Император из стали (СИ) - Васильев Сергей Викторович (читать книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Бологое окончательно растаяло в метельной мгле. Несмотря на все меры утепления, от оконного стекла, а может быть и не только от него, в лицо матери царя могильным холодом дышала январская стужа…. Императрица передернула плечами, опустила бархатную штору, запахнула шаль и неторопливо ступая по мягкому ковру, подошла к своему письменному столу…
Надо что-то написать в дневнике… Ох уж это «надо»… Кажется, она осталась в этой семье единственной, кто свято чтит традиции и этикет, считая их нарушение плохим предзнаменованием… Ни свёкр — Александр II, ни муж — Александр III, ни сын — Николай II такими условностями себя не обременяли…
Свадьбу Никки и Аликс сыграли, не переждав сорокадневного траура по отцу, в день рождения императрицы Марии Федоровны, накануне Рождественского поста. Событие не имело аналогов в императорской семье, но на это молодой государь не обратил внимания. Даже Александр II, стремившийся как можно скорее узаконить свои отношения с княжной Долгорукой, венчался лишь спустя 40 дней после кончины императрицы Марии Александровны. Конечно, второй брак царя-реформатора и свадьбу его внука сравнивать некорректно, но все-таки вопросы придворного этикета Николай II откровенно игнорировал.
А коронация!.. Мария Фёдоровна гнала от себя эти воспоминания, но они назойливо вновь и вновь вставали перед её глазами в мельчайших ужасающих подробностях: когда Никки протянул руку к короне и хотел взять ее, тяжелая бриллиантовая цепь ордена Святого Андрея Первозванного, символ могущества и непобедимости, оторвалась от горностаевой мантии и упала к его ногам. «Один из шести камергеров, поддерживающих царскую мантию, наклоняется к сверкающей на полу регалии и подает ее министру Двора. Тот прячет Андреевскую цепь… в карман…Кошмар!»
А потом Ходынка! Эта треклятая Ходынка и записка Алекса́ндры Ви́кторовны Богдано́вич, хозяйки одного из крупнейших светских салонов Санкт-Петербурга… «Когда царь ехал к германскому послу на «музыкальное собрание» и спектакль, народ ему кричал — не на обеды он должен ездить, а «поезжай на похороны». Возгласы «разыщи виновных» многократно раздавались из толпы при проезде царя. Народ, видимо, озлоблен».
Вот он — результат домашнего воспитания, да, пожалуй, угодливых лакев и горничных, окружавших с малых лет наследника. Решений, выработанных в результате широкого обмена мыслями, в спорах и прениях, для него не существует. Недавно он сказал одному из своих приближенных: «Зачем вы постоянно спорите? Я всегда во всем со всеми соглашаюсь, а потом делаю по-своему!» Это пренебрежение Высший свет чувствует и платит царю той же монетой. Мария Федоровна прекрасно помнила первый для Никки прием дипломатического корпуса в Зимнем. На фоне дворцового великолепия, расшитых золотом генеральских мундиров, дипломатов и придворных, многим современникам царь в пехотном полковничьем мундире с лентой ордена Святого Александра Невского казался маленьким и тщедушным. Острили даже по поводу этой награды, замечая, что ордена Святого Владимира, учрежденного за отличия на государственной службе, новый царь пока себе не пожаловал.
Редактор крупнейшей и влиятельной газеты «Новое время» А. С. Суворин в первый день нового, 1898 года пересказывал свой характерный разговор с сыном, в котором затрагивалась тема прихода в Порт-Артур английских кораблей:
— Что же это, государь проглотит такую обиду?
— Отчего не проглотить? Он только полковник.
— Ну, пускай он произведет себя в генералы и таких обид не прощает.
Мария Федоровна села за стол и подвинула к себе папку, взятую специально в дорогу. Надо ещё раз просмотреть список тех, кого его сын приближал к себе в последнее время. Наверняка злодей кроется где-то среди них, а может быть они вообще все как-то связаны. «Что нужно делать, как править?» — этот вопрос волновал Никки с первых лет царствования, выбирал он себе советчиков весьма нетрадиционных… Вот среди них и стоит покопаться.
Николай II обращался к разным людям, часто стоящим от власти далеко. Он искал неофициальных советчиков, унаследовав традицию использования мнений «безответственных лиц» от покойного отца. Александр III, по словам М. А. Таубе, «при всем своем «самодержавии» и рядом с такими, так сказать, «самодержавными» министрами, как Победоносцев и граф Дмитрий Толстой, не отказывался прислушиваться и к мнениям частных застрельщиков, вроде Каткова и князя Мещерского». «Частный застрельщик» Мещерский был унаследован Николаем II от отца. Но им дело не ограничилось.
