Студент 3 (СИ) - Советский Всеволод (полные книги txt, fb2) 📗
— Да ничего.
Но признала, что выступил он неплохо. Правда, она сама все-таки лучше. Что исполняли?.. Ну, самый ходовой бардовский набор: Визбор-Высоцкий-Окуджава. По заказу публики. Она, публика, осталась довольна. Люба тоже. Сценическое вдохновение, азарт исправно пришли к ней во время концерта, она это ощутила безошибочно — ну и выдала шикарные номера.
Потом, упоенная собой и авансами, которые ей навыдавали местные комсомольцы, она победно шла по коридору, гитара за спиной, как снайперская винтовка…
И наткнулась на него.
Конечно, они вмиг узнали друг друга.
Люба расчувствовалась, заговорила искренне, распахнула душу:
— Вот как будто сдуло все те годы! Ну, конечно, не больно много-то их и прошло… а иной раз вдруг покажется — Господи! Вечность тому назад… А тут — как вчера расстались. Хотя он изменился.
Видно было, что жизнь как-то так прокатила его на черных шарах, жестко взъерошила против шерсти. Вчера самоуверенный уездный шевалье, сегодня он выглядел присмиревшим, даже приниженным. Любе неимоверно обрадовался. А она…
Сперва, призналась она, ее захлестнуло мстительное чувство.
— Ну, думаю, сейчас выскажу! По чьей милости я в абортарий прогулялась?.. Тебя бы говнюка, туда! А он… А потом…
А потом Любе по причине ее беззлобности и сердобольности стало до боли жаль облезлого мажора. Слово за слово… Пошли гулять по улицам, прошлое стало воскресать с неодолимой силой…
— Уже и отпихнулись, что ли? — не удивился я.
Искренне говорить, так искренне.
Люба смущенно отвела взгляд и зачем-то стала чесать задницу.
— Так это дело хорошее, — вспомнил я Толика. — И полезное!
— Это вам полезное, — огрызнулась она. — А нам потом пузо таскать. И думать, что с ним делать…
— Ладно, это вопрос другой. Меня ты зачем решила проинформировать?
Люба опять сунулась было чесать ягодицу, но отдернула руку. Взглянула на меня. В скверном свете слабой, без плафона лампочки глаза ее показались почти чернильными.
— Зачем?.. А вот зачем.
Глава 17
— Во-первых, — с усилием вымолвила Люба, — я хотела, чтобы ты на меня не обижался…
— Ну что ты! Мы же обо всем договорились, так? Никакой романтики, так, спортивный тренажер… — ответил я, улыбаясь.
Она кивнула с каким-то отсутствующим выражением лица, и я ощутил, что в ней идет душевное борение не меньшее, чем в Лене, правда в каком-то ином ракурсе, мне еще не понятном.
— Это во-первых, — я вновь улыбнулся. — А во-вторых?
Люба как будто не услышала моего вопроса. Она смотрела мне куда-то в грудь, но совершенно номинально. Вряд ли она там что-то видела, и будь на месте моей джинсовой куртки любой другой предмет — стена, окно, некто иной… Думаю, взгляд был такой же. Люба смотрела в себя, а прочее — антураж.
— Во-вторых… — наконец, произнесла она. — Во-вторых, подойди ко мне.
Хм! Слегка недоумевая, я шагнул вперед. Она тоже. Взгляд изменился.
Вдруг она бросилась ко мне обхватила за шею так сильно, что я поперхнулся. Обхватила, прижалась ко мне — по причине раздолбайства она, конечно, была без лифчика, и я ощутил чудесную упругость молодой груди, вообще всего ее сильного, подтянутого тела. И бархатная душистая щечка припала к моей щеке, и я ощутил на ней нежнейший поцелуй… И Люба внезапно разрыдалась — от напора спутанных чувств, порвавших душевную защиту.
Я ласково погладил ее по голове, хотел сказать…
Но она вдруг стиснула меня еще сильнее:
— Не говори! Ничего не говори. Просто не надо ничего говорить!.. Нет! Нет! Ни единого слова.
И уткнулась лицом мне в шею, всхлипывая, прерывисто дыша, и я чувствовал, как теплые слезы капают мне за воротник.
Я легонько потрепал ее по спине:
— Ну, Люба…
— Молчи! Только молчи! — плачущей скороговоркой.
Я замолчал, не переставая дивиться бабьим чудесам. Но, видать, это изумление навсегда. На всю жизнь.
