День минотавра - Сван Томас Барнет (читать книги полностью txt) 📗
Подземный источник был таким же холодным, как тающий снег, дающий ему начало в горах. Я нырнул, проплыл через дыру размером с дверь и вынырнул на поверхность того самого ручья, который протекал через деревушку Пандии. По воде пошли легкие круги, дошедшие до берега, где у входа в нору панисков сидела и смотрела на меня большая водяная крыса, а ветка дерева, склонившегося над ручьем, покачивалась в струях воды, как зеленые волосы утонувшей дриады. Я вернулся за Икаром, и мы оба, сильно дрожа, вылезли на берег и стали приплясывать, чтобы согреться.
– Эвностий, – сказал он, пытаясь сдержать дрожь. – П-помнишь, ты мне с-сказал, что когда-нибудь мы, как старые друзья, б-будем вместе сражаться?
– Да.
– Так и вышло. Мы друзья, хоть и не старые. Я хочу, чтобы ты знал: куда ты, туда и я. Я буду рядом с тобой в бою, а на отдыхе стану охранять твой сон. Помни, у тебя есть друг.
Я считал, что люблю двоих – девушку, которая захотела стать мне сестрой и поэтому сломала меня, как надтреснутый коралл, и мальчика, который захотел стать мне братом и этим принес моей душе успокоение, подобно тому, как мох, на котором я сплю, приносит успокоение моему телу. Если бы я умер до того, как они пришли в лес, моя душа осталась бы похожей на змею – добрую, но некрасивую и ползающую по земле. Теперь же она стала бабочкой, и никакой ветер не сможет удержать ее от того, чтобы ринуться в опасные бездны облаков или опуститься в ярко-желтые сады из лепестков подсолнуха.
Наконец согревшись, мы поползли к краю поля, на котором стоял мой дом. Из сада поднималась тонкая струйка дыма, похожая на бобовый побег, решивший взобраться на небо. Донесшийся аромат жареной дичи защекотал ноздри.
– Свиньи, – прошептал Икар, – обжираются, сидя в твоем доме.
– Да, – ответил я, – хорошо хоть не спалили его.
– Представляешь, какую уборку нам придется делать после того, как они уйдут отсюда, – вздохнул Икар. – В фонтане кости. На скамье – виноградные шкурки. И еще, – зашептал он совсем тихо, – они наверняка не будут утруждать себя, пользуясь туалетом.
Когда мы отвернулись от дома, решив, что теперь пора приступить к осуществлению задуманного плана, то обнаружили Пердикса, свернувшегося кольцом у наших ног.
– Дядюшка! – воскликнул Икар, пытаясь подавить свой радостный вопль и превратить его в шепот. Он схватил змея и, произнося слова как можно более отчетливо, совершенно серьезно сказал ему: – Ты знаешь, что Тея в плену?
Пердикс раскрыл рот, и его раздвоенный язычок затрепетал.
– Он сказал, что все понял, – пояснил Икар. – Мы можем общаться с ним только таким образом, я ведь не выучил змеиный язык, но он действительно меня понимает. Не все, конечно. Самое трудное для него – это прилагательные. Если говорить медленно, он легко улавливает существительные и глаголы. Знаешь, когда Аякс приставал к Tee, еще в тот раз, до того как мы пришли в лес, это я попросил Пердикса вползти к нему в комнату, чтобы разозлить как следует. Пердикс наверняка поможет нам и сейчас.
Икар поместил змея на его обычное место – в мешочек, прикрепленный к набедренной повязке. Я не был уверен в том, что Пердикс сможет нам помочь, но не осмелился высказать свои сомнения вслух, находясь в непосредственной близости от его зубов.
Икар теперь обращался со змеем не как ребенок со своим домашним любимцем, а как воин с преданным ему союзником – конем или собакой, – с доверием, уважением и достоинством. Втроем мы направились к городу кентавров, туда, где были сосредоточены основные силы ахейцев и куда почти наверняка ушла Тея, чтобы сдаться.
Подойдя к деревушке Пандии, мы обнаружили, что Аякс здесь уже побывал. Все дома были прочесаны грабителями, а бревно Пандии еще к тому же и разрублено пополам. Черепки битой посуды и несколько копченых рыбин, явно не пришедшихся по вкусу мародерам, вот и все, что осталось от ее некогда богатой кладовой. Цветок был вытащен из горшка, по-видимому, в нем искали спрятанные монеты, но хуже всего было то, что ахейцы превратили ягодник в пустырь, населенный только хрипло каркающими воронами. Выдернутые из земли столбы валялись среди оборванных ягодных кустов. Самих медведиц Артемиды нигде не было видно, похоже, их взяли в плен и увели с собой.
Икар посмотрел на ворон и запустил в них ручкой от кувшина.
