Времена меняются (СИ) - Рогов Борис Григорьевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗
— Конечно, это же у «Волков» [5] программная вещь.
— Дело в том, что я вспомнил песню продолжение, которую Высоцкий сочинит в будущем году. Песня не менее, а может быть даже и более энергичная. С нотками трагизма и послевкусия стратегического поражения. Но наш народ любит именно такое творчество.
— Это ты точно заметил. Все народные песни, особенно самые популярные, имеют трагический финал. И «Чёрный ворон», и «Варяг», и «По диким степям Забайкалья». Какая-то национальная тоска по смерти и поражению.
— Ага! Ты тоже это уловила. Я всегда знал, что ты умна, несмотря на половую принадлежность. — Я не успеваю докончить мысль, как мне под рёбра знакомо всаживается кулачёк.
— Чтобы я этого не слышала больше!
— Чего не слышала? Что ты умна?
— Ещё что-нибудь подобное скажешь, то получишь в глаз без вариантов! Завязывай уже прикалываться.
— Ладно, птичка моя, не буду больше, пожалей, не губи.
Так мило, как в старые добрые времена, подкалывая друг дружку, мы болтаемся по окрестностям до полуночи. Текст песни я Ленке передаю и вытягиваю у неё обещание обязательно передать мужу. Даже пробую напеть ей мелодию, чем привожу её просто в дикий восторг. Отсмеявшись, она заявляет:
— Нет, Борюсик, давай уж без вокализов, как-нибудь сами разберёмся, всё-таки два профессиональных музыканта. Всё давай я тебя поцелую на прощанье и по домам. Не надейся только в носик.
Не тут-то было! Стоило ей приблизить свои губы к моему лицу, я притянул её к себе. Что интересно, вырваться Леночка не пыталась. Какое-то время мы с чувством, толком, расстановкой ныряем в эротические воспоминания… Похоже, у меня есть шанс на нечто большее, — пришла мне в голову неожиданная мысль.
ГЛАВА 2.ПЕРВАЯ ПРЕМИЯ КРУПНЫМ ПЛАНОМ
Под резкими порывами холодного октябрьского ветра Самарович едва удерживался на ногах. Дело было даже не столько в силе этих пробирающих до самых костей порывов, сколько в поклаже, которую он сегодня тащил в институт. Вчера Павел договорился с народом из родной тринадцатой группы, что он угостит пироженками девочек и пивом мальчиков, а в отместку эти девочки и мальчики будут дружно изображать творческую молодёжь страны советов, полную великих замыслов и мечт. Всё это для призового снимка в журнале «Смена».
В оттягивающей плечо, большой спортивной сумке были аккуратно упакованы все необходимые для профессиональной съёмки инструменты. Во-первых, классный зеркальный аппарат «Зенит-Е», купленный вместе с объективом «Гелиос» всего за 100 рублей. Во-вторых, ширик [6] «Мир 24М» отличная штука, но ни разу не опробованная. Пишут, что у этого объектива просветлённая оптика или многослойное просветление. Крутая штука. Ну а в-третьих, по мелочи, экспонометр, пыха [7], штатив ФШУ-7 и двойной софит. Каждый прибамбас весил вроде бы немного, но вместе получилось килограмм десять не меньше. Тащить против ветра всё это добро было утомительно, но были у Паши несколько интересных идей, которые стоили того, чтобы немного помучиться.
Накануне он договорился с Валерой Блинковым, который с прошлого года был назначен куратором группы, что оставит своё оборудование на кафедре. Валеры он почему-то утром не обнаружил, тот, как обычно, опаздывал, но присутствовавший в тот момент Владимир Матвеевич Пивкин возражать не стал.
— Конечно, в угол поставь за шкаф. Чужие тут не ходят, а свои в присвоении чужого добра не замечены. Верочка у нас до шести работает, а потом всё закрывает и сдаёт ключ на вахту, поэтому будь любезен до шести забрать.
В половине четвертого сразу после окончания четвёртой пары, 213 группа попыталась было разбежаться. Большинству Пашина идея фотосессии сразу не казалась сколько-нибудь стоящей. Тем не менее, добрая половина группы собралась в 316 аудитории, среди мольбертов, софитов, подрамников и прочей утвари, необходимой в академическом рисунке.
