Самодержец (СИ) - Старый Денис (книги онлайн полностью бесплатно .txt, .fb2) 📗
Всю свою жизнь Франсуа возмущал заскорузлые общества, шокировал элиты, вместе с тем, ему часто приходилось лгать. Он обманывал и себя, да и всех вокруг, когда писал, как ему, Великому Вольтеру, льстит находиться рядом с Великим Фридрихом. С подачи француза в Европе все быстро смирились с тем, что Фридрих, который проиграл России и даже потерял ряд своих территорий, вдруг стал Великим. В чем величие, когда рядом более достойные этого эпитета монархи?
И вновь русский царь не дает покоя. Все мысли Вольтера, как только эти двое незнакомцев появились в его доме, скатываются к имени Петр. Может статься, так подсознание подсказывает, откуда именно дует ветер, приведший гостей в дом Вольтера, и что этот ветер уже превращается в бурю.
— Извольте, сударь, ознакомится! — Иван достал из-под камзола стопку бумаг и протянул философу.
— Это что? — спросил Вольтер, развязывая тесемки, которые скрепляли бумагу.
— Конституция Французской Республики, — громогласно заявил прапорщик тайной службы, серб Короважич.
— Кхе-кхе! — закашлял Вольтер. — Не кричите, сударь! И кто Вы такие? Я настаиваю! Или это меня так подставляют? Людовик не простил и хочет обвинить в посягательстве на жизнь короля?
— Вовсе нет. Вы просто прочитайте. С Вашего позволения, мы бы поприсутствовали в кабинете, но не беспокойтесь, мы будем немы и бесшумны, — Иван улыбнулся, но его идеальные зубы были неинтересны Вольтеру, тот уже погрузился в чтение.
Русский император самолично писал Конституцию для Французской Республики. Писал честно и непредвзято, как для страны конца XX века. Были изучены и труды Локка, первого, кто предложил принцип разделения властей и, конечно же, Монтескье, который развил идеи Локка. Петр изучил «принцип законности», так пропагандируемый Жан-Жаком Руссо. Ну, и идеи самого Вольтера, который, по мнению Петра Федоровича, проигрывал в изучении вопроса государственного устройства тому же Монтескье.
В Конституции были заложены все принципы и народовластия, и законности, и разделения светской и духовной власти, полномочия исполнительной ветви, законодательной и судебной, призванной быть арбитром и следить за законностью. А еще в Конституции были заложены некоторые направления, обязательные к исполнению всех властей. Прежде всего, это касается всеобщего образования.
Час, два, три, а Вольтер все читал и читал, не отрываясь, усмехаясь, злясь, называя имена своих собратьев по ремеслу философско-правового писательства. Он видел в тексте Конституции выдержки, которые были развиты тем или иным его коллегой.
— Господа! Не изволите ли отобедать? — в кабинет беззвучно, чему нужно было бы поучиться и Ивану, с его диверсионной специализацией, зашел слуга Огюст. — Гоподин Вольтер, если пребывает вот в таком состоянии, то не ничего замечает вокруг. Он творит! Между тем, вы уже больше трех часов наши гости. А другие господа отказываются от гостеприимства, ждут от вас решений. Так что отставьте гения творить, и пойдемте отобедаем.
— Кто тут еще гений! — буркнул Иван, после того, как Вольтер выкрикнул: «Гениально! Как я раньше до такого не додумался».
Это философ добрался до тех самых сдержек и противовесов для всех ветвей власти. Вольтера поразил факт существования и то, как формируется Конституционный суд. Что такое импичмент и правила роспуска парламента и назначения новых выборов.
Когда уже Иван Коровин и его люди и пообедали, и успели познакомиться и «подружиться» с охраной Вольтера, а, по сути, беря пятерых бывших унтер-офицеров французской армии под визуальный контроль, философ вышел.
— С кем я должен говорить? — строго спросил Вольтер.
— Извольте! — ответил Иван, направляясь в кабинет Вольтера и давая знаком приказ своим людям решить досадную проблему с охраной француза.
Теперь разговор должен быть иным.
— Вы погрубели! С чем это связано? — настороженно спросил Вольтер.
— С тем, сударь, что теперь, у Вас нет иного пути, чем стать одним из знамен, ведущих Францию к свободе, — усмехнулся Иван Григорьевич.
