Двое из будущего. 1904-... (СИ) - Казакевич Максим Валерьевич (книги регистрация онлайн бесплатно txt, fb2) 📗
Японская артиллерия сходила с ума. Чувствуя железную стену на пути их пехоты, они злобно зашвыривали на наши позиции снаряд за снарядом, утюжили сопки, превращая их в лунный пейзаж. И наши солдатики гибли, умирали от взрывной волны и осколков. Но все равно продолжали удерживать позиции. Заканчивалась бомбардировка, пехота опять шла в бой и солдаты опять поднимались, брали винтовки и били, били и били. Но все же, не смотря на геройство, главную роль в обороне играла телефонная связка между командирами пехотных частей и командирами минометных расчетов. Это было чрезвычайно эффективно. Лишь одна жалоба была в мою сторону как изобретателя этого оружия — калибр был маловат. И вот, едва я приплыл в Дальний, как ко мне на склад пришел генерал Белый. Плюхнулся на стул, выставил передо мною учебную болванку и сказал:
— Всем хорош ваш миномет, Василий Иванович, слов нет. Бьет япошек за милый мой и не дает им спрятаться. Только вот слабоват он будет для нас, калибр надо бы сделать покрупнее. Что вы на это скажете?
— Можно и сделать, — согласно кивнул я, — да только где материал для стволов взять?
— У нас есть изношенные стволы от пушек, можно их как-нибудь использовать?
— Даже не знаю…. Только если нарезы расточить, да с казенной частью намудрить. Я это сделать здесь не смогу, только если в ваших мастерских. Они смогут?
— Расточить стволы? Думаю, это не будет слишком сложно. Казенную часть переделать по подобию тоже будет не сложно.
— Да, думаю что вы и без меня это сможете сделать. Да мину вы сможете отлить самостоятельно. Могли бы и без меня все это сделать, Василий Федорович.
— Да, но вы изобретатель этого оружия….
— Бросьте, для меня оборона крепости важнее, нежели какие-то там права. Делайте, что считаете нужным, Василий Федорович, не стесняйтесь. Все правовые коллизии будут рассматриваться после окончания войны, но обещаю вам, что предъявлять вам какие-то претензии по этому поводу я не буду. Для меня важнее чтобы крепость выстояла.
Он удовлетворенно кивнул:
— Вот и прекрасно.
Вообще, генерал Белый приходил ко мне с чистой формальностью. Позже я узнал, что как только проблема была определена, они самостоятельно принялись за производство минометов крупного калибра, не испрашивая моего разрешения. Через неделю после нашего разговора они испробовали единичный экземпляр и тот показал неплохой результат. И с того момента в мастерских было налажено их производство. На всю крепость было сделано около десятка штук крупнокалиберных минометов и к ним тысячи отлитых из чугуна мин. Только теперь начиняли эти мины не моим тротилом, запасы которого стремительно подошли к концу, а мелинитом.
Наши моточайки почти ежедневно парили в воздухе. Разведывали обстановку, определяли позиции противника. Артиллеристы таким образом получали координаты для перекидных стрельб и этим они причиняли серьезный ущерб противника. После того как японцы взяли-таки с огромными потерями Угловые горы, и основная бомбардировка переключилась на город, встал вопрос о том чтобы заставить замолчать вражеские пушки. Позиция, где стояли стодвадцатимиллиметровые орудия нашим воякам были неизвестны, высказывались лишь предположения. Но с помощью авиаразведки это место было найдено и впоследствии как следует отутюжено. Наши батареи постарались на славу и до самого окончания осады эти пушки нас более не беспокоили. Прямое попадание прямо в разложенные на земле снаряды уничтожило как саму эту позицию, так и сами пушки и орудийные расчеты. Страшный грохот, искаженный эхом сопок, сотряс всю округу.
Штурм наших позиций дорого обошелся японцам. По приблизительным расчетам потеряли они что-то около двадцати-двадцати пяти тысяч человек убитыми и ранеными. Растерзанные тела долго лежали вдоль сопок, их почти не убирали. И жара сделала свое дело — плоть начала гнить и источать зловоние, которое ничто не могло замаскировать. Князь Микеладзе, приобщенный к работам при крепости, неведомым образом оказался во главе похоронной команды. Ему поручили убирать тела наших ребят и хоронить с честью, а так же заботиться о телах тех японских солдат, что полегли перед нашими позициями. Убирать мертвых японцы не мешали. Более того, похоронные команды с их стороны оттаскивали трупы от наших позиций и хоронили на своей стороне. Но все убрать было невозможно — многие части тел оказались не найдены и над позициям смрадный дух не проходил еще многие недели. Солдаты по первости закрывали лица тряпками, смоченными в керосине, но потом, видимо привыкнув, перестали обращать на эту вонь маломальское внимание. Но зато когда они выбирались в город, когда солдатики встречались с людьми далекими от этой бойни, тот гнилостный запах, что впитался в одежду, выдавал их с головой. И от этого запаха ничего не могло спасти.