– Хорошо, что Пандии нет с нами, – сказал он, – у нее бы сердце не выдержало этого зрелища.
– Или желудок, – сказал я и отправился дальше с твердым намерением отомстить и нещадно при этом поработать своими копытами.
Мы побоялись сразу подойти к фермам кентавров – осаждавший город Аякс мог выставить охрану, чтобы обезопасить свои тылы. На самом краю леса, за которым уже начинался виноградник, Икар залез на дерево, решив посмотреть, где находится враг. Сам я не приспособлен для лазания по деревьям (за исключением дубов, где живут дриады). Ветви обычно прогибаются подо мной, а хвост застревает среди листвы. Но Икар забрался наверх с такой ловкостью, что ему могли бы позавидовать даже представительницы племени его матери, а затем, все рассмотрев, спустился вниз так тихо, что ни один лист не шелохнулся.
Он стал похож на пирата – паутина закрыла ему один глаз, – а когда начал рассказывать о том, что увидел, в голосе его послышалась ярость.
– Они не осаждают, – сказал он. – Они уже захватили город. Я не смог разглядеть все подробности – это слишком далеко, но заметил, что люди в шлемах разгуливают по улицам, как у себя дома. Я подойду поближе и рассмотрю все как следует.
– Дождись ночи. Тогда мы пойдем вместе. Темнота – это не то, что наступает, а то, что уходит, – это отсутствие света, а не появление летучих мышей, воронов, мелькающих саванов или что там еще из причудливых образов обычно приходит нам, поэтам, на ум, когда мы описываем ночь? Но ухода можно ждать с неменьшим нетерпением, чем появления, и дневной свет, который мы возненавидели за ту жуткую картину, которую он нам показал, стал меркнуть, подобно светильнику, в котором кончается масло, и оставил нас вместе с добрым другом – ночью. Мы миновали виноградник, чьи зеленые ягоды в безлунную ночь стали совсем неразличимыми на фоне листвы, и обошли стороной загоны для скота, чтобы не потревожить животных. Вдруг мы услышали чьи-то шаги, а затем увидели двух караульных. Они уже давно начали праздновать победу и до сих пор продолжали выпивать. Делая обход, они смеялись или пели, а встречаясь, вновь начинали приветствовать друг друга. Под ремнем у каждого было по небольшой фляжке, они обменивались ими, а затем, поднеся ко рту, причмокивали от удовольствия. Пройти мимо них труда не составляло. Даже если бы они и заметили нас, то наверняка приняли бы за пальмы с широкими стволами, только без веток.
Мы подошли к оливковым деревьям, растущим у самого рва, которые я приметил еще раньше. Одно из них выглядело таким крепким и густым, что я рискнул забраться на него и посмотреть, что делается в городе. Большинство ахейцев собралось в театре на пиршество. Они разожгли на арене костер и, используя мечи в качестве шампуров, стали готовить угощение. Тея, наша дорогая, сдавшаяся врагу Тея, сидела на одном из рядов и, казалось, не замечала ни людей, ни огня, ни еды. Безухий Ксанф показал рукой на костер, будто спрашивая ее: «Будешь пировать вместе с нами?» Она отрицательно покачала головой. «Тея, – хотелось мне крикнуть, – прими его приглашение. Вчера весь твой ужин состоял лишь из тонкого куска хлеба с сыром. Ты сама пришла к ахейцам и должна есть их пищу, чтобы поддерживать в себе силы». Но затем я понял, почему она отказывается. Ахейцы жарили не только домашних свиней, принадлежавших кентаврам, но и лесных голубых обезьян. Освежеванные и насаженные на мечи тушки было нетрудно узнать, когда повара, толкаясь, вращали их над огнем. Голубые обезьяны. Любимицы Теи. Она называла их смехом леса. Я представил себе, что Тея чувствовала, когда ей подносили их на шампуре или на блюде.
Те, кто не готовили, пили из рога или бурдюка и горланили непристойные песни о привезенных из походов женщинах – сухопарых израильтянках, которые могут вонзить тебе в спину нож, едва ты закрыл глаза, смуглых египтянках, хвастающихся своими сфинксами и пирамидами, отчего ты чувствуешь себя рядом с ними абсолютным дикарем, и критянках с обнаженной грудью, которые, разыграв сопротивление и отдав дань самолюбию, становятся прекрасными любовницами. Один из солдат пел балладу о знаменитых грудях критянок и сравнивал их то с муравейниками, то с могильными холмами, то со шлемами. Все сравнения, на мой взгляд, были крайне неудачными (впрочем, будучи поэтом, я, вероятно, слишком придирчив). Грубый смех прервал песни, и появился Аякс, самодовольный победитель. Он ходил среди своих людей, пил их вино и снимал самые нежные куски мяса с их мечей.