Одним из новых советчиков на короткое время оказался «человек ниоткуда» — инженер Николай Александрович Демчинский, увлекшийся предсказаниями погоды. Обладая литературным даром, он сумел «пробиться» к С. Ю. Витте. Через министра финансов ему удавалось получать значительные суммы на свои «предсказательские» изыскания — по 25–30 тысяч рублей в год. Но роль метеоролога Демчинского не устраивала: он воспользовался ею для проникновения к императору. Весной инженер обратился к министру Императорского двора барону В. Б. Фредериксу с просьбой передать его письмо на высочайшее имя, где сообщал, что знает, как без репрессий возможно прекратить студенческие беспорядки. Для разъяснения плана он испрашивал аудиенцию. Летом Демчинский направил Николаю II еще одно послание, призывая предпринять решительные меры для реформирования «устаревшего строя».
Трудно сказать, чем более заинтересовался царь — статьями Демчинского о погоде или его политическими письмами, но аудиенцию ему дали. Царь спросил: «Вы, кажется, делаете прогнозы не только о погоде…» На это инженер ответил, что, прожив на свете более полувека, выработал в себе определенные взгляды на общественную жизнь России и был бы счастлив разрешению откровенно написать об этом. Николай II разрешил. Демчинский писал, что «в населении России есть 10 % недовольных, 90 % равнодушных и ни одного довольного. Пока в стране нет явлений, резко затрагивающих интересы широких кругов, равнодушная масса может служить опорой власти, но как только такие явления возникнут, недовольство неминуемо проникнет в среду равнодушных и она перестанет быть опорой».
Откровенное письмо Демчинский неосторожно показал князю В. П. Мещерскому, так же, как он, имевшему право писать лично царю. Князь увидел в инженере «конкурента» и довел до сведения Николая II информацию о том, что заблаговременно ознакомился с письмом. Последовал высочайший приказ — и Демчинский потерял право писать лично царю.
Инженер пропал, но желание получать дополнительную информацию от людей, никак не связанных с властью, у Николая II никуда не делось. Так в жизни царя появился такой же, как и Демчинский, «человек ниоткуда» — Анатолий Алексеевич Клопов (*) — из семьи фридрихсгамского «первостатейного» купца, чиновник в Комитете железных дорог во Временном статистическом отделе. В 1880-е годы занялся самостоятельными статистическими исследованиями волжской хлебной торговли. Писал статьи и записки, обращаясь с просьбами к влиятельным лицам — графу Воронцову-Дашкову, Плеве, Суворину, пока его не представили царю. Государственный секретарь Половцов, знавший историю возвышения Клопова, рассказывал Марии Федоровне, что его, как «выдающегося по своему необыкновенному патриотизму, чистоте побуждений и отменному пониманию русской народной жизни» человека, рекомендовал царю Александр Михайлович. «Император, — рассказывал Половцов, — имел неосторожность не только принимать и выслушивать этого невежественного проходимца, но даже поручил ему, под предлогом составления подворных описаний в местностях, страдавших от голода, объехать Россию и представить государю настоящую картину народного бедственного положения, скрываемую от государя министрами».
Откровенность и простодушие Клопова, очевидно, очаровали царя, якобы заявившего после первой встречи со статистиком: «Я первый раз чувствовал себя так хорошо с этим искренним человеком». Искреннему человеку можно доверять, тем более что он ведет себя совершенно не так, как придворные льстецы, — в пылу спора может прижать царя в угол, взять за пуговицу. Этикета Клопов не признавал, откровенно говоря с Николаем о народных нуждах, конечно же, как он их понимал. Такой человек мог понравиться самодержцу, всегда желавшему видеть около себя бескорыстных и преданных людей. Но жизнь учит, что в простоте не всегда заключена правда. Более того — «простота хуже воровства», как гласит русская пословица. И Николай II, судя по всему, оказался заворожен именно такой простотой. «Клопов принадлежал к распространенному в России типу страстных, но неуравновешенных, неспособных к систематическому труду и логическому мышлению искателей и поборников правды, — характеризовал его императрице свой человек в окружении царя. — То, что, нарушая закон для восстановления справедливости к отдельному человеку, он нарушает самый государственный строй, — об этом Клопов думать не хочет, это ему неинтересно».