Фантастическое приключение городского лучника (СИ) - "Сергей serdobol" (книги TXT) 📗
— Ничего, дойдём. Меня Владом кличут.
— Елизар я. Пахарь. — Отозвался мужик.
Молодой парень промолчал.
Половцы начали спешно собираться. На запасных лошадей грузили тюки с награбленным, седлали свежих коней, заливали костры, раскидывали угли, набирали воду в бурдюки. Кнутами подняли нас, дали напиться воды. По степнякам было видно, что они очень злые, разговаривали меж собой отрывисто, нервно. Из двадцати человек осталось двенадцать. Курянин трёх дозорных зарезал и я, стрелами, трёх точно. Лихо мы с Данькой погуляли в ночи.
— Интересно, о чём они говорят? — Тихо проговорил я.
— Знамо дело о чём. — Отозвался Елизар, — старшой их кричит, что в степи пятеро наших було, а его полотва упирается, говорит, что десяток и что десять коней не хватает. Он их своими матюками кроет, мол как так десять и не одного не словили. Переживает их старшой, что мало их, своих же боится повстречать в поле, бо отымут добро и полон, да посечь могут. У нас с ихним ханом сейчас замиренье, вот и боятся ватажники наказанья.
Я вспомнил про курянина и усмехнулся, во он их помотал.
… Шли медленно. Иногда свистели плети, подгоняя отстающих пленников. Часа через два свернули к реке и сделали привал.
………………………………………………………………………………………………………………………………………
Скрип гружёных телег затих, лошади фыркали, чуя воду. Утреннее солнышко уже припекало. Нам дали сухих лепёшек. Есть не хотелось, но Елизар тихо буркнул, держа связанными руками сухарь:
— Ешь паря, а то последние силы уйдут. Идти долёко, а упадёшь добьют.
Я нехотя принялся грызть сухарь, размышляя о возможном побеге. Путных мыслей в голову не приходило.
— А что Елизирар, часто наших в полон уводят? — Тихо обратился я к пахарю.
— Ныне не часто. Наши то князья с ихними породнились, потише стало. Но и народ наш далече от городов и лесов не селился, а как степь поспокоилась, так пошёл обратно на свои земли, где пращур скот пас, да земли ратал.
— А рази степи раньше наши были? — Спокойно спросил я.
— А то как жа! — С подозрительным интересом посмотрел на меня пахарь, — на Брянских землях раньше северяне жили, остальные роды южнее. — Ты шож это, былин не слухал?
— Слухал, но в них мало говориться о землях наших, только о хоробрах, да чудищах, таких как соловей разбойник.
— Да какое ж он чудище? Сам ты чудище. — Елизар отвернулся и принялся за сухарь.
— Ну как же, свистел то он как убийственно!
Елизар хмыкнул в бороду и ответил:
— Человек то был. Сильный, могучий и по правде живущий. Соловка абы кого не трогал, а Соловей прозвище его было, тому как свистать мог аки соловушка чисто, с разными коленцами, да так громко, шта на всю округу слыхать было. Песни петь любил. — Пахарь прожевал твёрдую лепешку и продолжил, — Жил то он в селе Девять Дубов. Свое название то сельцо получило благодаря древнему пню, что стоял аккурат посерёдке селения. Задолго до Соловья, годов за пять сот, на этом пне выросли девять дубков-отростков, да так тесно сплелись меж собя, что превратились в могучий, витой дубовый ствол кружиной с избу и не найти было места лучше под гнездо для дозора лихому Соловке. Когда князь Володимир велел старую веру искоренять, народ ушёл в леса, а Соловей собрал хоробров и давай княжих людишек трясти, дабы дальше не совались, — пахарь помолчал, как-бы припоминая события и продолжил, — потом Илюша пришёл со своими воями, ну и …
На Елизара опустилась плеть, он сгорбился и сморщился от боли. Я хотел было возмутиться, но кнут резанул острой болью по плечам.
— Пить, вода бери. — Раздался голос половца.
Кожаное ведро перешло от Елизара ко мне и черпая речную воду связанными руками, я кое-как похлебал.
Лежащий рядом молодой парень не поднялся. Надсмотрщик хлестнул его плетью, но тело не отозвалось на удар.
— Помер. — Обдала жаром догадка.
Ведь шёл бодро, бодрее меня. Произошедшее было странно и горько.
