Минус Финляндия - Семенов Андрей Вячеславович (хороший книги онлайн бесплатно .txt, .fb2) 📗
Сейчас, в сорок третьем году, Маннергейм имел против себя два советских фронта — Карельский и Ленинградский — каждый из которых являлся третьестепенным на общем советско-германском театре военных действий, имел объявленную, но вялотекущую войну с Великобританией и, наконец, имел в активе сомнительного союзника в лице Германии. Неизбежность военного поражения этого союзника стала ясна уже после Сталинграда, а Курское сражение только приблизило крах Третьего рейха.
Изучая все имеющиеся материалы по Финляндии и Маннергейму, Головин на пятый день работы над «Северным сиянием» вдруг неожиданно понял, что Маннергейм хочет мира с Советским Союзом! Филипп Ильич не мог объяснить логически, откуда у него появилось такое убеждение в отношении финского маршала, но интуиция подсказывала — Маннергейм хочет мира, потому что не может его не хотеть. Все последние годы этот человек только и делал, что подстраивался под внешнюю политику СССР, Германии и Великобритании. Он не слишком испортил отношения с Соединенным Королевством, что видно по отсутствию военных действий между финнами и англичанами. Он наверняка сохранил дружбу с Уинстоном Черчиллем, поэтому мир между Англией и Финляндией будет без проволочек заключен при первом же удобном случае. Финляндии нужна и выгодна не война, а торговля с богатыми Англией и Америкой. С другой стороны, Маннергейм всегда был более чем сдержан в своей поддержке Гитлера. Ничего, что можно было бы назвать крупномасштабной войсковой операцией, севернее Ленинграда и в Карелии за два года войны так и не произошло. Если Финляндия и дальше будет следовать в кильватере германской политики, то Третий рейх погребет ее под своими обломками. Маннергейм не может не видеть, как растет мощь Советской армии, не может не понимать того, что в один день до миллиона советских солдат и офицеров, вооруженных самым современным оружием и боевой техникой, вторгнутся на территорию Финляндии, опрокинут финские войска и, круша все на своем пути, дойдут до ее границы со Швецией. В этом случае дальнейшее существование Финляндии как самостоятельного и суверенного государства окажется под очень большим вопросом.
Поэтому сейчас, в сентябре сорок третьего года, маршал Маннергейм может думать и мечтать только о двух вещах. О выходе из войны и о надежных границах с Советским Союзом на будущее, послевоенное время. Любой эмиссар с советской стороны, который прибудет к Маннергейму с предложением сепаратного мира, будет принят и понят верно.
Вот только где взять такого человека, который мог бы выполнить такое деликатное поручение — примирение двух государств? Официальные каналы тут не годились, так как, во-первых, между СССР и Финляндией отсутствовали дипломатические отношения, а во-вторых, официальное лицо, известное и уважаемое в Финляндии, которое прибудет от советской стороны, непременно скомпрометирует самого Маннергейма в глазах немцев. Германия все еще очень сильна, в Финляндии дислоцируются несколько дивизий вермахта и СС. При неосторожной игре Маннергейм рискует слететь со своих постов и утратить всякую власть и влияние. Немцы просто спровоцируют военный переворот. Тут нужно найти такого человека, который был бы не засвечен на официальных мероприятиях и одновременно знал бы Финляндию и тамошний политический бомонд как Устав ВКП(б). Такой человек мог бы на мягких лапах войти в окружение Маннергейма и при случае передать ему советские мирные предложения с глазу на глаз. Скорее всего, маршал не станет выдавать такого эмиссара, а если посланник Страны Советов передаст ему грамотно написанное письмо от Молотова, то в дальнейшем он станет связующим звеном между финским лидером и советским руководством. Тогда Маннергейму уж совсем невыгодно будет выдавать нашего человека.
«Но кого именно можно послать к Маннергейму? — Головин перебирал в голове своих сотрудников, но не находил кандидатуры, которой мог бы доверить выполнение „Северного сияния“. — Неподготовленного человека не пошлешь, а готовить его — нет времени. Лучше всего с этим делом справился бы Штейн, с его тонкостью в работе. Но Штейн не специалист по Финляндии, да и находится он далеко от нее».
Головин провел рукой по голому черепу и, окончательно поняв, что иного выхода нет, начал крутить диск телефона.
— Рукомойников слушает.
— Приветствую тебя, Павел Сергеевич, — едва не сквозь зубы процедил Головин.
