Пес в колодце (ЛП) - Вольский Марчин (читать книги онлайн бесплатно полные версии .TXT) 📗
- Надеюсь, мастер, что когда я вернусь и насажу голову великого визиря на стену Кастелланума, твоя картина будет готова, - сказал он, гремя своими воронеными доспехами и прохаживаясь по моей импровизированной мастерской, устроенной в западном крыле резиденции.
А за ним ходил ординарец, молоденький, чрезвычайно красивый, я бы сказал: уж слишком красивый для мужчины. Если бы я еще раз писал "Бунт ангелов", то воспользовался бы этим вьюношей в качестве модели Люцифера для первой части триптиха, когда не был он еще князем тьмы, но возлюбленным архангелом Господа нашего. На мгновение мне вспомнился мой приятель дней молодости, и почувствовал я болезненный укол в сердце. Но, говоря по правде, если бы Сципио жил, сейчас он, наверняка, был бы толстым и лысеющим типом после сорока…
- Когда мы вернемся, нарисуешь меня вместе с Джанни, - распорядился Ипполито. – Скажем… в одеяниях Кастора и Поллукса. А еще лучше, - тут он потрепал ординарца за щечку, - как Ахилла и Патрокла на соревнованиях в Олимпии, нагих и быстрых.
В один миг понял я то, что должно было дойти до меня с первой же встречи. Делу обеспечения наследника Розеттине никак не могли помочь ни ванны, ни травы. Склонность Ипполито к молоденьким пажам была чем-то большим, чем мимолетной увлеченностью. Демонстрируемая мимолетно, но постоянно, нелюбовь к женщинам выглядела такой громадной, что я не удивился, если бы оказалось, что герцогиня Мария – это virgo intacta (девственница – лат.). Я поделился этим наблюдением с Лодовико.
- Господи, ты уверен? Повелительница – девственница? – изумленно воскликнул он. – Такого в Розеттине еще не бывало. Придется мне повлиять на дражайшего Ипполито, чтобы он хотя бы разок преодолел свою слабость и подарил отчизне наследника или, хотя бы, перевел на кого-нибудь другого ius prima noctis (право первой ночи – лат.). Но, понятно, это после возвращения из похода.
- Не считаете ли вы, синьор, что на время войны мне следует приостановить работу над картиной? – спросил я.
- Ни в коем случае. Ты же знаешь волю нашего светлейшего повелителя. Портрет должен быть готов ко дню его возвращения.
Так что я работал. Ежедневно, в течение пары часов. Время уходило быстро, а наши диалоги с Марией представляли собой настоящий интеллектуальный пир. Разговаривали мы много, тем не менее, учитывая свидетелей, равно как и общепринятые обычаи, никогда мы не переходили тонкой границы, которая всегда обязана отделять художника и его модель, вассала и суверена, замужнюю женщину и холостяка, мужчину и женщину. Говоря по правде, придворные дамы нам не слишком мешали, поскольку диалоги мы вели, преимущественно, по-гречески. Герцогиню очень интересовал мир, который был ей известен, в основном, из книг, и который она видела, чаще всего, из окон кареты. Так что разговаривали мы об астрономии и экономике, я читал ей прекрасные сонеты, присланные мне с Альбиона, написанные неким Шекспиром, и переправляемые исключительно доверенным людям (поскольку они попали в index librorum prohibitorum (индекс запрещенных книг – лат.) произведения Галилея о механике, падении тел и вращении небесных сфер.
- В этом плане Галилео лищь развивает более ранние работы одного из моих земляков, каноника Миколая, - сообщила Мария. – Вы не нашли, синьор, его любопытный трактат о том, что худшие деньги всегда вытесняют деньги лучшие, Monetae cudendae ratio [8]?
Сегодня, когда я вспоминаю тот канун весны, понимаю, что во всех тех наших встречах, совместных обедах и ужинах скрывалась одна громадная недомолвка, некая тайна, с каждым днем становящаяся все больше. Дни же мчались галопом, словно молодые жеребцы, я же, хотя и не позволил себе никакой фамильярности, чувствовал себя все более близким для этой несчастной женщины. Понятное дело, я любил ее, мечтал о ней по ночам, но то было лишь немое обожание. Ведь по отношению к этой даме я был чуть ли не старцем, к тому же – ее подданным… Так что во мне нарастало опасение, что когда я работу закончу, м расстанемся, чтобы уже никогда не увидеться. Тем не менее, профессиональная порядочность не позволяла мне поступать как Пенелопа, которая попеременно то ткала, то распускала ткань.