Грубоватые Любины ладошки гладили меня по затылку, плечам, спине — и все это молча, разве что дыхание девушки было все еще сбитым, точно она промчалась сто-двести метров во всю мочь. Из коридорной дали какие-то звуки долетали ка нам: хлопки дверей, голоса, даже смех — но заглянуть в кухню и застигнуть нас в самых сложных перепутьях чувств никто не догадался. И слава Богу, конечно.
Наконец, Люба оторвалась. Глаза красные, нос распухший…
— Ну и физия у меня, наверное, — слабо усмехнулась она.
— Это не беда, — постарался я ее утешить.
Она отошла к раковине, тщательно ополоснула лицо. Не утаив истины, придется сказать, что гитаристка старательно высморкалась, после чего умылась еще раз.
— Да, — повторила она за мной. — Это не беда. Это жизнь. Нормальная человеческая жизнь. Судьба!
Ну и бабы у меня! Философ на философе.
— Вот так, Вась, — заключила она. — Надеюсь, ты все понял без слов.
— Конечно.
— Ну и отлично. А я боялась, если сейчас начнем говорить, да хныкать, да сопли размазывать… А у нас вон как. Молодцы мы с тобой. Ответственно подошли к вопросу.
— Да уж.
Мне упорно лезли в память слова одной из песен, исполняемых Лаймой Вайкуле: «Не промолвив даже слова, ты все сказал…» — но я не промолвил и их, чтобы не пускаться в ненужные объяснения. Хотя, конечно, мало ли где я мог слышать это! Уж во всяком случае не от двадцатичетырехлетней симпатичной девушки из Латвии, которая сейчас поет и скачет по курортным крымским кабакам в составе полупрофессиональной труппы…
Я мельком улыбнулся этому.
— Да. Будем считать, что объяснение закончено, вопрос закрыт. Пошли по домам?
— Идем, — улыбнулась и она.
И мы пошли. Но напоследок все же она схватила правой рукой мою левую ладонь, неловко, но крепко стиснула ее — уже на окончательное прощание, на закрытие того, что между нами было, и о чем не суждено узнать никому, абсолютно никому из четырех с лишним миллиардов человек, населяющих нашу планету в 1978 году…
Вот и еще часть моей жизни стала прошлым.
С такими мыслями, немного удивляясь и усмехаясь житейским поворотам, перепутьям, я поднялся на четвертый этаж, где, не дойдя до нашей комнаты, встретил Сашу.
— Ну вот, — после приветствия воскликнул он с подъемом, — наконец-то! Завтра химия, теперь, будем считать, расписание встало на рельсы. Поехали!..
Вот, значит, как. Ладно, посмотрим. Я ощутил в себе заводную смесь азарта и тревоги. Как говорится, сюжет близок к развязке!
Лекцию по химии поставили нам первой парой. К началу ее народ исправно подтянулся, по обрывкам разговоров я понял, что многие с нетерпением ждут профессора. Наслышаны о нем. Звезда института, можно сказать!
Появилась Лена, беглым взглядом нашла меня, на прелестном личике мелькнула счастливая улыбка. Все в порядке, мол, на месте. Можно не тревожиться!..
Беззубцев появился в аудитории с опозданием на полторы минуты — видимо, он считал это важным синтезом точности и профессорского назидания. Дескать мне позволено чуть-чуть опоздать. А вам нет… А может, все это и чушь, просто я так себя настроил, а дело куда проще: опоздал и опоздал. Без подтекста.
Во всяком случае, появился он в дверях лощеный, с победоносной улыбкой, явно рисуясь изысканным джентльменством. Сноб из снобов!
Он был в дорогой темно-серой тройке, безупречно дополненной пижонскими аксессуарами: белоснежной рубашкой, синим галстуком, золотыми часами и очками… Ну и разумеется, роскошный кожаный портфель, до матового блеска начищенные туфли. И легко-ироничное выражение лица, присущее светскому интеллектуалу.
— До-оброе утро!.. — произнес он, чуть растягивая гласные.
Пауза. Профессор обвел взглядом притихшую аудиторию. Мне, естественно, сразу же померещилось, будто он хочет отыскать меня… хотя ровно ничего об этом не говорило. И не сказало.
А у Витьки, сидевшего рядом со мной, были другие мысли:
— Видал? — прошептал он мне на ухо. — Это он девок красивых высматривает, старый черт! Смотри, как бы на Ленку твою глаз не положил!..