— Удивительно, когда русский вот так желает французскому народу свободы, — сказал Вольтер, а Иван, не ожидавший подобных слов, запутался в ногах и чуть не упал.
То, что философ узнал, что Иван и его люди русские, или почти, так как в его группе было два серба-брата Короважичей, казалось колдовством. Как не выбивали в школе подготовки агентов Тайной канцелярии суеверия и веру в чудеса, многие оставались адептами мистицизма. И тут Вольтер говорит о русских, а до этого лихо и непринужденно «читал» не самых худших русских разведчиков.
— Я узнал, что Вы русский, по тому, как именно написан, вернее, напечатан, тот документ, что Вы мне предоставили. Так что не считайте меня колдуном. Хотя, с вас станется и сжечь меня, — улыбнулся Вольтер.
Ему понравился конфуз русского офицера тайной службы. Но философ не обольщался. Вольтер понимал, что теперь, да что теперь, с самого момента прихода этих людей, он либо жилец, но недолго, вместе с тем умрет ярко, либо не жилец уже сейчас. Оставлять свидетеля нельзя, чтобы русские не задумали.
— Я спрашиваю Вас, господин Вольтер, еще раз. Вы готовы встать впереди колоны справедливости и прогресса? — пафосно заявил Иван, демонстрируя, что и он умеет работать с образами.
— Нет! — спокойно ответил Вольтер. — Конституция гениальна! Я вижу в ней руку Вашего императора, оттого и понял, что Вы русские. Но реки крови? Революция — это смерть многих. У Вас в России работает гениальный ученый, Роландер, который открыл принципы эволюции животных и растений, впрочем, и человека. Так вот, я уверен, что изменения будут, эволюционно [несмотря на дерзость в книгах, Вольтер, как и иные французские просветители, выступал против революции, утверждая, что при изменении системы государства нельзя переступать через идеи гуманизма].
Иван Григорьевич не стал уговаривать Вольтера, что-то объяснять. Когда его готовили к засылке во Францию, еще пять лет назад, подобные ситуации рассматривались. И профессор Кашин, самолично утверждал, что такие люди, как Вольтер должны проникнуться идеей, полностью ее разделять. Только так и получится работать с Вольтером. Если же он будет сомневаться, или же вовсе действовать по принуждению, то это будет вредить общему делу.
— Хех! — практически незаметное лезвие, зажатое между пальцев ротмистра Коровина, рассекло кожу на шее великого Вольтера и подрезало сонную артерию.
— Прибавил ты мне, колдун, работы. Да ладно, — злорадно сказал Коровин, глядя на корчившегося француза, потом набрал в легкие как можно больше воздуха и выкрикнул. — Раз!
Это была команда на устранение всех домочадцев. Благо, что семьи не было. Никто из русских диверсантов не страдал излишней жестокостью, лишь в той мере, как требовала Россия А где та мера, если империя не знает слез? При наличие домочадцев они все были бы умерщвлены.
Из Вольтера делали сакральную жертву. Такую личность нельзя было не использовать с пользой для общего дела. Мертвый Философ мог возбудить людей еще больше, чем живой, тем более сомневающийся.
Все были убиты и началось декорирование дома. То оброненный палаш французских кирасир брошен в саду, то оторванная часть французского же мундира, следы борьбы и изуродование, ровно настолько, чтобы было понятно, что это именно тело Вольтера. «Французские убийцы» свободного человека, великого мыслителя, сами переоделись в мундиры французских кирасиров и обязательно проедут таким путем, чтобы как можно большее количество человек в округе их увидело. Швейцарские власти не смогут не отреагировать и не поднять скандал, что французские убийцы орудуют на их территории. Женева, пусть еще вчера предала Вольтера остракизму, сегодня будет рыдать в едином порыве об зловещем убийстве.
Во Франции уже завтра будут распространены листовки, где станут описываться те зверства, что учинили с Вольтером. Кратко будет изложено и предсмертное воззвание философа, где он хотел бы видеть Францию республикой и кричал, что умирал за свободу, равенство и братство. После все это, в народных пересказах, будет обязательно обрастать подробностями и на некоторое время образ Вольтера может стать путеводной звездой и толчком для выражения своей воли ранее нерешительных людей.
