Микадо. Император из будущего - Вязовский Алексей (полные книги .txt) 📗

Глава 13

ПРИКЛЮЧЕНИЯ КИОТЦА

Гарун аль-Рашид с самого начала из меня получился хреновый. Начать с того, что вместо обычных соломенных шлепанцев дзори, в которых я, будучи даймё, совершенно спокойно проходил целый год, поперся в город в церемониальных гэта. Украшенные позолоченной парчой и колокольчиками, а также двумя «скамейками» на подошве, эта обувь ну никак не подходила для обыкновенной ходьбы.

Ранее я с гэта старался не связываться — даймё полагается передвигаться либо на лошади, либо в паланкине. Соответственно больших навыков ходьбы в подобных шлепанцах не приобрел. А если учесть, что подземный ход выходил наружу в заброшенном овраге, который когда-то был крепостным рвом, то можете представить семь кругов ада, что мне пришлось пройти, точнее, проползти, прежде чем удалось выбраться в жилые кварталы. Самурай, охранявший мост на входе в район Гион, посмотрел на меня очень внимательно, сморщил нос при виде запыленной одежды, но все-таки пропустил. Хоть и без мечей, но видно, что идет аристократ. Хорошо, что в лицо меня еще мало кто знает (рукописные портреты имеют мало сходства плюс парик), а одет я был очень прилично. Красное кимоно с листьями клена, а под ним еще один белый нательный халат дзюбан с вышивкой по подолу. Сверху хаори — мужской жакет, добавляющий наряду официальности. По большому счету, тоже прокол. Хочешь выглядеть незаметно — не ходи среди людей одетый как попугай.

Гион — район Киото, появившийся в начале тысячелетия вокруг святилища Ясака. Сам храм Ясака — это обыкновенная синтоистская кумирня. В комплекс входят несколько строений, ворота, главный зал и сцена для представлений и ритуалов. Вечером святилище и сцена выглядят пустынно — ни тебе паломников, ни жрецов. Одни дворники с метелками из сосны да несколько торговцев благовониями, уже сворачивающие прилавки. Только возле одного столика кучкуется народ. Ну-ка полюбопытствуем. Прислужник подает мне листовку с ярко-красными иероглифами. О, да это лотерея! В поддержку семей, потерявших кормильцев во время чумы. В очередной раз поражаюсь самоорганизации японского общества. Вчитываюсь в условия. Храмовый торговец продает дощечки с номерами. Каждая стоит десять медных мон. Насколько я помнил, курс моны шел как одна стопятидесятая коку. Достаю из специального кармашка в рукаве полкобана. У меня в ладони четыреста пятьдесят кило риса — именно столько стоит обрезанная золотая монета. Или сто пятьдесят медных монет.

Люди начинают перешептываться, почтительно расступаются, и я подаю золотой устроителю лотереи. Судя по налобной повязке, это жрец четвертого ранга.

— Господин желает пятнадцать номеров? — с поклоном принимает монету пожилой мужчина.

— Да. А как организована лотерея?

— Как видите, каждая дощечка имеет линию разлома. По обеим сторонам выжжен одинаковый номер с печатью храма. Отламываете верхнюю половинку и кладете вот в этот деревянный ящик.

— Прямо сейчас?

— Нет, что вы. Розыгрыш начнется через два дня в час петуха.

— Вторая половинка остается у меня?

— Совершенно верно. Дальше самая молодая прислужница храма с завязанными глазами вытаскивает из ящика дощечки. Тот, чья половинка выиграет, получает один приз.

— И какова награда?

— Пока продано примерно пятьдесят тысяч пластинок, призов запланировано десять, по сто золотых монет каждый.

Быстро прикидываю шансы. Общая выручка на сегодняшний день — больше трех тысяч кобанов. Вероятность победить — один к пяти тысячам. Две с лишним тысячи монет отправляются пострадавшим. Или не отправляются.

— Не извольте сомневаться, — понял мои сомнения продавец. — Списки нуждающихся висят в храме. Деньги будут выдаваться на руки главам общин и кварталов под личную печать в присутствии знатных персон.

— Вот что, любезный! — Я сложил свои дощечки в выданный мне холщовый мешочек. — Подходи завтра с настоятелем Ясака в императорский дворец и найди Сабуро Хейко. Он вам поможет сделать эту лотерею успешной во всех северных провинциях.

