Юрьев день (СИ) - Француз Михаил (полные книги txt, fb2) 📗

Надо только узнать теперь, есть ли у меня все еще доступ к этой студии. Осталось ли у Алины желание продолжать со мной работать, да и вообще общаться после того, как из-за меня, и она сама, и её отец подверглись допросу с привлечением Разумников Имперской и Княжеской безопасности… Тут возможны разные варианты. В том числе и тот, в котором, она меня к себе теперь и на километр не подпустит.

К вечеру, мне основательно полегчало. Настолько, что захотелось покинуть, хоть и ставшие уже почти родными, но всё ж стены своей квартиры — а в четырёх стенах я уже насиделся. И выйти на прогулку. А, раз уж захотелось, и силы есть, то, почему бы и не погулять на сон грядущий? Не проветрить голову вечерним осенним воздухом.

Октябрь в Москве, это не сентябрь с его «пожаром» из листьев самых разных ярких цветов и оттенков. Весь этот «пожар» перебрался вниз, под ноги, где намок, смешался с грязью и теперь неопрятным ковром шелестел под ногами в тех местах, где усердные дворники ещё не смели его в аккуратные кучки, подготовленные к вывозу городскими службами.

Солнца такого яркого уже нет. Точнее, оно, конечно, есть, но радует своим явлением не часто. Всё больше прячется за свинцово-серым потолком дождевых туч, выглядывая в прорехи внезапно, и так же внезапно скрываясь обратно.

Я вышел гулять не поздно. Вроде бы, солнце только-только должно было начать приближаться к горизонту. Но, из-за этих сплошных серых туч, его не было видно, свет рассеивался, и было уже полное ощущение позднего вечера, когда вот-вот и стемнеет. Да и только ли ощущение? Осенью темнеет быстро.

Я вышел на улицу без особой цели, не имея определённого маршрута. Я просто шёл, куда ноги шли, и куда глаза глядели. Как-то само собой получилось, что ноги несли меня по моему обычному беговому маршруту: несколько тихих улиц-проулков, несколько поворотов, набережная, а дальше парки, плавно переходящие один в другой, тянущиеся по берегу реки. Красиво.

Я шёл, дышал, ни о чём не думал. Внимание двух пар «топтунов», сменяющих друг друга, чтобы не слишком примелькиваться перед глазами, передающих меня друг другу, неотступно ведущих от самого порога дома, не раздражало.

Люди были уже другие, не те, что раньше, но приёмы и общая тактика ведения наблюдения были идентичны, поэтому, выделить, вычленить их из потока случайных прохожих, было не сложно. Я делал это теперь уже просто на автомате. Привык к таким вещам за время «петли».

Я их видел, но оторваться или сбросить с «хвоста» даже и не пытался — зачем? Нерационально это — лишнее беспокойство начальства и лишний повод для подозрений меня в чём-либо. Тем более, в первый же день после освобождения.

Я шёл, дышал, впитывал в себя виды и краски этого вечера. В какой-то момент, когда я был от дома уже километрах в пяти, полотно туч набрякло, посмурнело сильнее, и начался дождь. Один из тех осенних дождей, что льёт вроде бы и не сильно, но может длиться часами, днями… почти неделями, превращая улицы и города в царство воды, где вода сверху, снизу, на ветках, траве, кустарниках и деревьях, на тебе и в самом воздухе.

Зонта у меня с собой не было. Как-то не подумал я, выходя, что его нужно взять, что он мне может понадобиться. А возвращаться за ним было теперь уже поздно. Да и желания особого, почему-то не наблюдалось.

Вроде бы, организм, измученный голодовкой, заключением и пытками, утомлённый и ослабленный, но, почему-то особого дискомфорта я не чувствовал. Наоборот, прикосновение капель к волосам и коже лица было даже приятным. Холод этих капелек чувствовался, но не раздражал. Да и вообще: этот дождь удивительно гармонично подходил к моему нынешнему настроению — меланхолично-философско-светлому. Дополнял его.