— Самарович, — первой начала возмущаться Инка Ромашкина, — ты нас уболтал, мы пошли тебе навстречу, пришли, сидим тут голодные и холодные, а ты не готов. Где штативы? Где аппараты? В конце концов, где обещанные плюшки и чай?
— Павлик, — поддерживает её Нелька Минерт, отличница и дочка профессора Карла Людвиговича Минерта, благодаря ей нас пустили в кабинет — у тебя осталось всего 45 минут. Время пошло.
— Девочки, милые, ну имейте совесть! — я пулей сбегаю на кафедру, заберу оборудование и через минуту начнём. А пока вот, нарежьте, я тут два сметанника купил. Неля, а ты не знаешь, есть на кафедре рисунка чайник, или надо в буфете просить?
— По-моему, нету, по крайней мере, я не знаю — тряхнув чёлкой, отвечает Минерт, не задумываясь.
— Борька, не в службу, а в дружбу, сгоняй за чайником и водой.
Рогов, не вступая в пререкания, скачет в буфет. Надо же успеть, пока он не закрылся. По пути он вспоминает, что ещё и посуду прихватить придётся, чай да сахар.
— Наталья Петровна, милая, выручайте бедных голодный студентов, — с мольбой в голосе обращается он к буфетчице, монументально возвышающейся над пустой витриной.
Та сначала отказывается, но через минуту мне всё-таки удаётся уговорить добрую женщину. Водружаю на поднос десяток обычных гранёных стаканов, чайник с горячей водой, полкоробки рафинада и пакет грузинского чая. Хорошо, что Пашка додумался купить манник на прошлом перерыве, а то бы сейчас голодали. Как заправский халдей с этим подносом в руках я почти скачками несусь по лестнице на третий этаж.
В триста шестнадцатой уже царит веселье и смех. Паша расставляет девочек в ряд, подсвечивает их мощными софитами с одной стороны, и принесёнными из дома фотолампами с другой. Парней пока ещё расставил не до конца, но Ваньку с Гулей уже расположил по флангам. В момент, когда я появляюсь с чайником, он как раз пытается впихнуть Петьку в центр композиции, но что-то ему в этом не нравится.
— А вот кому горячий чай, подходи-налетай. Торопись-незевай, в чашки чай наливай! — ору я, чтобы привлечь внимание.
— Стоять! — Орёт Паша. — Борька, идиот! Ты мне сейчас всю малину испортишь со своим чаем. Ничего ни с кем не случится, если чаепитие будет через пять или даже десять минут.
— Ладно, ладно, не кипишуй [8], скажи лучше, куда мне встать? Я же тоже хочу оказаться в гениальном шедевре…
— Отойди, лысая башка! Блики от твоей плеши мне всю фотографию испортят. И вообще, ты совершенно выпадаешь из общего контекста.
Наконец все расставлены, Павел начинает колдовать с экспонометром, двигать штатив, лампы, отражатели. Через десять минут наступает очередь аппарата. Бархатно скрипит взводимый затвор — щщщ-щолк, тут же щелчок переставленной диафрагмы — щщщ-щолк, щщщ-щолк, щщщ-щолк…
Паша с этой постановки полплёнки уже отснял и объявил перерыв.
— Представляете, как бы было здорово, если бы можно было ещё до проявки увидеть что снято. — Говорит Ромашкина, разливая остывшую воду по стаканам. — А то столько трудов, и полная неизвестность, что там получилось. Всё только на интуиции и опыте.
— Я вам точно говорю, что такой аппарат обязательно появится и довольно скоро. Пишут, что через двадцать лет япошки разработают первую любительскую камеру с наружным дисплеем. Очень несовершенную, маленького формата и с непонятной системой фиксирования. Зато видно будет что отснято и даже в цвете.
— Врёшь, Рогов. Этого не может быть, — подаёт голос Шалмин. Забыл что ли, как устроен фотоаппарат? Там же чтобы появилось какое-то изображение, должна пройти химическая реакция проявки в эмульсионном слое плёнки. А для этого надо на плёнку проявитель налить.
— Это будет фотография на совершенно другом физическом принципе. Никакого серебра, никакого проявления. Светочувствительные микродиоды реагирующие на свет и никакой химии. Поэтому изображение получается моментально, а значит, его можно будет посмотреть.
