Черное и белое (СИ) - Ромов Дмитрий (книги онлайн .txt, .fb2) 📗
И я понимаю, только что завершилось что-то вроде карибского кризиса.
— У нас же ещё с Радько вопрос висит, — с тревогой напоминаю я.
— Нет, не висит, обознался Кухарчук, не Радько его пытал. Радько действительно в Москве был в тот день, но провёл его с женщиной. У него любовница в столице живёт. И метрдотель из «Праги» подтвердил его алиби, и дворник из её дома. Отпустили его. Но лучше ему, конечно, забыть любовницу эту, честное слово. Пусть в другой раз дома сидит…
— Любовь, — качаю я головой, — такое чувство, что держать его под контролем бывает очень нелегко…
И я тоже начинаю смеяться, как только что смеялся Пуго.
— Борис Карлович, — говорю я на прощание. — Было очень интересно с вами познакомиться.
— Почему это? — вздёргивает он брови.
— Много о вас слышал хорошего. Я вас попросить хочу…
— Ну, — кивает он. — Проси.
— Янаева в ГКЧП не берите. У него руки дрожат. А Ельцин тот ещё муд… прохвост в общем…
— Это ты о чём? — удивляется он.
— Очень вас прошу, запомните, пожалуйста эти слова. Когда услышите аббревиатуру «ГКЧП» сразу вспомните.
— Ты меня программируешь что ли? Что это за ГКЧП?
Я ничего не отвечаю и просто улыбаюсь.
— Что это за ГКЧП? — спрашивает Злобин, когда мы спускаемся по лестнице.
— Да, просто прикололся.
— Прикололся? — недоверчиво повторят он.
Обещали, песня в том порука, что в стране порядок наведут
три министра: Язов, Павлов, Пуго, если танки их не подведут…
— Ага… Я, кстати, подумал, что вы меня кинули сегодня, когда за мной адъютант пришёл.
— Нет адъютанта без аксельбанта, — задумчиво повторяет он бессмертную мысль Козьмы Пруткова.
— А мы с вами на одной волне, как я погляжу.
— Послушай, — тихо говорит он, наклоняясь ко мне, когда мы подходим к машине. — Сейчас скажу, пока внутрь не сели. Ничего не закончилось, ты понял? Поварёнок уязвлён, он будет искать возможности тебя раздавить. Держи ухо востро и с этой его бабой игры заканчивай. И вот ещё что. Он не только кнопку носит, как сказал Смирнов. Он сам роет. У него должность позволяет. Будь уверен и на меня, и на тебя у него уже куча всего имеется. Просто, как говорит мой шеф, ещё не время. Рано. Улавливаешь мысль? Тише воды, ниже травы. Ты понял?
— Так точно, Леонид Юрьевич, кажись понял. А за вами-то он по чьей злой воле охотится? Вы что, Суслову не угодили?
— Это мы потом обсудим.
Мы движемся в кортеже из трёх машин. Первым едет Валдис с Лёхой и Аликом, за ними я со Злобиным, а замыкает колонну пустая машина, выделенная для этого хорька Поварёнка. Вову я ещё раньше отправил в гостиницу.
Мы находим барсука в большом пустом ангаре. Он пристёгнут наручниками и примотан толстенной якорной цепью к огромному электромотору.
Увидев нас, он начинает волноваться. Де Ниро с видом киношного мафиози выхватывает пистолет из кобуры и, подскакивая к узнику, с силой вдавливает ствол ему в лоб.
— Сука! — хрипит элегантный и сейчас очень похожий на настоящего Де Ниро Злобин. — Кухарчук, как же ты меня достал.
— Пора с ним кончать, Леонид Юрьевич, — бросаю я. — Он совсем берегов не видит. Сам утонет и команду на дно потянет.
— Да, — недобро улыбается Де Ниро. — Это точно. Ну что, тварь, будут предсмертные пожелания?
— То… то… товарищ полковник… — начинает лепетать наш барсук. — Не надо… не надо, пожалуйста… я… я… я… я нет, это не я…
— Говори, сука, кто под меня роет! — наседает Де Ниро, отводя пистолет, передёргивая затвор и снова втыкая в лоб барсуку.
Думаю, какой-нибудь Скорсезе очень много дал бы за то, чтобы снять вот эти кадры. Мрачный склад, перекошенное от ужаса лицо пленника, полные гнева и решимости глаза мафиози. Драма, отчаяние, желание жить, ужас и дыхание смерти. Срежиссировать такое невозможно. Только жизнь может показать этакое кино.