— А! Товарищ генерал-лейтенант? — умилился Рукомойников.
— Он самый.
— Чем обязаны вашему вниманию, товарищ генерал?
— Паша, ты меня лучше не зли. Должок за тобой, Паша.
— Вот как?! — совершенно искренне удивился собеседник. — Не припомню, чтобы я у тебя когда-нибудь одалживался, Филипп Ильич.
— Ты помнишь наш с тобой прошлогодний разговор?
— Это какой же?
— Не финти. Мы с тобой не так уж часто встречаемся, чтобы ты мог запамятовать. На Цветном прошлым летом мы с тобой разговаривали…
— Ну как же, Филипп Ильич! Прекрасно помню, — не сбиваясь с прекраснодушного тона, принялся уверять Рукомойников. — Даже дату запомнил. Первого июня дело было.
— А говорили мы с тобой…
— И это помню! — снова перебили в трубке. — Об Олеге Николаевиче твоем был разговор.
— Ну так вот, Павел Сергеевич, — Головин добавил в голос строгой решительности. — Мне этот сотрудник очень нужен. Очень! И весьма срочно!
— Да о чем разговор, Филипп Ильич? Я охотно передам его тебе с рук на руки. Тем более что после того, как Штейн передал нам документы профессора Рикарда, расстрельный приговор в отношении него, как я слышал, пересмотрен и отменен. Охотно вам его уступаю.
— Это еще не все, — Головин не собирался закончить разговор на Штейне.
— Все, что в моих силах, Филипп Ильич. Чем могу служить?
— Верни мне еще одного моего сотрудника, которого ты у меня нагло украл.
— Осипова?
— Осипова, — подтвердил Головин.
Несколько секунд длилось молчание.
Наконец голос, в который Рукомойников напустил неподдельной грусти, сообщил:
— Не могу. Извини меня, Филипп Ильич, но не могу.
— Паша, — рыкнул в трубку Головин. — Ты с кем шутишь, Паша?
— В самом деле, не могу! У меня его нет, — стал оправдываться Рукомойников.
— Куда ты его дел, сукин сын?
— Филипп Ильич, как на духу говорю — нету его у меня. Я его посадил в самый хороший, самый лучший, можно сказать придворный лагерь, чтобы он в себя пришел и умнеть начал. А этот твой Осипов выкинул фортель — сбежал.
— Как это сбежал?! Разве из наших лагерей можно сбежать?
— Я серьезно говорю, Филипп Ильич, — оправдывался Рукомойников. — Сбежал. Записался в штрафники. Вербовщики набирали штрафников и заглянули в двадцать первый лагерь, к политическим. Им-то лишь бы галочку в отчете поставить, мол, заглядывали, предлагали, желающих не нашлось. А твой орел взял и вышел из строя. Начальник лагеря ничего поделать не мог. Приказ о наборе штрафников из числа осужденных подписан Верховным главнокомандующим. Тут даже Лаврентий Павлович не помог бы. Так что ищи своего орла в действующей армии.
— Это как я его теперь искать буду? У нас десять миллионов под ружьем!
В трубке покашляли.
— Не отчаивайся, Филипп Ильич. Найти его несложно. Во-первых, не надо искать его в гвардейских частях, авиации, артиллерии и тому подобных танковых войсках. Ищи его в штрафных ротах и батальонах. А это совсем не сложно с твоими-то возможностями. Подумай хорошенько, где планируется наше наступление?
— На Украине? — переспросил Головин.
— Вот там и ищи, — посоветовал Рукомойников и положил трубку.
XVII
Сентябрь 1943 года. Куба, п-ов Икакос, Варадеро.
В часе езды от Гаваны в океан упирается длинная и узкая песчаная коса длиной в добрых два десятка километров и шириной всего метров двести. Она уходит в океан и загибается коротким отрезком вправо на манер кочерги или, сказать точнее, клюшки для хоккея с мячом. Если смотреть на косу со стороны острова, то справа идет неширокая, неглубокая и очень спокойна лагуна, с одной стороны защищенная от штормов косой, а с другой — островом. Слева накатывают на берег волны Флоридского пролива. До самой Флориды тут рукой подать — не более восьмидесяти верст. Все эти двадцать километров, вся эта коса, идущая в океан почти параллельно линии берега, — один большой сплошной пляж из чистейшего белого хорошо прогретого песка. На этом пляже устроены навесы и беседки, крытые тростником, под которыми хорошо укрываться от солнца, чтобы не обгореть с непривычки.