После штурма наши госпиталя опять заполнились ранеными. Это было страшное зрелище — оторванные руки, изувеченные лица, запах крови и гниения. Врачи трудились не покладая рук, не особо стараясь спасать сильно раненые конечности. Им было не до того — спасти бы самого человека. И потому при первой же возможности, чтобы сэкономить себе время и поскорее перейти к другому увечному, врачи брали в руки пилы и изуродованные руки и ноги в какие-то мгновения отделялись от хозяев. И это было страшно, но такова была правда жизни. Медицинский конвейер в эти дни работал с утроенной силой.
Я ходил по городу обалдевший, словно сошедший с ума. Все мне казалось каким-то сюром, нереальным. Я впервые столкнулся с такой правдой, с такой неприглядной страницей истории. В книгах не передается тот ужас, который царил в осажденном городе и на позициях. Лизка в те дни, когда японцы ползли на штурм, перестала выбираться в город, а предпочитала сидеть в домике возле моря. Кормила кур, хлопотала по хозяйству, кормила Мурзина и Данила. Сейчас здесь, возле моря, уже не так пустынно. Теперь дачные домики опять полны жизни — летом на берегу прекрасно, не так ощущается жара и часто легкий бриз сносит перегретый воздух в сторону. Офицеры, чьи домики здесь стояли, перетащили сюда свои семьи и теперь по некогда пустынной местности туда-сюда гоняла пара-тройка пацанов, играла стрелянными гильзами, смятыми пулями и причудливыми видами осколками. Здесь до сих пор было безопасно — с самого начала войны ни один снаряд сюда не залетел, ни одна пуля не шлепнулась о камень.
Лизка охала и ахала, рассказывая мне те ужасы, что население передавало друг другу из уст в уста. С придыханием, хватаясь за сердце, причитала: «Ох, а мать-то Марины Ильиничны, убило! Да, осколком полголовы снесло! Ужас-то какой! Марина Ильинична рыдала, уходить в убежище не хотела, так и сидела рядом с матерью, пока саму не убило. Ужас-то какой, ужас!». Или: «Что же делается это, Василий Иванович? Японец тут полез на наших солдат, а один из них своей саблей руку одному штабс-капитану отрубил, а потом и голову снял! А потому эту голову поднял за волосы и кинул с горы. А сам хохотал как умалишенный! Что же это за варвары такие, а?» И так она могла говорить целый день. Страх одолел Лизку, ни о чем другом она подумать и не могла. Хлопотала по хозяйству, кормила кур, готовила, шила, стирала…. Делала все, чтобы не думать о войне, не замечать ее. А когда я приплыл из Чифу, она обрадовалась, вывалила на меня свои переживания, выболтала все страхи. Не знаю, я вроде бы и рад был ей помочь, но слушать без конца одно и тоже, переживать вместе с нею я меня не было никаких сил и, ни малейшего желания. Я был грубее Лизки. И хоть меня так же ужасала эта война, шокировала кровь ручьями и кишки ковром, но все же болтать об этом целыми сутками я не мог. Вот этим-то и отличается мужик от бабы — мы переживаем свои эмоции где-то в глубине своей души и на публику не выносим. Может потому и живем меньше, кто знает….
По поводу бронежилетом и касок…. Во время активной фазы боев простые солдаты раскусили все прелести защиты. Едва заметили, что сталь на груди может держать пулю, как в один день все броники оказались разобраны. Каски так же получили одобрение, они неплохо справлялись с летящими в голову камнями и шрапнелью. Офицеры препятствовать неуставным средствам защиты препятствовать не стали, здраво рассудив, что жизнь солдата важнее внешнего вида. Стессель по слухам, увидев подобное самоуправство, поворчал для приличия, но разнос учинять не стал. И более того, после одного из тяжелого боя пред его взором предстал простой солдат Иван, на груди которого красовалась пластина с тремя глубокими вмятинами. Японские пули не смогли ее пробить и отправить солдата на тот свет. И только после этой демонстрации Стессель был вынужден признать, что затея не настолько уж и дурна, чтобы от нее отказываться. Мое изобретение вполне себе спасала человеческие жизни. Плохо было лишь то, что броников в наличии было совсем уж мало. И только поэтому в припортовых мастерских стали мастерить что-то похожее на мои бронежелеты, единственно что пластины у них выходили не такими качественными и плотными. Для того чтобы они держали пулю их приходилось делать толще, а это дополнительный вес, который и без того был немал. Спору нет — солдаты и это расхватали и таскали на груди, но особую ценность в их среде заимели как раз мои вещи. С касками получилась подобная же история. Они неплохо защищали от камней, мелких осколков и шрапнели. Немало голов оказалось спасено и Стессель за неимением запасов, за невозможностью надеть на все головы мои каски приказал сделать аналог. Но тут уж мастеровые развели руками — для подобной штамповки у них не было ни нормального пресса, ни металла, ни формы. В общем, пришлось солдатам довольствоваться тем, что имелось.
