значит, придётся терпеть накопившуюся за пару недель «голодуху» и действовать очень аккуратно.
На небольшое пятнышко крови и натёкшую из нас обоих лужу бросили какую-то тряпку, чтобы не лежать на мокром.
— Я думала, что намного больнее будет… Ты завтра придёшь?
— Понравилось?
— Мне даже показалось, что я умираю от удовольствия…
Целую её сначала в зажмуренные глаза, а потом в полуоткрытые губы.
— Нет, завтра не смогу прийти. Я сегодня вечером сменился, и завтра мне заступать на смену в ночь. Только послезавтра.
— Значит, приходи послезавтра…
Фрагмент 12
23
Николай Николаевич Поликарпов, 13 июня 1939 года
Сколько сил и нервов было потрачено на подготовку к этой командировки во Францию! Я не говорю даже про усилия советских дипломатов, занимавшихся согласованием её с французским правительством и руководством авиационных заводов, я говорю про работу Наркомата авиационной промышленности по отбору членов делегации и постановку задач: на что именно обращать внимание, что именно требовать нам показать, с какими именно моделями машин и технологическими процессами ознакомиться. И вдруг — в середине мая приходит известие: я и мои конструктора уже никуда не едем.
Тогда я решил, что поездку нам «задробили» из-за истории с гибелью Чкалова во время испытательного полёта И-180. Помимо нервов, вымотанных следствием, эта авария едва не стала роковой для всего коллектива: мало того, что подозреваемыми во вредительстве рассматривались люди, сконструировавшие эту машину, так ещё следственные действия и потеря этого лётчика-испытателя, пилота от Бога, фактически парализовали работу конструкторского бюро на целых три месяца.
Угроза была очень реальной: и я сам, и некоторые другие конструкторы раньше уже фигурировали в качестве «вредителей» и «врагов народа» и даже осуждались на тюремные сроки. А по некоторым из них приговоры судов не сняты до сих пор. Тем не менее, было арестовано и осуждено несколько сотрудников КБ, включая моего заместителя, главного конструктора И-180 Дмитрия Людвиговича Томашевича (возможно, сыграло роль его польское происхождение). Но, слава Богу, разобрались, что в декабре прошлого года имело место стечение неблагоприятных погодных условий, плохой подготовки самолёта к вылету и недисциплинированности самого Валерия, хорошо известная всем, кто с ним сталкивался. Чего стоит один его хулиганский пролёт под мостом в Красноярске… Вот я и решил, что следствие, проводившееся чекистами, докопалось до каких-то «вновь открывшихся обстоятельств» по данному делу.
И тогда всплыла другая версия: это из-за вооружённого конфликта, вспыхнувшего на границе Монголии и Манчжурии, сразу же обозначившегося масштабным применением авиации как японцами, так и советскими войсками. Причём, боевые машины И-15, И-15бис и Р-5, разработанные под моим руководством, проявили себя в боях с японскими истребителями Ки-27 и бомбардировщиками противника очень плохо. Для исправления ситуации сразу же была направлена группа великолепных лётчиков во главе с Героям Советского Союза Смушкевичем и новейшие И-16 и И-153, тоже моей разработки, но они только-только начали выравнивать ситуацию в небе над Монголией.