Почему бы не присвоить хорошему начинанию статус императорского проекта? Люди азартны, но и человеческие страсти можно использовать во благо государства и общества. Сопровождаемый низкими поклонами, я вышел с храмовой площади.

Справа к территории кумирни примыкает большой парк Маруями, а слева начинаются жилые кварталы Миягава-тё. «Миягава» означает «священная река», другое название реки Камо, протекающей по Киото. Во время праздника «Гион мацури» в ее воды погружают микоси (переносную святыню) храма Ясака. В прошлый визит в столицу я даже имел возможность издали наблюдать это любопытное действо. Непременный атрибут праздника — огромные колесницы. В течение года их в разобранном виде хранят в храмовом хранилище. Почти все из них — подлинные произведения искусства. Колесницы — это огромные, площадью десять квадратных метров, платформы на деревянных колесах диаметром два-три метра. На этих платформах устанавливается каркас из балок, связанных соломенными канатами. Покрыты они красочными шелками, парчой, гобеленами. На каждой колеснице впереди стоят двое мужчин в белом облачении с опахалами. На крыше восседают празднично одетые мужчины, разбрасывающие в толпу зрителей «тимаки» — завернутые в бамбуковые листья пучки соломы (залог здоровья на год). Каждую колесницу тянут за длинные толстые канаты по нескольку десятков человек. На крышах расставлены разнообразные украшения, куклы, изображающие героев японского эпоса. Темой украшения колесниц и паланкинов служит сюжет какой-нибудь притчи, сказки, легенды.

Поворачиваю налево, прохожу в ворота Миягава-тё, после чего смешиваюсь с толпой и начинаю внимательно изучать город. Первое, что обращает на себя внимание, — чистота. Еще две недели назад на улицах лежали трупы, работали мобильные группы врачей, и все было засыпано пеплом. Но вот чума закончилась, и японцы, засучив рукава, принялись за мойку города. Идя по улицам, я вижу, как горожане убирают мусор, подсыпают песком дороги, натирают чем-то вроде мастики ступеньки крыльца перед домом. Первое впечатление сменяется вторым. Боже, как все тут однообразно выглядят. К бедности и нищете провинции, когда крестьяне одеты в набедренную повязку, максимум соломенный плащ со шляпой, я уже привык. К роскоши дворцов с вышивкой серебром по шелку тоже. А вот «золотую» серединку наблюдать приходилось всего два раза. В Тибе и Эдо. При всей моей любви к этим городам, они все-таки заштатная периферия. От столицы я ожидал большего. Ан нет. Черные, синие или коричневые кимоно, одинаковые прически, черные бамбуковые зонты. Дамы, конечно, выделяются — цветным поясом или веерами, — но пейзаж от этого сильно не меняется. Сдержанность, самодисциплина в ущерб яркости и декору. Сёгуны Асикага боролись-боролись с роскошью и расточительством у подданных (не у себя) — и в итоге ее победили.

Толпу, как нож сквозь масло, периодически прошивают процессии вельмож и отдельные дворяне. Горожане кланяются, в особых случаях падают ниц. Об этом их предупреждают специальные гонцы с флагами, которые идут впереди кортежей. Вдоль улиц огромное количество забегаловок и харчевен. Что любопытно, в них сидят исключительно мужчины. Женщины если и появляются на улице (редко), то только в сопровождении мужей, братьев или слуг.

Из Миягавы плавно перемещаюсь в район Симабара. Этот квартал полностью отдан на откуп чайным домикам и театрам. Толпа становится еще гуще, и я засовываю руки в рукава — не дай бог обворуют. Проститутки-юдзё зазывают клиентов, гейши приветливо машут веерами с верхних балконов домов, актеры кабуки танцуют и поют на входе в балаганы. Если театр но со стилизованными пантомимами, сценической символикой — зрелище для дворянской элиты, то кабуки — истинно народный театр. Шумный, если не сказать буйный, с грубовато-экзальтированной манерой исполнения. С удивлением замечаю пару мест, которые можно охарактеризовать не иначе как зачатки пип-шоу. Заведения, в которых посетитель за пару монет может из кабины посмотреть в окошечко на раздевающуюся женщину, примыкают прямо к театрам, и, судя по рекламным объявлениям, актрисы в этих «веселых» домах работают одни и те же.