Тринадцатого апреля я сделал последние мазки кистью. Картина была готова. В окно врывались запахи цветущих деревьев в дворцовых садах, мы же стояли, глядя на пару античных богов в ходе подготовки к охоте. Ипполито в этой сцене был украшен гораздо более того, чем позволяют приличия. Он выглядел столь мужественно, благородно и пропорционально, словно бы в темперу я добавил парочку фунтов вазелина.
- А не кажется ли вам, что моему изображению можно было бы более польстить? - спрашивала герцогиня, беря меня под руку. – Неужто на самом деле губы у меня не такие выдающиеся, а глаза – веселые? Я понимаю, что они не слишком подходили бы для изображения Охотницы в гневе. Но тогдв ты мог бы изобразить меня как Афродиту. Неужто ты считаешь Венеру кем-то худшим?
- Нет, синьора, лично я ставлю Афродиту на первое место, и она, как говорят некоторые, сильнее Зевса и Хроноса вместе взятых, ибо еще перед ними пояилась она из Хаоса, подобно давней азиатской Матери Богов.
- Тогда почему же для меня ты выбрал Артемиду, а не Кипрскую Повелительницу? Только ответь откровенно.
Я сглотнул слюну. А собственно, почему бы не сказать ей правду. К этому времени все придворные дамы убежали на внутренний двор, следить за выступлением медвежатников, прибывших из Чехии.
- Извини, синьора, но богиню любви я должен был бы написать нагую.
- И что тебе мешает…?
- Ваше высочество, твой достойный супруг, твое положение…
- А мне кажется, будто бы Ипполито приказывал тебе выполнить все мои желания. А я этого хочу. У Лукреции из Модены множество подобных изображений, а она ведь кузина Святого Отца…
- И все же, как-то это недостойно…
Мария топнула ножкой:
- Нарисуй эскиз.
Я склонил голову.
- Хорошо, синьора; постараюсь найти натурщицу с подобной твоей фигурой, после чего пририсую ей твое лицо.
- Натурщицу, - рассмеялась герцогиня. А разве я для тебя недостаточна?
Тут ее пальцы начали бегать по пряжечкам и завязочкам… И одежды спадали с нее, словно осенние листья, пока не встала она передо мной, словно Киприда, поражающая снежной белизной тела. Груди у нее были небольшие, зато крепенькие, подобные полушариям, розовым бутонам, все пропорции были просто совершенными, худощавые ножки, плоский живот…
Альбом для эскизрв выпал у меня из ног; Мария наклонилась, подала мне. Я почувствовал ее головокружительный запах. И в этот же миг с галереи донеслись возгласы, смех и топот ног возвращавшихся фрейлин.
- Рисуй меня! – приказала Мария с упрямой усмешечкой на своих чудных устах.
- Умоляю, нет, извини, синьора…
Я разволновался, словно подросток. Слишком мало было времени, чтобы ее одеть, так что схватил лежащую одежду и почти силой потянул Марию к дверям склада красок. В алькове царила темнота, я же лишь пытался герцогиню одеть. Но почувствовал на шее ее руки, худенькие и пахнущие словно розы, ее уста на своих устах, ее язык…
- Что же ы делаешь, синьора? – шепнул я.
- Ничего особенного. Просто я люблю тебя и хочу тебя, мой мастер!...
Как она обманула фрейлин и гвардейцев, навсегда останется тайной. Еще в тот же вечер гонец доставил мне записочку, призывающую меня в белую беседку, располагающуюся в садах, стекавших по южному склону Кастелло Неро. К записке прилагался ключ от давних Водных ворот, представляющих эвакуационный выход из замка. И как должен был я поступить? Струсить?
Не будя Ансельмо, я умылся и тихонько выбрался из дома. Словно воришка пробежал я по сонным улицам Розеттины. И еще до того, как пробило полночь, я очутился в садовом павильоне, в объятьях Марии.
Вместе мы пережили ту ночь словно роскошнейший пир, начав сразу от неспешной, можно сказать: ленивой дегустации закусок; затем через более живое поглощение супа, до безумия первого основного блюда, прерванного коротким вскриком и слезами счастья, памяткой чему стал кровавый цветок на простыне… Когда она ушла, я стыдливо стирал эту ткань в бочек у беседки, а небо розовело надо мной, словно вода в сосуде; пели птицы, и гасла на небосклоне утренняя звезда госпожи Венеры.