В этот момент бездыханное тело перевернули. Под ним на траве лежал не тронутый сухарь.
— Как же так? — прошептал я.
— Он позавчЁра ещё замолчал. Сказал, что к своим уйдёт и замолчал, призывая свояво Чернобога. Сдержал-таки слово. Силён духом был сей муж. — Проговорил, крестясь Елизар.
— К каким своим? — Выдохнул я.
— К жонке да чаду грудному, что живьём, на его глазах, в избе, половчанами подожженной, сгорели. Молодые степняки, крики услышав, сами бросились дверь вышибать, да поздно было, а он сердешный так связанный и смотрел на огонь и выл аки волчонок…
Мне стало плохо. На душе плохо. Да шож такое происходит? Где власть, где правда, сколь долго наш народ страдать будет. Перед глазами встали умирающие деревни моего времени, закрывающиеся в деревнях больницы и роддома, алкаши, потерявшие веру и надежду в лучшую жизнь…
Руки усопшему освободили от пут и тело осталось лежать вольно, свободно от плена. Кто-то из баб тихонько завыл, но грубый голос степняка оборвал этот горестный звук.
На меня навалилась тоска. Дурные мысли лезли в голову. Даниле одному не справиться, помощи искать негде. Один в поле не воин — это я понял теперь дословно. Поле, вот в чём причина. Не укрыться, не спрятаться, только бежать, и то не далеко, ибо догонят. Ночь помощник, но этот день последний для возврата домой, к жене, к доче, ибо ночью окошко закроется, до следующего года.
В раздумьях я наблюдал за нашими похитителями. Половцы, почти все были молодые парни, самому юному лет шестнадцать-семнадцать. Их главарь, тянул на двадцать пять. Видать он то и собрал ватагу, да пошёл в степь за добычей. Выходит, решила погулять молодёжь, разбогатеть на чужом горе… …Сами видать горя не хлебали. Мои мысли перенеслись к Даниле, к его любви.
— Эх молодость. — Вздохнул я, — почему ты позволяешь делать глупости и творить зло.
На бугре маячил конный часовой, наблюдая за холмистой равниной. Половчане отдыхали. Средь двух крепких степняков завязалась возня, которая переросла в борьбу. Остальные с интересом наблюдали за поединком силачей и подначивали борющихся. Потом начались другие соревнования. Наблюдая за удалью своих похитителей я, не поворачивая головы, обратился к Елизару:
— А скажи друже Елизар, нет ли тут среди женщин, некой Милёны?
Елизар задумался, повернулся ко мне и долго глядел мне в лицо, потом вымолвил:
— А ты хто таков?
— Друг, — ответил я, не поворачиваясь, — друг её суженого.
— Колдун?
Вот он момент истины, значит она тут, или он её знает, пронеслось в голове.
— Нет, не колдун, но видывал чудеса, что и она.
На прибрежной траве начинался спор лучников. Стреляли примерно с тридцати шагов по тюку, скрученному из старой кожи. В этот момент, с меловых холмов раздался утиный кряк. Оглянувшись я не увидел конного наблюдателя.
— Ох уж этот Курянин. — Слетело у меня с языка.
Не подав виду, я взбодрился, ибо узнал сигнал друга и понял, что он всё время был рядом и именно теперь, когда противник затеял лучные игры, подал знак, значит, мне надо было что-то придумать и начать действовать.
— Так что Елизар, — уточнил я, — есть тут Милёна.
— Есть, вон та, темноволосая, на колесо тележное спиной припала.
— Ну и добре. Чуть что, будь наготове, но не спешай.
Пахарь встрепенулся, оживился. Это заметили наши надсмотрщики, загалдели, закрутили головами, потянули кнуты. Я вскочил и крикнул в сторону Елизара:
— А вот и попаду! Я лучший охотник в веси был.
На мою спину, обжигая болью, опустилась плеть. Я повернулся к обидчику, вырвал у него, связанными руками, плеть и бросив её под ноги пошёл к стрелкам:
— Ну, кто так стреляет, — кричал я, — разве можно бахвалиться стрельбой в такой большой тюк?
За спиной раздался, остужающий пыл, скрежет сабли по ножнам.
Главарь шайки подошёл и спросил:
— Что ты хочешь?
— Ничего. Просто видя, как стреляют твои вои (а они стреляли очень хорошо), я поспорил что могу лучше, а вот он начал меня пороть.
— Лучше? Ну, покажи лучше!