Люблю дождь. Кажется, я уже упоминал об этом. И дождь, не только стучащий по крыше надёжного тёплого укрытия, в котором я от него прячусь, но и вообще дождь, даже в таких вот случаях, когда нет ни зонта, ни крыши. Когда стучит он своими капельками по траве и листьям, создавая неповторимую, непередаваемую мелодию, которую невозможно услышать, пользуясь развёрнутым зонтом или капюшоном, ведь там удары воды по его поверхности, заглушают вообще всё… Это иррациональное чувство — мне нравится слушать дождь. Мокнуть, мёрзнуть и ходить мокрым — не очень. А вот сам дождь — да. Я люблю дождь.

Я шёл, дышал чистым, освежённым падающей влагой воздухом, слушал мелодию дождя, смотрел на реку, ровную гладь воды которой рябили и взрывали маленькими фонтанчиками капельки. О чём-то думал, не помню уже о чём. В голове снова крутились строчки из той же песни, что и тогда, в «почти шторм» после нового года. Темнело.

'Ночь, дождь, дым от сигареты

В даль уводят следы…'

Я ходил и не чувствовал ни холода, ни слабости, ни усталости. Состояние было чем-то сродни медитации — у меня не было наушников, я забыл их взять с собой. В ушах не звучала их музыка, только звуки дождя и то, что звучит непосредственно в голове. А ещё то, как поёт и названивает по листьям и траве дождь. Я никуда не спешил. Никуда не опаздывал. Просто гулял… Мокрый до нитки, хлюпающий кроссовками, спокойный, созерцательный и счастливый…

Вернулся где-то уже под утро, когда уже рассветать начало и кончик солнечного диска уже начал угадываться где-то на линии горизонта, там, где эту линию не перекрывали московские дома… бедные мои «топтуны», устроил я им прогулочку! Ведь, сколько я гулял, столько с неба и лился дождь. А они — люди подневольные, они на службе, уйти не могут. Самое забавное было, что стоило мне зайти, как не прошло десяти минут, и он прекратился.

Не очень забавно было другое: с тряпкой потом по полу ползать и лужи вытирать, которые успели с меня на него натечь, пока я разувался, топал в душ, раздевался там, бросая свою мокрую до нитки одежду прямо в раковину. А так, неплохо погулял — развеялся, голову прочистил, новые интересные эмоции получил.

Интересно, что в мире писателя, несколько месяцев назад, когда я так же бродил под дождём, по пляжам и набережным Сириуса, я задрог так, что зуб на зуб не попадал. И это за жалкие полтора часа или даже меньше. А здесь, сегодня, я пробродил под дождём всю ночь. Под холодным октябрьским дождём. И мне… было комфортно. Не то, чтобы прям очень, но и бегом бежать домой, в тепло с осенней улицы не хотелось. А середина октября здесь, и начало января там — по температуре и прочим погодным условиям, вполне сопоставимы. Интересно, почему так? Результат диеты, по которой, здесь, я продвинулся куда дальше, чем там? Или молодой организм сам по себе прочнее, имеет лучшую терморегуляцию в сравнении с организмом почти сорокалетним, который до тридцати пяти лет подвергался активному загрязнению?

Не важно. Ведь, после душа и приведения в порядок полов, мне пора было уже собираться в школу, а у меня песня для Милютиной не записана!

Не факт, конечно, что та ей вообще будет интересна по выше уже означенным причинам, но — вдруг? Написать надо. Написать надо обязательно. Тем более, мне уже и самому стало интересно, что из всего этого может получиться. Как прозвучит и как будет принята эта песня, в этом мире. Сумеет ли повторить свой успех? А, если не Милютина, то, с теми деньгами, которые остались у меня после «петли», при желании, я смогу найти и другую звукозаписывающую студию в городе. И другой достаточно сильный женский голос. Подозреваю, что певичек, мечтающих о славе, ищущих себе интересную песню, в стране и городе достаточно.

Глава 18

'Усатый прапорщик, маньяк,

Сказал, что наши ягодицы

Должны все время находиться

Крепко сжатыми в кулак…' — сами собой всплыли в голове строчки из известной песни Сергея Трофимова. Только, у него это была весёлая, шутливая песня, а мне как-то совсем шутить не хотелось, ведь я смотрел на человека, которого убил. Да-да, того самого усатого прапорщика из охраны школы, которого сначала приложил стулом, а после уже лежащего на полу, добил очередью из АКС-74У, или как этот автомат здесь назывался? Как-то не удосужился узнать его правильного официального названия в этом мире. А то я его всё «сучка» да «сучка»… иные вон его ласково «Ксюхой» именуют…