Говоря словами с пластинки о бременских музыкантах:
«О, как жаль, что вас там не было! Это было настоящее цирковое представление! Пёс крутил тройное сальто, Осёл жонглировал огромными гирями, Петух танцевал на проволоке, а Кот показывал удивительнейшие фокусы с белыми мышами»…
— Ы-ы-а-а! — воет Кухарь.
— Говори, тварь! Я тебе мозги вышибу, урод!
— Су… су…
— Чё ты мнёшься? Сука?
— Нет!!!
— Суслов⁈
— Да! — выдыхает Кухарчук.
— Гонит, — говорю я. — Он гонит, Леонид Юрьевич. Я только полчаса назад с Сусловым разговаривал он и словом не обмолвился. Стреляйте вы в него нахрен. Вам за это ничего не будет, только спасибо скажут. Дайте я сам его завалю!
Валдис и парни не понимают, что происходит, они не в курсе. Валдис так тот вообще бледнеет. Становиться соучастником убийства чекиста ему явно не хочется.
— Марта отзвонилась? — спрашиваю я у него, переключая на позитивные переживания. — Этот хорёк ничего ей не сделал? А то я сначала ему яйца отстрелю.
— Всё нормально…
— Говори, сука! — гнёт своё Злобин.
— Я… я не знаю… мне сказали это для Сус… лова…
— Ай, всё равно правды не скажет. Стреляйте!
И Де Ниро стреляет. Но не в барсука, а в потолок, и звук выстрела резонирует и превращается в раскаты грома, заставляя содрогаться нашего подопытного. Он едва не теряет рассудок, представляя Злобина громовержцем. Но настаивает на Суслове.
В конце концов, его приходится отпустить. Цепь падает к ногам, всё по писанному:
Оковы рухнут, и свобода нас встретит радостно у входа.
Когда я захожу в номер, Наташка бросается мне на грудь и крепко обнимает.
— Я так испугалась, — шепчет она.
— Всё хорошо, не волнуйся, — говорю я и глажу её по волосам.
— Этот человек… что с ним?
— Нормально всё, — усмехаюсь я.
— Ты… вы его… — не может высказать она интересующий вопрос.
— Чего? Ты о чём, Наташ?
— Убили что ли? — наконец, решается она.
— Убили? Шутишь? Нет, конечно. С чего вдруг такие мысли? Мы что убийцы?
— Так он… ну… В общем, мне показалось, что он представлял серьёзную угрозу…
— Думаешь, всех, кто представляет угрозу, стоит сразу уничтожать?
Она разжимает объятия и подходит к окну. Вид из него открывается очень красивый. Бульвар, парк, византийские купола православного собора, памятник свободы — высоченная каменная стела, на которой стоит девушка Милда с тремя золотыми звёздами на вытянутых к небу руках. Смотрит эта девушка на Запад, о чём понижая голос, обязательно сообщают местные. А дальше за монументом начинается старый город со шпилями, красными и зелёными крышами.
— Не знаю, говорит Наташка. Мне захотелось… знаешь, если бы в руке было оружие… Я не знаю, что бы сделала. Правда, когда Дима ему врезал… это так неожиданно получилось…
— Наташ, человек этот редкостный мудила. Мы его немного поучили, вот и всё. Но если надо будет вальнуть, я тебя позову.
Она поворачивается, но не улыбается. Шутка проваливается, оставаясь неоценённой, и мне кажется, что она действительно смогла бы.
— За свою семью я что угодно сделаю, — кивает моя невеста и добавляет. — Да, за семью я и убить могу…
Обожаю юношескую энергию максимализма.
После ужина мы всей весёлой толпищей заваливаемся в бар в гостинице. Валютный, тот что на верхнем этаже. Мы идём в полном составе, ещё и Смирнов к нам присоединяется. Народу здесь столько, что яблоку упасть негде — иностранцы, кагэбэшники, обэхээсники, путаны и пронырливые сограждане. Но для нас зарезервированы четыре круглых столика.
Сегодня в программе варьете, поэтому и ажиотаж. Там вообще-то не обнажаются, но всё выступление пронизано эротическими вибрациями молодых танцовщиц. Тела их, задрапированные прозрачными тканями, сводят с ума особо восприимчивых джентльменов.
Но танцовщицы ладно, основной фурор производят официантки, расхаживая по залу топлесс. Я даже глаза тру на всякий случай. Нет, оголением грудей меня не удивить, стриптиз я повидал, конечно, но сам факт, что в восемьдесят первом году, при торжестве развитого социализма и внимательном надзоре за состоянием идеологии со стороны того же товарища Суслова, происходит такое, вызывает когнитивное расстройство.
